— Несколько вопросов по поводу твоего вокала. Какой у тебя голос, по «оперной» классификации?

— Ой, даже не знаю, что тебе сказать. Не знаю, правда.

— О, ну тогда я могу открыть тебе великий секрет. Твой тип голоса, если я не ошибаюсь, называется «альтино». Это достаточно редкий тембр — выше стандартного мелодического тенора.

— Ну, значит ты прав, так оно и есть. У меня никогда не было проблем с высокими нотами, а вот на низах мне приходится трудновато.

— Ты разве не занимался оперным вокалом?

— Специально — нет. У меня был преподаватель Виталий Александрович Усов, который помогал мне распеваться перед каждым концертом, показывал специальные упражнения. А лет семь-восемь назад концертов знаешь было сколько? Едва успевали дух перевести.

— А как тогда насчет забавной теории вашего экс директора Сергея Задоры о «типично волжской манере пения Кипело-ва», из которой, в частности, следует, что очень многое ты позаимствовал у Сергея Сарычева?

— Да ты что, смеешься? Я и «Альфу»-то никогда толком не слышал. Знаю, наверное, песни две-три. Но мне это никогда не нравилось.

— Допустим. Но до того как ты появился в «Арии», в числе твоих кумиров значились «Creedence», «Slade» и Ozzy Osbourne…

— Ну еще, быть может, «Led Zeppelin».

— Хорошо, но все равно, согласись, странная ситуация, когда вокалист поет в стиле, совершенно отличном от его кумиров. Мне всегда казалось, что ты должен быть более предрасположен к Dio, нежели к «Iron Maiden».

— Сказать честно, как раз Dio абсолютно никакого влияния на меня не оказал, мне только нравились его песни в «Rainbow». Но я никогда на него не ориентировался, быть может это получалось спонтанно, потому что и у Dio, и у меня похожая тесситура.

— Вопрос-то у меня на самом деле не праздный. Ведь общеизвестно, что ты — один из немногих вокалистов, научившихся классно петь рок-н-ролл по-русски. Теперь бы вот установить, из каких компонентов это складывалось…

— Сам понимаешь, что-то свое придумать крайне сложно. Ты обязательно на кого-нибудь ориентируешься — слушаешь и «снимаешь», кого-то разумеется больше других. Так вот, в самом начале нашей работы в «Арии» мне хотелось более походить на «Judas Priest», им (Алику и Холсту) — естественно, на «Iron Maiden». В принципе, по тем временам, мне хотелось иметь более хрипатый голос, как у Джона Фогерти из «Creedence», но почему-то на творчестве «Арии» это никак не отразилось.

— Вы начали делать первый альбом, «Манию Величия». На какие группы упирали твои коллеги, когда объясняли, каким голосом ты должен все это петь?

— Мне, в основном, ставили «Iron Maiden» и «Judas Priest».

— А кто тебя особенно усердно, допекал в этом вопросе?

— Наверное, все-таки Холстинин.

Но по-настоящему твой голос раскрылся на «Герое Асфальта». В концовке «Баллады о Древнерусском Воине» ты выдал такую пронзительную ноту, что она, наверное, заставила рассыпаться в пух и прах всех неприятелей. Слушай, эта песня, кажется, в «си-миноре»?

— Да, в «си».

— Стало быть, ты берешь там «фа-диез»… Знаешь, Хол-стинин рассказывал, что, когда ты только пришел в группу, тебе приходилось тяжеловато даже на «Волонтере», который все время на «си» — таратам, таратам. И когда в студии делали этот кусок «Баллады», все думали, что ты споешь фалъцетиком. Но ты этот самый «фа-диез» засадил так, что превзошел самого себя!

— Что ж, приятно слышать, тем более от Холстинина.

Вообще, заканчивая череду комплиментов, могу тебе сказать, что твой голос будто самой природой создан для стадионных концертов. У тебя очень интересный набор несущих частот — в студии это запечатлеть на пленке довольно сложно, но на концертах… Петь с тобой дуэтом равнозначно самоубийству — «вживую» ты «уберешь» кого угодно. И твой голос будет одинаково хорошо слышен и на фирменном крутом аппарате, и через совковые колонки с усилителем «Родина».

— Говоришь, мало кто рискнет петь со мной дуэтом?

— Я уверен в этом. Но возвратимся к нашим «баранам». Скажи, не было ли на «Мании Величия» каких-нибудь песен, которые вначале планировались к записи, но в итоге в альбом не вошли?

— Нет. Все, что было задумано, то и вылилось в «Манию Величия». «Ария» — в этом плане не «Beatles», вряд ли в наших запасниках можно отыскать «забытые» песни. Так вот, когда был готов музыкальный материал, начались проблемы с текстами. Пушкина тогда еще с нами активно не сотрудничала, хотя и написала одну песню — «Тореро». А работать с нами начал поэт Саша Елин. Я не помню точно, кто его привел, по-моему Кирилл Покровский. Елин очень быстро и оперативно писал, мог переделывать вещи мгновенно, совершенно на этом не зацикливаясь, никогда не цеплялся за свою идею, типа «я так вижу», а мог моментально все переделывать. Параллельно мы постоянно просматривали видео у Векштейна — как правило, «Iron Maiden» и «Judas Priest». Не скрою, я обалдел, когда увидел все это воочию! Мне ведь тогда ни разу не доводилось смотреть хэви-метал.

— Не сможешь припомнить, когда ты впервые увидел Андрея Большакова?

— Большакова привел наш поэт Саша Елин. Это было в момент записи нашего первого альбома. Все партии уже были сыграны, и Андрей попал в тот момент, когда пропевались бэки, он даже что-то там спел. Играть он ничего не играл, но вот таким образом «отметился». Хотя, в основном, мне подпевал Кирилл Покровский. И как только в группе появился Большаков, вся вот эта каша и заварилась. Нашла коса на камень — практически с самого его появления в группе отношения Большакова и Холстинина не заладились.

— А что за история, когда ты попытался «покатать» Большакова на своей спине?

— Да, это было очень забавно. В Краснодаре я в первый и, наверное, в последний раз в своей жизни во время выступления попробовал посадить кого-нибудь себе на спину. Мне подвернулся Андрей Большаков. Но, как ты выразился, «покатались» мы недолго. Что-то у меня в спине заклинило, и Большака пришлось отпустить. Самое прикольное — как раз в тот момент, когда у меня была перекошенная от боли физиономия, из зала нас сфотографировали, а потом' прислали это фото нам…Спину, кстати, я с переменным успехом лечу до сих пор.

— Скажи, а как ты определил для себя, чью сторону ты будешь поддерживать? Ведь в той ситуации, насколько я понимаю, это было непросто: один из лидеров — Большаков практически уводил с собой всю группу. Ты остался с Хол-стининым…

— Я понял, что конфликт рано или поздно должен разрешиться. Или в одну, или в другую сторону. Все-таки я начал с Холстом, а не с Большаковым… Потом, пойми, я в этом плане был намного более практичным человеком, нежели все остальные, — у меня за плечами было пять лет работы в «Лейся, Песня», а таких подводных течений и разборок я там насмотрелся предостаточно. Я ни к какой стороне явно не склонялся, чтобы так конкретно кого-либо поддерживать, но позиция Холстинина мне больше импонировала. Холст мне нравился хотя бы тем, что не «давил» и откровенно не перетягивал на свою сторону.

— «Позиция Холстинина» — что это было в тот момент? Признаюсь, мне не совсем понятно. Создается такое впечатление, что Холст попросту лег на дно и замер.

— Да! Именно так и получилось. И, насколько я знаю, Володя собирался вообще уходить из группы. Хотя бы из-за того, что его песни никак не принимались: Большаков говорил, что это тупое подражательство «Iron Maiden». A «Iron Maiden», насколько я знаю, Большаков терпеть не мог. Он говорил, что все это несовременно и что Холст зациклен на старой музыке. «Тысячу Сто» так и не включили во второй альбом. Холстинин тогда сказал: «Хорошо, я буду делать то, что вы мне скажете». Андрей в итоге сделал очень сильный ход, перетянув на свою сторону Алика Грановского. Я все-таки думал, что мозгов у всех хватит на то, чтобы полюбовно решить назревшие проблемы. На дворе стоял 1986 год, общий подъем ощущался, Векштейн накупил кучу аппарата — ну куда и, главное, зачем надо было сваливать? Я смотрел на это трезво и считал, что необязательно быть такими уж друзьями, чтобы делать общее дело.