И директор с коллегами Эльвире не нравились. Каждый говорил что-то от себя, жаловался на жизнь. Нет, чтобы собраться всем вместе и придумать уже сборник наказаний для школьников и всех причастных. Звания ввести с отличительными погонами для учителей, чтобы всем легче понимать, кто главнее. Даже с расстояния видно будет. Дело? Дело!

Эльвира вообще не любила людей в целом. Особенно тех, кто не выказывал ей свое уважение. А раз погонов не выдавали, то уважение могло прийти только из-за высокого чина.

Статус — вот что важно по жизни. Так считала несостоявшаяся учительница. Потому новая работа Эльвире нравилась. Она могла войти в любой дом, найти нарушения и пожурить виноватых. А может даже разыскать и наказать виновных.

«Годзилла», как её тонко прозвали дети, была передовиком по выписанным предписаниям об устранении нарушений. В отделе ювенальной юстиции её ценили за высокие показатели. Быть инспектором опеки ей нравилось. Иногда даже хвалили и грамоты давали с пометкой «как точно замечает детали!»

Предписаний не может не быть. Найдёт. Больше деталей — больше грамот. Ну а то, что разваливались семьи — не так уж и важно. Кто им был виноват?

«Инспектор» — вот что звучало серьёзно для Эльвиры. Это слово, вызывающее много уважения и страха. И погоны, конечно. Куда ж без погон?

Свою напарницу Эльвира Гавриловна по обыкновению дожидаться не стала. Пули не летают, прикрывать не нужно.

Проверку, конечно, всегда проводили одновременно два инспектора, но напарница часто припаздывала. И наличие на объекте ей часто приписывали по умолчанию. Придёт — уже хорошо. Не придёт — папа попросит простить.

Не даром вышестоящий начальник.

У Эльвиры вышестоящего папы не было. Но ни пули, ни отсутствие напарницы, ни тем более неблагополучные семьи её не пугали. Она спокойно заходила в любые квартиры без страха. После школьных классов коррекции ей всё казалось детской забавой: кнопок не подкладывают, хлопушки под ноги не бросают, даже самолётик в спину не прилетает. Так чего бояться?

Вот и в этот день в очередной раз «Годзилла» решила первой всё проверить, а блондинку-коллегу вписать в часы посещений позже при отчёте. А опоздавшая пусть протокол потом составляет. Эта бумажная работа никогда Эльвире не нравилась. Что в школе, что на новом месте.

Вот власть — это серьезно. А бумаги — второстепенно. Жаль, что бумажки и власть часто сильно зависели друг от друга, если папы подходящего не было в начальниках.

Поправив выкрашенные в чёрный цвет пряди, инспектор решительно постучала. Замерла в ожидании, готовясь по поводу и без разразиться гневной тирадой. Вроде «а чего это вы не открываете? Что скрываете? Есть что скрывать? А если найду?»

Скрипнув, дверь приоткрылась, но на пороге так никто и не появился.

— Эй, так вы гостей встречаете? — превентивно начала кричать Эльвира. — Что за неблагополучная семейка!

В ответ кричать не стали. Это разозлило ещё больше.

Помявшись немного у двери, инспектор прошла в неприветливо-мрачный коридор. Здесь почти отсутствовало освещение, лишь под потолком неярко светились красноватые лампочки. На полке стоял цветочный горшок с давно иссохшим растением, опутанным паутиной.

— Ну и мра-а-ак, — инспектор осуждающе покачала головой.

Растения ей нравились гораздо больше, чем люди, потому что вели себя тихо. Польёшь раз в неделю — и стоит себе, радует. Почему с людьми так не выходило? У стены стоять не желают.

Пройдя в комнату, Эльвира увидела маленькую девочку. Худую и бледную. Та что-то напевала и рисовала мелом прямо на полу. Эльвира пригляделась внимательнее и поняла, что рисует ребёнок совершенно непонятные каракули и перевёрнутые звёзды.

— Совсем запущенный случай, — тихо пробормотала она. — Ребёнок в этом возрасте должен рисовать круги. А у тебя червяки какие-то. Мелкая моторика не развита. Это «минус».

Бросив взор на незнакомку, Мара быстро очертила круг так, что древние символы-каракули оказались внутри него.

— Всё равно, — процедила Эльвира. — Ребёнок тощий и голодный. Тебя хоть кормят, девочка? Мясо ешь? Сладкое дают?

— Не дают, — ответила Мара и улыбнулась как хищник перед броском. — Забираю!

— Много дают — плохо. Мало дают — всё равно плохо, — продолжила бормотать Эльвира, даже не слушая ответа.

Она всегда знала, что написать в отчёте. А что говорят дети — да какая разница? Кто их будет слушать? Они и так дети. Взрослым не до них. Вот вырастут — поймут.

— Один человек отправился в лес… — пробормотала Мара, даже не думая слушать тёткины нотации. У неё самой неплохое колдовство получалось. Будут ещё всякие тёти ритуал нарушать. — … его там с костями чудище съест.

— С кем ты разговариваешь? — раздался из кухни голос Блоди.

Она как раз учила тараканов выстраиваться в фигуры Эйфелевой башни и петь Марсельезу. С выражением, чтобы не фальшивили.

Сегодня у Адовых был день Франции в честь изобретения гильотины. И вот саму гильотину рыжие усачи никак не могли изобразить достоверно. Тренировала для достоверности. Всё лучше, чем за кухонным гарнитуром прятаться.

Когда озадаченная мать и сама появилась в гостиной, окинув быстрым взглядом инспектора из опеки по факту, но непонятную тётку по существу, она сложила руки на груди и решительно заявила:

— Мара, ну и кого ты опять призвала?

— Тётю. Вредную, — ответил ребёнок.

Эльвира озадаченно открыла рот.

— Зачем тебе ещё одна тётя? — удивилась вампирэсса. — У тебя уже есть няня. Отправь этого существо обратно во тьму… Или откуда ты его взяла?

Эльвира подавилась воздухом от возмущения. Её лицо покрылось красными пятнами. Те проступили сквозь толстый слой косметической штукатурки.

Сама Эльвира рада была бы использовать и камуфляж, но на работе почему-то были против, а на полевые испытания в лес её никто не отправлял.

— Да знаете, кто я? — выдохнула Эльвира, сжав кулаки.

Даже приготовилась дать бой. Но в драку никто не полез.

Это зацепило.

— Знаю, дух самого высокого чина… главный демон… почётный чёрт… и прочая дьявольщина… бла-бла-бла… самый почётный…самый страшный… самый… бла-бла-бла… ужасающий… бойтесь меня и всё такое. Знаем, слыхали, — спокойно отреагировала Блоди, передразнив тётку и снова повернулась к Маре. — О, мой гот! Слышишь меня, чудинка? Отправляй это существо обратно. Шнеля давай! Нам ещё тараканов тренировать. Приобщать к великому. Кто им ещё про Францию расскажет, если не мы?

— Ну ма-а-ам! Я не хочу тараканов, — возмутилось маленькое проклятье. — Можно я тётю пытать буду?

— Где же ты собралась её пытать? — спросила Блоди чисто для себя, так как запрещать что-то ребёнку было не в её духе.

— На балконе!

— Как? — уточнила мать.

— По-французски, — заверила дочь.

— Мыслишь верно, но никаких демонов-вредителей перед обедом. И так тощая, как скелет, — строго произнесла мать. — С призывами играйся перед сном. Днём только теория. Разве ты не знаешь, что всё мрачное твориться только после заката солнца?

— Но ма-а-м! — протянула Мара. — Ты же тараканов днём тренируешь!

— Нихт, я сказала. Дорасти до моего возраста и тоже делай, что хочешь. Спорь со своими детьми, мучай как следует первых встречных и давай противоречивые указания всем, кто попросит, — заявила вампирэсса и победно подбоченилась. — А пока мы не можем оставлять всех сущностей, которые тебе приглянулись. У нас и так полная квартира собак, чердачных, крыс и духов по воспитательной работе. Ты же знаешь, нам надо жить налегке. Никто не знает, когда придётся уехать.

— Но Пукс и крыса принадлежат Даймону, — заканючила Мара. — Моя только няня. А чердачный чей? Общий? Можно я его порабощу для себя?

— Мара, ты меня слышала! Никаких порабощений, пока не вырастешь.

Девочка тяжело вдохнула, отложила мел, приблизилась к инспектору и пробасила озадаченной Эльвира:

— Ну вот что теперь с тобой делать? Пытать ещё рано, а наставлять уже поздно. Бестолковое ты чудовище!