Я кричала в подушку, задыхалась от рвущихся наружу рыданий, хватала воздух, но он не наполнял лёгкие.

Время не двигалось. Оно застыло в одной точке — в моменте, когда врач произнёс эти страшные слова.

"Нам жаль…"

Я говорила себе, что нужно жить дальше, что нужно вставать, но каждое движение было пыткой. В голове билась одна мысль: за что? Почему он? Почему не я?

Я хотела исчезнуть.

Я хотела забыться.

Но боль не позволяла.

Прошли дни, но я этого не чувствовала. Время текло мимо, не касаясь меня. Люди звонили — друзья, знакомые, но я не отвечала. Мир продолжал двигаться вперёд, а я застряла в той операционной, в тот момент, когда мой брат ушёл.

В какой-то момент я поняла, что ни разу не включила свет в квартире. Я сидела в темноте, питаясь только водой, не выходя за дверь. В голове звучал голос Артёма, и я боялась, что, если начну жить дальше, он исчезнет совсем.

Но разве это была жизнь?

Прошло несколько дней, наполненных болью, похоронами и формальностями. Я не помню, как подписывала бумаги, не помню, как стояла у могилы, смотрела на свежий холм земли. Всё происходило, как в кошмаре, из которого невозможно проснуться. Люди подходили, выражали соболезнования, но их лица были размыты. Я не слушала, не видела, не чувствовала.

Я вернулась в общежитие, всё ещё ощущая на себе запах церковных свечей и сырой земли. Комната встретила меня тишиной, но мне не было в ней спокойно. Здесь больше не было ни Артёма, ни его вещей, ни его голоса. Только пустота.

Я села на кровать, опустив голову, когда раздался стук в дверь. Сначала я решила не открывать, но стук повторился — настойчивый, тяжёлый.

Я встала, подошла и открыла. На пороге стояли двое мужчин в тёмных костюмах. Высокие, серьёзные, без намёка на сочувствие в глазах.

— Мила Воронцова? — спросил один из них, поправляя запонки на рукаве.

— Да… — голос сорвался, в груди всё похолодело.

— Мы пришли напомнить о вашем долге. Время пошло, девочка. Ты знаешь, что будет, если не вернёшь деньги.

Я сглотнула, сжимая пальцы в кулак. Я едва похоронила брата, а они уже здесь.

— У меня… у меня пока нет всей суммы… — прошептала я, понимая, что эта встреча — только начало.

— Тогда лучше поторопись, — мужчина усмехнулся, отступая назад. — Мы будем ждать, но не слишком долго.

Они развернулись и ушли, оставив меня стоять в дверном проёме, застывшую, с леденящим страхом в груди. Я знала, что теперь всё только начинается. Долг — это не просто цифры. Это верёвка на шее, которая затягивается с каждым днём всё туже.

Две недели прошли быстро. Дни сливались в один бесконечный кошмар, в котором я существовала, но не жила. После похорон я пыталась собраться, но всё было напрасно. Я не ела, почти не спала. В голове гремел один и тот же вопрос: зачем? За что?

А потом они пришли.

Ночью, когда я сидела в комнате, уставившись в пустоту, в дверь громко постучали. Стук был настойчивый, угрожающий. Я медленно встала, сердце бешено билось в груди. Я знала, кто это.

— Открывай, Воронцова, — прозвучал холодный голос за дверью. — Мы пришли за долгом.

Я замерла, крепче сжимая пальцы на ручке двери. Хотелось закричать, спрятаться, но смысла не было. Они бы всё равно вошли.

Дверь распахнулась, и в комнату ворвались двое мужчин. Один схватил меня за руку, дёрнул вперёд.

— Время вышло, крошка. Ты думала, мы будем ждать вечно? — его ухмылка была ледяной.

— Пожалуйста… дайте мне ещё немного… — мой голос сорвался, но меня не слушали.

Меня выволокли в коридор, не обращая внимания на мои попытки вырваться. Возле выхода уже ждали две девушки. Такие же испуганные, как я. Такие же обречённые.

— Машина ждёт, — бросил один из мужчин.

Нас втолкнули в чёрный микроавтобус, двери захлопнулись, а город за окном начал медленно исчезать. Мы уезжали в неизвестность. В новый кошмар.

Я очнулась от ощущения холода, пробравшегося под кожу. Первое, что я заметила — это мягкое постельное бельё подо мной, гладкое, пахнущее чем-то чужим. Глаза ещё не открылись, но сознание постепенно возвращалось, вместе с ноющей болью в теле и тупым страхом, сжимающим грудь.

Когда я наконец решилась открыть глаза, передо мной предстала комната, которой мне не было места. Дорогая мебель, тёплый пол, массивные шторы, приглушённый свет настольных ламп. В воздухе витал аромат дорогих духов, смешанный с лёгкими нотками алкоголя. Это не была гостиница. Это было что-то совсем другое.

Я попробовала пошевелиться, но тело не слушалось. Ноги будто налились свинцом, руки дрожали, а сердце стучало так громко, что, казалось, его могли услышать через стены. Я не знала, сколько времени прошло с тех пор, как меня затащили в машину. Два дня? Неделя?

Дверь со щелчком открылась, и я замерла, вжавшись в подушку. В комнату вошла женщина. Высокая, с идеальной осанкой, в строгом чёрном платье, которое подчёркивало её властность. Волосы собраны в безупречный пучок, губы поджаты, взгляд — ледяной, оценивающий.

— Добро пожаловать, дорогая, — её голос был мягким, но за этой мягкостью скрывалось нечто жёсткое, холодное. — Теперь ты принадлежишь нам.

Я хотела закричать. Всё внутри сжалось в животном ужасе. Но голос застрял в горле, а тело будто стало чужим. Я зажмурилась, пытаясь убедить себя, что это сон, кошмар, который скоро закончится.

Но это не был сон.

Это был мой новый ад.

Меня не выпускали из комнаты. Дни сливались в однообразное существование между четырьмя стенами, за которыми шёпотом звучали чужие голоса. Я не знала, утро за окном или ночь, и это пугало ещё сильнее. В комнате не было часов, не было телефона, не было ничего, что напоминало бы о мире, где я жила прежде.

Каждый день приходила та же женщина — её звали Лариса. Она приносила еду, наблюдала, как я ем, но не разговаривала лишнего. Её холодный взгляд следил за мной, как у охотника, терпеливо ждущего, когда жертва перестанет сопротивляться. Я старалась не смотреть в её сторону, но чувствовала, как она изучает меня, оценивает.

На третий день пришёл врач.

— Не бойся, — проговорил он с вежливой улыбкой, но в глазах не было ни капли сочувствия. — Это просто стандартная процедура.

Меня усадили в кресло, а две незнакомые женщины в медицинских халатах молча начали осматривать. Проверили зубы, кожу, взяли анализы. Я сжала кулаки, стараясь не думать, что теперь я — товар, который оценивают.

— Ты здоровая девочка, — сказал врач, делая пометки. — Это хорошо. Сильная.

Слова резали, будто ножом по коже. Я не могла ответить, потому что знала: любой протест бесполезен.

После осмотра Лариса снова вошла в комнату. Теперь её губы были тронуты лёгкой усмешкой.

— Всё в порядке, — она села напротив меня, скрестив ноги. — Ты будешь жить.

— Пожалуйста… — голос мой был еле слышен. — Отпустите меня…

— Глупенькая, — Лариса покачала головой. — Здесь никто тебя не отпустит. Чем быстрее ты это поймёшь, тем легче тебе будет.

Я обхватила себя руками, дрожа от страха. Я знала, что за этой дверью — целый мир, но он был для меня теперь недоступен. У меня не было пути назад. Только вперёд — в неизвестность, наполненную страхом и болью.

Карты скользили по столу, раздаваясь в знакомом ритме. Я лениво провёл пальцами по краю одной из них, раздумывая, стоит ли мне рискнуть или притвориться, что всё ещё не принял решение. Не то чтобы мне это было важно. Здесь никто не играл на деньги. У нас их было больше, чем можно было потратить за несколько жизней.

Мы играли ради забавы, на условия, на желания, на поступки, которые могли изменить чью-то судьбу или просто сделать вечер чуть интереснее.

Я бросил взгляд на Сергея, который вальяжно развалился в кресле, пуская в воздух густые клубы дыма. В его глазах светился азарт — он жил этим, вечными проверками границ, возможностью поставить человека в неловкое положение.