Они не виделись после окончания института. В студенческие годы были друзьями, хотя часто ссорились, а под конец, на пятом курсе, и вовсе разошлись. Тогда им казалось, что навсегда. Андрей Лобанов собирался остаться в аспирантуре. Виктор Потапенко ушел на производство.

Никто не понимал, почему профессор Одинцов предложил остаться в аспирантуре Андрею Лобанову. Лучшим студентом в группе считался Виктор. На защите главный инженер одной из электростанций сказал:

– Дипломный проект Потапенко – не ученическая работа. Наша станция получила инженерное решение одного из насущных вопросов.

Весь факультет тогда гордился Виктором. Недаром преподаватели единодушно отмечали его способности. Учеба давалась ему легко, не в пример Андрею. У Андрея было несколько любимых предметов, но и в них его интересовало только противоречивое, неясное. Когда лектор говорил: «Тут, товарищи, существует несколько мнений, явление это мало исследовано», Андрей усаживался за книги или оставался по вечерам в лаборатории. Неизвестное вызывало в нем бурный протест и нестерпимое любопытство.

Большей частью его постигали неудачи. Неясное окончательно запутывалось, и, даже получив какие-нибудь результаты, он не мог объяснить их.

– А помнишь твое открытие с дугой? – спросил Виктор, и они захохотали.

Это случилось после того, как профессор Одинцов бросил неосторожную фразу: «Электрическая дуга – самый яркий источник света и самое темное до сих пор место в теории газового разряда».

Андрей счел своим долгом немедленно заняться дугой. Слепящее электрическое пламя гудело в его руках. Он растягивал его, дул на него, помещал в магнитное поле. Через несколько дней у него начали слезиться глаза, но он продолжал опыты. Однажды, устроив дугу между ртутью и углем, он обнаружил, что ртуть в ванночке забурлила и поднялась фиолетовым конусом навстречу углю. Он переменил полюса – под острием угля на ртути возникла воронка. Что бы это значило? Он пошел в библиотеку, перелистал капитальный труд по электрической дуге. О подобном явлении не говорилось ни слова. Тогда он понял, что открыл нечто новое и важное. Почему важное, он еще не знал. Может быть, на этом принципе можно построить двигатель? Или насос? Ему некогда было сейчас раздумывать о таких мелочах. Он снова помчался в лабораторию, включил рубильник. Он видел то, чего никто никогда еще не видел. Ух, какое это было восхитительное чувство!

Необходимо было немедленно, сейчас же с кем-нибудь поделиться, иначе бы он взорвался от восторга. Он поехал в общежитие.

– Одевайтесь! – закричал он с порога. – Витька, Костя, открытие! Поехали в лабораторию.

И Виктор, и Костя привыкли к восторгам Андрея, поднять их с кровати было нелегко.

– Жалкие личности… Открытие, понимаете вы? – Андрей, захлебываясь, рассказал о своем опыте. – Конечно, это произошло случайно. Так ведь все великое находилось случайно.

– Какая скромность, – сказал Костя.

Назавтра они втроем пригласили в лабораторию Одинцова. Фиолетовое солнце забегало по тусклой поверхности ртути.

– Видите бугорок? – замирающим голосом осведомился Андрей.

– Вижу, ну и что из этого? – черство спросил Одинцов.

Не замечая его тона, Андрей объяснил:

– Я обнаружил это вчера случайно.

– Это явление было открыто Александром Ильичом Шпаковским в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году, – сухо сказал Одинцов. Он оглядел поникшего Андрея и без всякой жалости добавил: – Случай идет навстречу тому, кто ищет его не вслепую.

– Удар в челюсть, – объявил Виктор после ухода Одинцова. – Тысяча восемьсот пятьдесят шестой год, чуть-чуть опоздал.

– Иди к черту! – неуверенно сказал Андрей.

– Он еще ругается. Осрамил нас только… Эх ты, Архимед!

– Ничего страшного. Подумаешь. Факт, что у тебя есть наблюдательность, – утешал Костя Исаев. – Держи нос выше. Глаза вот ты испортил, это хуже.

И он повел притихшего, упавшего духом Андрея в амбулаторию.

Такого рода «открытий» было немало. Неудачи огорчали Андрея, но быстро забывались. Ему нравился самый процесс исследования. Он сомневался, проверял, выдумывал всевозможные опыты.

Он прибавлял к электромагниту виток за витком, менял толщину проводов, менял все, что можно было менять, и своими руками выводил формулу. Она возникала в точности такая, как в книжке, – длинная, многоэтажная. Каждая ее цифра, каждая буква были запечатлены не только на бумаге, но и на руках – ожогами и ссадинами, оживали в бегущей по шкале стрелке, запоминались навсегда.

Приходила сессия, и Андрей многие предметы сдавал кое-как, еле увертываясь от грозящих двоек. Нет, Андрей не был примерным студентом. Виктор тоже не отличался усидчивостью, но он схватывал, как говорится, на лету, у него все получалось как-то легко, красиво и весело. Он не кичился своими способностями, все любили его и удивлялись, почему Одинцов предпочел Лобанова.

Темой дипломного проекта Одинцов дал Андрею расчет одного прибора, работа была в основном теоретическая. И получалось так, что Виктор возвращался со станции перемазанный, усталый и заставал Андрея в кровати с книжкой.

– Бездельник ты, брат, – раздраженно говорил он.

С этого и началось их взаимное охлаждение.

Виктора обидел выбор Одинцова. Собственно, Виктор не собирался оставаться в аспирантуре, но его задело предпочтение, оказанное Лобанову.

Они ухаживали за подругами – студентками педагогического института: Виктор – за Лизой, Андрей – за Ритой. Однажды в присутствии девушек Виктор принялся высмеивать Андрея.

– Разумеется, носить за Одинцовым портфель да указку не тяжело – и пальчики не испачкаешь, – язвил он. – Инженер – это для тебя низковато. А мы, брат, славы не ищем. Мы идем работать.

Они поссорились.

На выпускном вечере, когда собрались в общежитии всей группой, Виктор, задиристо поглядывая на Андрея, предложил:

– Ребята, выпьем за то, что мы наконец начинаем работать. За то, чтобы станции, куда мы попадем, стали самыми лучшими!

Андрею было стыдно перед товарищами: они шли работать, они горячо обсуждали и сравнивали свои путевки, гадали, как примут их на новом месте, один он оставался опять учиться. И, презирая себя за этот ложный стыд, он поднялся и, зажав в кулаке стакан, вызывающе произнес что-то малопонятное и скучное о науке и о тех самоуверенных невеждах, которые считают, что учеба кончается, как только получен диплом.

Откровенно говоря, большинству порядком надоело учиться. Андрея даже жалели. Но его неуклюжий тост в честь науки подхватили так же дружно, как и первый.

Только Костя Исаев бросил тогда памятную фразу:

– Хватит вам, хлопцы, цапаться; земля круглая, и все равно встретимся – была бы дорога прямая.

Костя прав. Земля оказалась круглой. Судьба вновь свела Виктора и Андрея.

Виктор за эти годы быстро выдвинулся. В журналах и газетах все чаще появлялись его статьи. Он выступал на конференциях, пользовался известностью как крупный инженер. Год назад он был назначен начальником технического отдела Энергосистемы. Андрей же после войны вернулся в аспирантуру и лишь недавно защитил диссертацию.

Они не ожидали, что встреча их выйдет такой теплой и радостной. Помнилось только хорошее. Оба возмужали, изменились и с любопытством приглядывались друг к другу. Никто не вспоминал о старой размолвке. В конце концов, они все же любили друг друга. Несколько лучших лет своей молодости они – Виктор, Андрей и Костя – прожили в маленькой комнате общежития, пропахшей дешевыми папиросами, колбасой и гуталином. Летом в комнате стояла духота, зимой они по очереди спали на той кровати, которая была ближе к батарее.

Можно позабыть, чему тебя учили, позабыть своих учителей, но разве забудешь того, с кем учился, кому рассказывал о первой любви, с кем делился последним рублем и мечтами о будущем!

Вот и пришло то будущее, о котором они мечтали. И все равно кажется, что самое главное еще впереди.

– Да, старина, молоды мы были, глупы и симпатичны, как телята, – сказал Виктор. Он посмотрел на часы, спохватился: – Ого, опаздываю к ужину. Поехали ко мне, – предложил он. – Не пожалеешь!