Под натиском сердито-страстного, восторженного потока его смелых замыслов Борисов, казалось, отступил. На какое-то мгновение в глубокой синеве его глаз вспыхнуло веселой догадкой: «Давай, давай! Вот, оказывается, на что тебя можно зацепить». Лобанов, увлеченный своим рассказом, ничего не заметил.

– Ведь это чертовски интересно! А как важно! – восклицал Лобанов, вопросительно улыбаясь и ища ответной улыбки. Было неожиданно, трогательно видеть, как Лобанов, волнуясь, ждет ответа. Это продолжалось какую-то секунду; тотчас, словно устыдясь своего волнения, он сердито сказал: – Такой вот я хотел сотворить локатор, товарищ Борисов. На ваши благословенные порядки я не покушался. Я искал себе соратников, да, видно, зря. С такими инженерами, как у вас, ничего не выйдет. Это вам не приборы ремонтировать.

Борисов поднял голову от листков и тоже пренебрежительно усмехнулся:

– Сматываете удочки?

Андрей поставил на пустую папку свой огромный кулак.

– Э-э, нет, товарищ Борисов, не на такого напали. Уйдут те, кто не захочет со мной работать.

– Кого вы имеете в виду?

– А всех, начиная с Кривицкого, – сказал Андрей. – Да хотя бы и вас.

– Ого!.. – Борисов вдруг успокоился. Что-то веселое, колючее блеснуло в его глазах. – Насчет меня не выйдет. Меня этот прибор, кажется, интересует. Вот автор… меня не совсем устраивает. Послушайте, Андрей Николаевич, а переносный локатор можно сделать? – спросил он.

– Еще не ясно, – буркнул Андрей.

Он помолчал, сбившись с мысли. «Вот типичный потребитель. Еще схемы толком не знаем, а он о размерах беспокоится». Но та минута, когда он почувствовал интерес Борисова к локатору, не прошла бесследно. Борисов был первый посторонний человек, которому он показал свою схему. Андрея тянуло поговорить о деталях, и, сохраняя вызывающую интонацию, он спросил не без скрытого волнения:

– Вы же не только партийный руководитель, вы еще инженер. Почему прибор вас, «кажется, интересует»? Вам что, принцип действия непонятен?

Борисов впервые смешался.

– Не совсем, – запинаясь, ответил он, – Тут много электроники, я в ней не силен, – Он осторожно положил листки на стол, – Зато я понимаю другое. Вы себе помощников ищете, а нам нужен руководитель всего коллектива. Вас только локатор интересует, а нас – вся лаборатория.

– Не вижу, чтобы она вас особенно интересовала.

– Андрей Николаевич, я лично окончил институт всего два года тому назад. До этого на станции монтером работал, а по вечерам учился. Дома смеялись: четвертый десяток пошел, студентом сделался. Семь с половиной лет я ухлопал на пять курсов. Когда в лабораторию попал, как на крыльях был. Вот, казалось, тут-то и начнется то самое, ради чего стоило жизнь ломать. Что же получилось? Да ничего. Завертело среди этой окрошки из мелких делишек, и не успел оглянуться – прошел год, другой. Я входил сюда, как в святилище. Вам, конечно, не понять, а для меня… – Голос его дрогнул, и Андрей не решился поднять глаз. – Для меня это был храм науки. Оказалось, что храм – всего-навсего мастерская Метбытремонта: чиню, паяю.

– Ага! Вот-вот, – обрадовался Андрей.

– Не к чему было институт кончать, хватило бы и техникума. А нет – я до сих пор еще барахтаюсь. Читаю журналы, задачки решаю, лишь бы не забыть. Пересыпаю свое имущество нафталином. Да что толку! Этим не спасешься. Нас с вами учили: бытие определяет сознание. Вот вы и оглянитесь на бытие. Почему наши инженеры стали техниками, монтерами? Вы бы по-человечески побеседовали с нами, так узнали бы, что каждый из нас переживает. Даже такой, как Кривицкий. Весь его цинизм – маска, а под нею тоска по настоящей работе. Читаешь в газетах – повсюду борьба за новую технику, а у нас… как будто приплыли в тихую заводь. Пробовали мы несколько раз с Майей Константиновной добиваться новой тематики. Я убедился, что лестницу надо мести сверху, а не снизу. Начинать надо с главного инженера и техотдела.

– И с вас, – непримиримо ответил Андрей.

Борисов доказывал, что локатор важен прежде всего как средство, которым можно расшевелить коллектив лаборатории, заразить людей творческой лихорадкой, чтобы они поверили в свои силы. Пусть каждый почувствует: вот к нам пришла наука, без нас она не может, но и нам без нее неинтересно. Андрея все эти общие слова не трогали и даже обижали. Как, его локатор всего лишь средство? Перестраивать всю лабораторию? С какой стати! Конечно, кое-что придется все же изменить. Поддержкой Борисова воспользоваться не мешает. Тем более что ему нравится локатор. Что ни говори, а один в поле не воин…

Они медленно сближались, полные еще не остывшей настороженности, и каждый пытался тащить другого в свою сторону. Во всяком случае, хотя бы для этого они должны были протянуть друг другу руки.

Оказывается, он забыл ее отчество. Тогда она была еще Рита, просто Рита Гусева. Возможно, он никогда и не знал ее отчества. Поэтому, когда мужской голос в трубке сказал: «Я слушаю», – Андрей запнулся.

– Слушаю, – нетерпеливо повторили в трубке.

– Попросите, пожалуйста, Риту, – сказал Андрей.

Мужчина помолчал, потом сказал:

– Кто спрашивает?

Крепко сжав трубку, Андрей ответил, не скрывая усмешки:

– Старый товарищ.

Наступила тишина. Шорох. Шаги. Он весь обратился в слух, жило лишь одно его ухо, тесно прижатое к трубке. Тишина в трубке казалась черной, густой…

– Алло.

– Рита? – спросил Андрей, не веря, что слышит ее голос, и наслаждаясь этой неповторимой минутой узнавания.

– Кто это говорит?

– Ри, ты не узнаешь меня? – Когда-то он звал ее этим коротким именем.

– Кто это? – снова, но уже испуганно и жалобно переспросила она.

Андрей с силой провел свободной рукой по лицу, растирая одеревенелые мускулы.

– Ри, – повторил он. – Ри… – Он закрыл глаза, представляя ее в эту минуту. – Ты узнаешь меня?

– Андрей? Ты? – тихо сказала она, будто шепнула на ухо. Он засмеялся, прислонился плечом к стене.

– Я хотел бы повидать тебя, Ри.

Она долго молчала, потом вдруг сказала оживленно и успокоенно:

– Разумеется. Приходи к нам.

Андрей не понял.

– А… можно повидать тебя одну?

– Да, конечно.

Она замолчала, как бы ожидая, подталкивая его.

– Когда же?

– Я буду очень рада посмотреть, какой ты стал.

По мере того как они говорили, голос ее становился напряженней. Искренняя радость сменилась ровной, громкой веселостью, в которой было что-то успокаивающее для третьего человека, наверно слушающего ее.

– Ри, я не вовремя позвонил?

Она спокойно продолжала отвечать невпопад:

– Кто тебе дал мой телефон?

– Лиза. Так как же, Ри?

– Ах, Лиза! Мы с ней недавно вспоминали, как встретили вас с Виктором в Петровском саду. Помнишь?

Андрей наконец понял ее игру.

– Помню, помню. Ты стала дипломатом. Значит, завтра в Петровском? В котором часу?

– Мне это безразлично.

– Тогда в семь вечера.

– Хорошо, так ты заходи, Андрей. До свидания.

Он пришел в сад в половине седьмого. Вечер стоял безветренный, морозный. В глубине сада за черными стволами деревьев горел огнями каток, звучала музыка. Андрей искал место их прежних встреч. Но тогда была весна, и все было так непохоже. Их познакомила Лиза на каком-то танцевальном вечере. Потом они стали встречаться, и Лиза с Виктором, у которых были уже установившиеся отношения, как старшие посмеивались над ними.

Вдруг Андрей вспомнил: тот разговор произошел в глухой аллейке, ведущей к пруду.

Отыскать эту аллейку оказалось нелегко, недавно выпавший снег прикрыл дорожку. Пушистый, он лежал на единственной скамейке возле пруда. Андрей смахнул снег рукой, но не сел, а продолжал шагать взад и вперед по аллее.

Восемь лет прошло с того дня. Вот этой березки тогда еще не было, этот клен был, наверно, подростком, эти деревья стали толще, выше.

– Здорово, молодцы! Не узнаёте? – негромко спросил Андрей. Он смутно представлял себе, каким он выглядел в ту пору. Зато Риту он помнил хорошо: крутой изгиб ее ярких губ; низкий, грудной смех – смеясь, она запрокидывала голову назад и забавно вскрикивала: «Ох, умора!»