— Попробуй ещё разок, — скомандовал Борис.

СтрельБа осторожно оттащила сумку, подхватила и — прыгнула прямо с ней вперёд. Сумка, как и прежде, упала перед барьером, а собака очутилась за ним. Кибер-приблуды не пройдут, это было твёрдо ясно. А собака… Все замерли в ожидании, что же будет дальше, но двойник не появился. Видимо, пса сочли неопасным, хоть он и был по сути кибер-устройством. Это давало кое-какие надежды.

— Ну что ж, Федя, пора распаковывать твой куб, будешь нас вести по оборудованию наших предков, — грустно улыбнулся Борис.

— Вам понравится, — ответил Федя, и вприпрыжку побежал к своему модулю.

— Можно, и мы попробуем? — обратился к Борису Гир.

— Давайте ребята, узнаем, что нас ждет.

Гир и Фея надели свои стрекозиные крылья, предварительно убрав с них кибер-устройства. Крылья в основе были механической системой, орфеяне управляли махом ногами по принципу велосипеда, а направление полёта задавали руками; набрав высоту и скорость, они парили в воздушных потоках. С дополнительным кибер-усиленем можно было летать и выше, и дольше, а также применять воздушное оружие, которое дополняло крылья, но оставить пришлось только мускульную тягу. Подлетев к барьеру, Фея и Гир взялись за руки и разом махнули к нему. Получилось! Они взмыли над кронами деревьев, спугнув несколько птиц, покружились и вернулись в лагерь.

— У нас кое-что есть, Борис. Сверху видно, что лес увядает в одном направлении, и это увядание тянется полосой куда-то от нашего лагеря. Может там такая же полоса мерзлоты, прикрытая свежим лесом?

— Вполне возможно! Ну что, вот и определились с направлением, давайте собираться в путь.

Федя раскрыл свой куб. Из него показались диковинные вещи: старинные рюкзаки, палатки, котелок с чайником, — земляне знали об этих вещах из музеев и старых научных видео, а ещё из литературы, но сами никогда ими не пользовались. Еда не генерировалась синтезатором! Как её готовить, как разжигать огонь, кипятить воду, — такие вещи они знали лишь теоретически. А в сумках было ещё немало незнакомых вещей.

— Не пугайтесь, я владею всей нужной информацией. Конечно, будет непросто всё это тащить на себе, но навыкам приготовления пищи и дезинфекции я вас научу. Сейчас распределим на всех еду, палатки и спальники, огниво, и хотя бы самые примитивные рации как средство связи. Ничего, наши предки так освоили целую планету, и мы не хуже! — задорно сказал Федя. Остальные были не столь оптимистичны.

Остаток дня ушёл на приготовления к походу, были собраны рюкзаки, каждый попробовал их надеть и снять; несколько раз собрали палатки, залазили в мешки. Гиру и Фее достались самое лёгкое снаряжение, чтобы они могли взлетать и проводить рекогносцировку местности, а Шир взял на себя самый больший груз, так как был физически сильнее, и не особо нуждался в спальнике и палатке.

Еще одна ночь прошла спокойно. То ли планета изучала их, то ли они вообще перестали её интересовать, и только барьер однозначно указывал, что она не потерпит всяких цивилизационных штучек. Утром, позавтракав в последний раз синтезированной едой, и надев рюкзаки, исследователи выступили к границе барьера. Веста провожала группу.

— Борис! — обратилась она на прощание. — Желаю вам удачи.

С её плеча взлетели шесть огоньков, и каждый из которых умостился на участнике похода.

— Так я буду с вами.

— Хорошо, Веста, надеюсь, скоро увидимся, — улыбнулся Борис и протянул руку.

Веста посмотрела на неё и пожала своей псевдо-рукой. Первым барьер перешагнул Федя; Гир и Фея вспорхнули и полетели вперёд; затем Шир прошёл вместе с СтрельБой, а за ними Борис со Львом. В таком порядке они и двинулись в направлении, которое указывали Гир и Фея. Никто не заметил, как позади них Веста сначала раздвоилась, а потом рассыпалась на миллионы огней, взмыла ввысь и растворилась в кроне деревьев.

Быстров пробудился, будто вынырнул из глубокого омута. Сознание было направлено внутрь, как во сне, он не контролировал своего тела и не реагировал на внешние раздражители, даже если они и были. А самосознание вполне жило, он помнил, кто он, и мог перебирать воспоминания. Сначала они были беспорядочными. То он дома — бежит наперегонки с такими же, как он, к реке, прыгает в воду с обрыва, холодная вода выталкивает его к свету; брызги, крик, смех. То на на лекции — жадно слушает о мирах и планетах, а формулы на доске выстраиваются в красивую симфонию цифр; и когда ему удаётся внести свои ноты в эту симфонию, приходит радость понимания и восторг открытия. То на ринге — удар, прыжок, удар и выпад, перекат, кулак достает до его челюсти, он падает в невесомость и тьму, без злобы и ярости, а с осознанием своей ошибки; анализирует действия, — и снова скачок, выпад, обманное движение, и его кулак летит сопернику в челюсть; победа. А вот жена — нежная тонкая девочка дотрагивается до его волос, шеи, губ; рождение первого сына.

Быть может так его воля, хватаясь за воспоминания, удерживала в нём идентичность, не давала раствориться, как растворилось тело; потоки сознания, которые сохраняли его личность, вновь и вновь будили в нем воспоминания, как только удавалось успокоиться.

Тор, или Веня, как в юности называли его студенты, нащупывал начало своего нынешнего состояния. Когда и как всё началось? Пожалуй, у доски на лекции, почти тридцать лет назад, на встрече математической кафедры северного и южного отделений, когда совместно в штурмовом раскладе искали решение проблемы выброса материальных частиц от горизонта событий чёрной дыры. Никто так и не приблизился всерьёз к решению, все видели в этом голую теорию, без осязаемого будущего, хотя именно такие проблемы вызывали наибольший интерес на этих встречах. Студенты и учёные выходили к кафедре, вычерчивали графики, формулы, а следующие находили ошибку, выкладывали свои доводы. Идеи скакали, как шарик пинг-понга, иногда оригинальные, временами нелепые и даже смешные. Венина идея тоже вызвала иронию, едва он отошёл от кафедры, как следующий математик перечеркнул его формулу, начертил свои, и дискуссия пошла совсем по другому пути.

Но Веня не забыл своей мысли, записал её, и много дней и ночей нащупывал свой путь решения. Не раз приходилось всё стирать и идти по новому пути. Он чувствовал, что его идея открывает широкий простор для применения и вообще сулит стать новым направлением в науке, но каждый раз, как только ощущение переходило в уверенность, и казалось, что вот оно, решение, как новые детали растворяли всё в тумане.

Надёжный фундамент сложился только через тридцать лет. В его модели частицы могли не только отделяться от чёрной дыры, но и при определённой модуляции на элементарном уровне менять ход времени, а будучи собранными в потоки энергии менять историю. За малый отрезок времени там, где была пустыня, могли потечь реки, на месте безвоздушного пространства — дуть ветер, расти леса, зеленеть континенты.

Он не просто нашёл свой путь, но и открыл новую эру в планетоведении. Чтобы некогда теоретическая наука стала практической, нужен был физический эксперимент. С годами поиска и подготовки фундамента крепло решение добиться устойчивых изменений на целой планетарной системе. Энтузиасты, поиски, постройка первого преобразователя, а затем нескольких станций, объединённых в параболу — мечта перерастала в триумф, пусть пока и неизвестный широкому кругу.

И в этот самый момент, на вершине созидания, он сам попадает в ловушку своего детища. Быстров не до конца понимал, что с ним сейчас, живо ли тело, или только сознание, можно ли отсюда выбраться, но верил, что раз хотя бы сознание не стёрто безвозвратно, то надежда есть. Что же произошло? Он снова погрузился в воспоминания.

Вот уже год как эксперимент по преобразованию безжизненного булыжника в живую планету идёт в полутайне от галактического сообщества. Сам академик — теперь уже Гор, с лёгкой руки какого-то студента, — понимал, что работа таких масштабов не останутся без внимания, признаков вмешательства не наблюдал, поэтому думал, что его действия негласно одобрены. Всё шло хорошо, теория была доказана, и дала вполне ощутимые результаты: зелёная, дышащая планета радовала глаз, когда он смотрел на неё с орбиты и восхищался, — нет, не собой, а тем, на что способна наука, помноженная на целеустремлённость.