Тьма рядом всколыхнулась, и соткался светлый силуэт, который протянул к ней руку.

«Здравствуй, суженая. Жаль мне, что при таких обстоятельствах встретиться нам пришлось», — этот голос был однозначно мужским, да и силуэт выглядел широкоплечим и узкобёдрым — явно не женским.

«И про парней, да суженого я тебе больше словечка не скажу, — продолжил стенать тот, более тонкий и невидимый, голосок. — Пусть хоть „старой девой“ прослывёшь! Мы же душа в душу жили. И на кого ж ты меня покинула, тут оставила. Бабушка Белава ох как расстроится, если я одна вернусь… Да и вернусь ли я, коли с тобой к Хозяйке Бейлор пожаловала», — эти причитания невообразимо раздражали, Юля пыталась услышать, что говорит ей силуэт, от которого исходило приятное тепло и как будто песня без слов, а речитатив Добрынки сильно сбивал.

Юля вспомнила. Точно! Добрынка… Её младшая сестра-сирина! Почему она слышит её голос? И, значит, вот куда гривна подевалась! А ведь Юля всё перерыла, думала, мало ли где она её потеряла среди пещер или в снег где-то упала. Она даже ритуал поиска начала изучать по записям Оляны, чтобы свою пропажу отыскать, а оно вон как оказалось! И чего это с Добрынкой? Переходный возраст, что ли? Как она должна была эту гривну носить «с уважением»? Кланяться каждый раз или молитвы читать? Непонятно!

«Возвращайся ко мне…» — снова раздался мужской голос, и Юля спохватилась. А это кто такой? И куда это ей возвращаться «к нему»? Она пристально посмотрела на светящийся силуэт и внезапно вспомнила, как целует Яровзора! Что? Это вообще как? Неужели это он её зовёт? А её случайно Ожега не убила⁈ А то какая-то подозрительная это тьма вокруг и голоса… Неужели она в чём-то вроде Лимбо? На мироустройстве им рассказывали, что кроме Яви, Нави и Прави есть ещё несколько миров, и один из них тот, где могут оказаться заблудшие души, что-то вроде над-мира, где обитают лишь призраки и воспоминания. Она теперь что? Лишь воспоминание?

Юля поддалась кратковременной панике и заметалась. Теперь тьма вокруг уже не казалась безопасной, мягкой и спокойной.

Мужской силуэт всё ещё тянул к ней руку, и Юля поспешно за неё схватилась. Яровзор это или нет, но Юля решила разбираться с проблемами где-нибудь в настоящем, а не оставаться непонятно где в подвисшем состоянии облачка.

Она как будто нырнула внутри силуэта и…

Очнулась.

— Княжны-то без тебя разъехались-разлетелись, по разные стороны разошлись, думы думают, да всё нерадостные. А злодей-то так и не пойман, всё злодействует, окаянный! Ты вернись да расскажи, кто посмел злоумышлять да промышлять недоброе. Я верну тебе и летник, и гривну, чтобы хранила тебя да оберегала впредь. Ты только возвращайся. К нам. Ко мне, — услышала и увидела Юля самозабвенные завывания сестры.

Значит, это ей точно не пригрезилось.

Стоило пошевелиться, как заплаканная Добрынка кинулась к ней.

— Юлка! Ты как? В порядке?

Юля кивнула, оглядывалась по сторонам. Она лежала в полумраке большой пещеры, освещённой магическими факелами. Вокруг неё был широкий «закуток» из ширм. Рядом Добрынка, в ногах — чернокожий парень, которого она даже сразу и не заметила, а заметив — успела испугаться, так как тот почти сливался со стенами в плохо освещённом помещении, и одежду тоже предпочитал тёмную.

Из-за ширмы к ней вышли Ягира, Матара Ойя — соседка по блоку пещер в общежитии у девчонок, и ещё один незнакомый парень, который терялся на фоне поднявшегося, видимо, с колен чернокожего здоровяка. Тот оказался высоким и мощным, как актёр, который ещё в «Зелёной миле» снимался, правда, с оттенком кожи гораздо темнее, похожий на тот, что у Матары — эбеновый, то есть угольно-чёрный.

— Она очнулась, дело сделано, — басовитым глубоким голосом сказал Ягире этот здоровяк.

— С тобой рассчитаются позже, Эмем, — кивнула Ягира, а Юля оглядывалась в поисках подруг. В животе разлился страх. А что, если после того поцелуя, о котором она вспомнила, девчонки решили разорвать с ней все отношения? Что там Добрынка-то стенала, что-то вроде дум безрадостных и что разлетелись в разные стороны. Ну точно… Она с какого-то перепугу Яровзора поцеловала, Ожега её прибила, Озара не одобрила и, наверное, организовала Ягиру как сиделку и пошла всё разруливать с ректором, а Оляна переживает за сестёр и где-нибудь читает в одиночестве или с этими своими новыми кавалерами, которые её пожирают одними взглядами так, что на ней одежда дымится.

Хотя нет… что-то вроде про злодея было… Или это про Яровзора? Может, это он её поцеловал и в кусты? Нет, быть такого не может…

— Я… — разлепила губы Юля, чтобы спросить как и что, и закашлялась, в горле оказалось настолько сухо, будто она не целовала кого-то, а съела пару килограммов песка прямиком из Сахары. — Пи… — просипела Юля, и Добрынка подорвалась за водой, которую Юля выхлебала почти целый кувшин, ощущая, как к ней возвращается влага и жизнь. Правда, навалилась усталость, и Юля медленно моргнула.

— Теперь она будет просто спать, восстанавливая силы. До зауры точно, — пробасил чернокожий здоровяк. Вроде бы Эмем… Это Юля услышала уже сквозь сон, увидев, как Эмем, а вместе с ним и Матара Ойя удалились. Остались Ягира, Добрынка и тот неприметный парень. Юля подумала, что, скорее всего, она находилась в аналоге Хогвартского Больничного крыла. И возможно, парень — какой-то ассистент или помощник Муреша Арджешовича, которого оставили за ней присматривать.

На второй год обучения Юля уже чуть растеряла очарование «магическим учебным заведением» и усвоила, что Змейлор — это совсем не Хогвартс, а если и чем-то похож, то, скорее всего, в худшую сторону. Даже учитывая, что история про Гарри Поттера отнюдь не волшебная сказка, но, наверное, в больничном крыле всё же должны были быть какие-нибудь целители на практике, старшекурсники или вроде того. С этой мыслью Юля провалилась в сон.

Проснулась Юля, почувствовав пристальный взгляд, и, подглядев из-под ресниц, поняла, что возле её постели сидит тот парень, которого она приняла за помощника целителя. И он держал её за руку, чуть поглаживая большим пальцем. Теперь появились сомнения, что помощник стал бы сидеть подле неё и ещё за ручку держать. Невольно вспомнился тот голос, к которому она с большим интересом прислушивалась, чем к причитаниям сестры. Кажется, тот говорил о том, что…

Юля вздрогнула и выдернула руку.

— Прости, — смутился парень, даже слегка покраснев. — Я не думал, что ты очнёшься до утра.

— А сейчас?

— Недавно пробило паобедъ, — Юля перевела это как «полдевятого».

— А день какой?

— Как раз шестица началась, — ответил парень. Юля только понадеялась, что шестица значила, что… прошло семь дней с той осьмицы, что она помнила, а не, например, пару лет. И что она не подверглась какому-нибудь проклятию, стирающему память, что не помнит своего мужа и троих их детей. Фанфики с подобным сюжетом она читала, но повторить в реале точно не желала. Так что мучительно соображала, стоит ли прямо спросить «а ты кто такой?» Или это будет слишком невежливо и всё испортит? И голос… Несмотря на непримечательную внешность, голос у парня оказался красивым, глубоким, одновременно мягким, потрясающего тембра, от которого появлялись мурашки на коже. Голос точно был ей знаком.

— Ой, ты уже познакомилась со своим спасителем? — за ширму заглянула Добрынка, разрушив какую-то странную атмосферу, что возникла от того, что они оказались наедине. К тому же сестрица выглядела точно так же, как Юля её помнила, то есть чуть угловатой тринадцатилеткой, а значит, воображение, подкинувшее сюжет с долгоиграющей комой, осталось в пролёте. — А я тебе ещё воды принесла и там на кухне бульон крепкий да наваристый сварила, вдруг ты проснёшься. Голодная, наверное, столько дней проваляться в беспамятстве. Ещё взвару укрепляющего, как велено было, сейчас, сейчас, всё принесу… — с этими словами Добрынка ускакала.

Юля проводила взглядом сестру и внимательно посмотрела на парня, «спасителя». Почему, интересно, он спаситель? Помог ей в чём-то? Или это его она поцеловала, но подумала, что это Яровзор? Совершенно непонятно.