Время, кажется, тянется так долго, но когда оно проходит, начинаешь признавать, как же быстро оно летит. Путь был не близок и страшен, но Избранные своих путей не выбирают. Я навеки пришёл в этот мир.

Учитель всё что-то говорил, но внимание Сержанта было приковано к призрачной фигуре, вдруг возникшей поодаль. Человек был едва различим за пеленой ливня, но почему-то казалось, что он почувствовал бы его и в полной темноте — невозможно не узнать свою собственную тень. Закутанная в плащ фигура была словно соткана из водяных струй, воздетые руки молили кого-то, силуэт на фоне блеснувшей молнии четко отложился в памяти. Взгляд, тот самый взгляд, всё тот же взгляд. Это был старший из тех двоих. Призрак из глубин Вечности.

…прекрасно понимал, что выбора-то нет.

Так и не ответив, Сержант оборвал связь и ещё раз отправил на базу корректировку пеленг-сигнала. Вот и весь твой выбор. Вновь сверкнула вспышка, словно взмах меча, обагренного кровью. И взгляд растворился в ярости водной стихии.

Тряхнув головой, Сержант нахмурился, пытаясь сообразить, что же всё-таки произошло за эти кажущиеся теперь эфемерными и нереальными краткие мгновения. Но мысли в голову не шли. Сержант шарахнулся, когда рядом раздался тихий голос Золотца.

— Вот и настал час твоего выбора, о нём я тебе говорила. Жаль, что он был столь интуитивен и, вместе с тем, так неуверен. Но ирны говорят, сделанный выбор — правильный выбор. Пожалеешь ты ещё о нём… но зато тебе больше не придётся выбирать. Горько, однако именно таков был твой долг — долг, больший, чем смерть твоих врагов. Долг перед твоими людьми. Слушай свой голос, избранник. Жаль, что не вышло с тобой как следует поговорить, ибо теперь ты больше не властен быть собой — выбор не даст. Мне пора, не нужна я здесь более. Ксинта’нте — случится, свидимся.

— Золотце, постой, в чём… — но она уже исчезла. Просто исчезла.

А ушла-то, пожалуй, навсегда… и все свои секреты унесла с собой. Прощай, девочка с золотыми волосами. Что же ты всем этим имела в виду?..

Уже забираясь в «блюдце» Сержант заметил отблеск, золотую искру, чиркнувшую по грозовому небу. Это капсула ирна. Тайна приходит и уходит. И нет времени даже подумать. А было ли оно у него когда-нибудь, это время.

После комфортного, не пересушенного и прохладного воздуха «Инестрава-шестого» настройки климатизационных машин «Лебедя» вызывали у человека, большую часть жизни проведшего в искусственно рециркулированной атмосфере, натуральные приступы агорафобии. Тсауни пусть и не вели вне собственных миров естественный птичий образ жизни, но и закупоренными в консервной банке чувствовать себя не желали, особенно это касалось персональных трансгалов подобного класса.

Тут на борту гулял натуральный морской бриз, со всеми присущими ему солёными ароматами, почти абсолютной влажностью и резкой сменой температурных зон буквально в паре шагов от шлюза. Здесь случайный пассажир имел все возможности ощутить себя если не альбатросом, парящим в вершинах, то по крайней мере шкипером древнего парусника, уверенно попирающим, расставив ноги для остойчивости, палубу собственного корабля.

Благо и своеобразная центростремительная ориентация вектора искусственной гравитации тут тоже качала из стороны в сторону, стоило только начать движение по трубе коридора.

Ксил с сомнением потянула носом. «Лебедь» этот поди тысячу лет как окончательно передан на баланс КГС и потому давно избавлен от необходимости соблюдать любые экологические стандарты летящих, но сути своей не сменил. Он оставался неотъемлемой частью клина, и вне этого контекста не воспринимался. Он был создан летящими для удобства летящих во исполнение приказов летящих и ради реализации планов летящих. Её не желало отпускать невольное чувство, что вот сейчас из-за переборки выскочит разъярённый птах и начнёт ей на плохом свистящем Линия талдычить про правила и уложения Договора. А ещё в её носу неудержимо щипало, будто в воздухе тут до сих пор летали обрывки пинн. Галюцинаторная экзоаллергия, надо же.

В былые времена на борт «Лебедя» людей пускали исключительно в кабинсьютах биологической защиты не ниже третьего класса изоляции. Не из опасений заразить или заразиться — слишком чужда людям была базовая биохимия летящих — а по причине вполне определённой опасности занести с собой на борт устойчивый штамм золотистого стафилококка, который впоследствии может убить другого случайно оказавшегося здесь человека добрый десяток оборотов спустя. Инвазивной флоре здесь ничего не угрожало, она могла свободно размножаться в воздуховодах фактически бесконечно.

В наше время ничего подобного опасаться не приходилось, искусственные фаги стерилизовали любую земную биоту с надёжной гарантией, однако стойкое ощущение того, что она оказалась в отнюдь не предназначенном для людей месте, отпускать её всё никак не желало.

Будто это склеп, а не корабль. Какие ещё тайны скрывают темницы его трюма? Хотя, если подумать, что они могут такого скрывать.

Буквально каждая заклёпка с него была ободрана в момент окончательного списания, остался только инженерный шедевр Тсауни — фрактальный ажур прочного корпуса, спроектированного задолго до того, как был открыт н-фаз. В остальном — всё что Ксил видела теперь вокруг себя, было не более чем относительно точной репликой оригинальной комплектации, попутно приспособленной, по мере возможности, к требованиям человеческой анатомии и физиологии. Всё-таки в среднем люди были и ниже, и тяжелее летящих, а с другой стороны, они куда менее склонны перестраивать собственные тела в угоду ужасам открытого космоса, заведомо нуждаясь в большем комфорте и разнообразных бытовых мелочах, которые птахи из касты космических бродяг в основной своей массе искренне презирали.

Так что да, зябко ёжась на пронизывающем сыром сквозняке, Ксил невольно пыталась предположить, какой же промозглый холод здесь царил во времена, когда у штурвала стоял настоящий Тсауни, чей род тянулся из прошлого сквозь тысячелетия космических экспедиций. Былые покорители небес и космическое пространство покоряли с тем же апломбом пафосного превозмогания.

Зачастую предварительно отрубив себе лишние конечности и заменив их утилитарными протезами.

Ксил по роду своих занятий встречалась с такими. Нелепые ходули манипуляторов, лысая складчатая кожа, горящие фанатичным пламенем бездонные глаза.

Эти были готовы пожертвовать всем ради достижения цели.

Но со временем в Галактике куда больше стало совсем иных. Белоснежные пинны, могучие крылия, клокочущие рострумы. Цвет благородной расы. Они оставались фанатично верны своей исходной природной форме даже здесь, вдали от Большого Гнезда, потому и перемещаться от звезды к звезде им было позволено исключительно на приспособленных к тому гигантских космических крепостях, ведомых Избранными. Куда там скорлупкам вроде «Лебедя».

Видать, подумалось Ксил, сошло на нет число тех летящих, кто был готов поступиться в глубинах Войда своими пиннами. Потому старичка и списали. В своей прекрасной, но донельзя хрупкой исходной форме, летящий по итогам первого же прыжка «Лебедя» остался бы без целых костей.

К слову о прыжках. Ксил не без удовольствия заглянула в рубку корабля. Оборудование тут ничуть не походило на винтажные дорамы прошлого. Раритет раритетом, но от «Лебедя» требовалось исполнять в первую очередь утилитарные обязанности личной яхты. А для этого нужны были современные генераторы полей, какие уж тут старомодные «прожиги», по исполнении которых даже такая диковина как «Лебедь» валилась бы на головы почтеннейшей публике в каскадах суперсимметричного распада.

Впрочем, оборудование оборудованием, но даже самый скромный человеческий трансгал в наше время нуждается в тысячах человек подготовленного экипажа, а значит — килотоннах необходимых ему систем жизнеобеспечения, вторичных защитных и энергетических систем, накопителей, излучателей и далее по нарастающей, покуда не превращался типично в громаду первторанга, столь же громоздкую в эксплуатации и обслуживании, сколько фактически бессмысленную в качестве индивидуального транспорта.