Старик, глубокий старик, тебе словно удалось за своё несчастное столетие прожить с тысячу таких вот лет… разве подобные тебе вообще бывают?

Подобные — бывают.

Он не перешёл грани, хотя уже кожей чувствовал буйство энергий, с каждой секундой ускоряющееся вокруг его несчастного тела-носителя. Девушка. Она тоже была в зеркале. Голова на уровне его плеч, руки висят безвольно, буквально плетьми. Никогда до того он не замечал, какой неживой может быть одна лишь поза. Он узнал её.

Элементал Вакуума, Суилия, девушка-пилот.

Рано или поздно она бы всё равно явилась. Лучше рано.

Странное дело, не хочешь человеку плохого, и это тут же создаёт тебе массу проблем. Она ещё толком не пришла в себя после пребывания в медблоке, перед её глазами ещё мелькают картины, видеть которые довелось и самому Сержанту. Почему всегда нужно вот так… с мясом?

Майор Ковальский развернулся к ней всем корпусом, как хищник на добычу, разом делая помещение ужасно тесным, переполненным. Её глаза мигом скользнули по его покрытым шрамами плечам и вновь замерли, словно загипнотизированные, глаза в глаза. Она была уверена, что их история ещё не закончена.

— Майор, вы спасли наш Экипаж. Остальные не до конца это осознают, но я-то знаю, как всё было.

— Зачем тебе всё это, девочка?

Обращение не про уставу её слегка задело, но только слегка, человек по природе своей упорен в собственных заблуждениях. «И ты тоже человек». Она сменила выражение на своём лице, так что он невольно затаил дыхание.

— Ты хочешь мне вернуть какие-то долги? Ты думаешь, что любой долг можно и должно оплачивать?

Взгляд его свободно скользил по линиям тела вдоль стройных лодыжек, округлых коленей… Там, с правой стороны, где бёдра переходят в почти ещё детский живот, по-прежнему зияла фиолетовая глазница вытатуированного символа. Это ты искал? Да нет, всё и так ясно, хотя за то, что ему удалось рассмотреть этот знак, кое-кому придётся ответить на пару лишних неудобных вопросов. До боли знакомая едва очерченная девичья грудь, уютная ложбинка между них, до сих пор исполосованная крест-накрест двумя шрамами, трогательные впадинки над ключицами, чуть слишком длинная шея… Он видел её со всех ракурсов одновременно, во всей красе её беспомощной позы.

Она — детище Силикона. Она во многом живёт не здесь, а там, где царит любопытное существо его Эха. И это тело для неё — не более, чем мебель в этой комнате. Даже для тебя, Майор, всё иначе. Элементалы живут внутри своих сетей. Так в чём же смысл?

Стоп.

На него сейчас смотрит не она. На него сейчас смотрят они все.

— Не так просто, девочка.

Она вздрогнула всем телом, отшатнулась.

Он улыбнулся ей, только ей, погладив по короткому ёжику традиционно бритой, как у всех пилотов, головы.

— Я сделал своё дело, остановил тогда атаку. Ты сделала своё дело, увела корабль. Ты мне ничего не должна. Пусть остальной Экипаж сам разбирается, как ему с этим жить дальше.

А потом он, сверяя движения с её скоростью восприятия, такой медленной сейчас, потянулся сознанием и аккуратно отключил её разом ото всех внешних инфопотоков, от этих, таких лишних здесь, десятков невидящих глаз.

В его зрачках сверкали молнии. В его руках вибрировала сила сотен неведомых миров. Переход с каждым разом становился всё проще и проще. «Слишком быстро, слишком мало времени остаётся на выбор».

Выбор. Смешно.

— Спасибо, девочка. Ты научила меня кое-чему хорошему, но и я тебя должен кое-чему научить… Запомни этот урок. Я верю, что ты пришла ко мне по собственной воле, но ты так ничего и не поняла. Никогда не трогай чужих открытых ран, даже нечаянно. Некоторые вещи должны оставаться с тобой, даже если они тебя ранят, не пытайся их разделить с другими — других они могут попросту убить.

Её глаза быстро теряли выражение растерянного недоумения, на их дне уже таился страх. Страх перед тайной, которую сейчас являл он сам. Она ощутила порыв горячего ветра в лицо, ощущение дыхания в затылок, а потом теплый отпечаток его ладони лёг ей на живот. Одна ладонь. И поверх неё — другая.

Она судорожно сжала веки и вцепилась в эти руки, отчаянно пытаясь оставить себе хоть нить материального в сошедшем с ума мире.

Тело девушки изогнулось дугой, распростёртое в воздухе посреди пустой комнаты.

Жаркий выдох вернул Вселенной вскрик особой глубины и силы. Там был жар летнего зноя, там была прохлада весеннего сада, там был ранний ноябрьский снег и свеча, мерцающая в пустом доме. Там было всё. Не было одного.

Его.

Элементал Вакуума, член Экипажа «Эмпириала» обнаружила себя стоящей у порога апартаментов Ковальского, одетая по уставу, как будто ничего не случилось, там. Вот только губы, пунцовые от испытанного чувства, ещё помнили то… наваждение. Она долго смотрела на запертый люк его каюты, потом развернулась и пошла прочь. Ей было горько.

А Ковальский лежал на диване в своём новообретённом «кабинете», глазел на развешенные вдоль стен эрвэграфии и тихо напевал сам себе какую-то песню.

Ещё только утро.

Ещё немного, и он направится в точности туда, куда его несло вот уже полжизни. Согласно его воле или против, но это место именно здесь. Избранные, есть ли выбор у вас самих. Есть ли у тебя самого выбор?!!

Выбрать нечто из ничего. Или вместо ничего.

Теперь он улыбается, чувствуя… Не так, как улыбался Отрядному. Улыбается по-настоящему. Радостно и добро.

Он, снаряд, призванный вечно лететь к цели. И она уже почти стала ему ясна.

Десятые сутки. Я здесь уже десятые сутки.

Слова эти звучали для меня голой констатацией абстрактного знания. Время попросту перестало служить мне ориентиром, расслоившись в вязкую кашу без форм и пропорций.

Что ещё может статься с тем, что предало тебя, оставив наедине с собой и этой колючей изнанкой вселенной. Ню-Файри я полагал финишной чертой. Долгожданной гранью, за которой меня встретит, наконец-то, заслуженная тишина. Сквозь боль и яростные крики внешнего мира я всё так же считал и считал эти дурацкие секунды до того, как…

До того, как что? Здесь я уже десятые сутки. И ничего не происходит. Ем, сплю, живу какой-то своей сумрачной жизнью, слышу какие-то звуки, вижу какие-то образы. А финишной черты, желанной цели всё нет. Время предало меня. Единственное, чего всю жизнь не хватало, то самое время, за которое я продолжал цепляться руками, зубами, сорванными ногтями — как воспринимать то, что теперь скользит мимо, почему-то больше меня не касаясь, нет ему никакого до моих стенаний дела.

Когда меня в очередной раз отпускало, я подходил к ближайшей стене, принимался трогать её кончиками пальцев, прижиматься к ней горячим телом. За стеной тяжким бременем жило всё то же живое биение пульса пилона. Могучее, мерное, покойное, оно избавляло от неизбывного душевного зуда, оно хоть как-то отогревало душу. В эту бездну могло ухнуть с полмиллиарда таких мелких душонок, как была некогда у меня, так чего ж вам всем от меня нужно?

Наутро вторых суток, в такой точно миг сладостного успокоения в комнату вновь вошёл Отрядный. Я кивнул головой, тот машинально отсалютовал. Когда я спросил его, почему он пришёл именно сейчас, Отрядный удивлённо моргнул:

«Как почему… Мы же вчера договаривались, я обещал вам показать…»

Я тогда действительно его смутил. Нужно учитывать, как я начинаю влиять на людей — он не очень отдавал в этот миг себе отчёт в том, что происходит. Однако совестно мне отнюдь не стало, неотразимые инвективы Духа не проходили бесследно, ситуационная рутина брала своё. Я понемногу привыкал. И с этим тоже можно жить.

«Да, конечно, ты прав. Отрядный, мы не на службе, расслабься и ответь, подумав. Простой вопрос — почему именно сейчас?»

Он (вот странно, да?..) моментально вернул себе уверенность и стройность речи, даже поза его стала какой-то более… расслабленной что ли, и энергичной одновременно.