Меня это разозлило. Сильно. Стиснув зубы и взревев, я ударил левым кулаком ей в глаз. Кровавая корка содрала ей кожу, оставив два десятка царапин. Быстро перехватил копьё двумя руками, наконечником древка врезал ей по локтю правой руки, продолжающей держать топор, застрявший в моём плече. Раздался хруст. Точно не знаю, древко это было или её рука, но хватка ослабла, она выпустила топор. Но только для того, чтобы сложить ладонь в кулак и врезать мне в лицо.

Ответочка прилетела нехилой.

Дреды на затылке содрали с дерева кору, когда моя голова отлетела вбок.

— Угомонись, — промычал я, и острая боль пронзила мне рёбра.

Эта сука врезала топором мне по рёбрам. БЛЯТЬ! ТВАРЬ! Лезвие пробило доспех, разорвало кожу и вонзилось в рёбра, впуская в мой организм какой-то яд.

Надо было убить её… Надо было всех прикончить и идти дальше… Блядство… Тварь! Врезала мне еще раз в лицо, за что я врезал в ответку. И еще раз. Копьё, зараза, слишком длинное. Ни ту да, ни сюда. Бросив эту сраную палку на землю, я двумя ладонями вцепился ей в лицо. И ей пришлось выпустить из рук второй топор и, громко замычав от боли, ухватиться за мои запястья. Я сразу же ощутил недюжинную силу, обрушившуюся на моё тело. Её пальцы не могли смять мой доспех и сломать мне кости, но сил в этой бабе хватило, чтобы сорвать мои ладони с лица и начать разводить руки.

Ну, девочка, у меня будет для тебя сюрприз. Её грубые ладони прошили тонкие шипы из чистой крови, которые я вырастил на своих запястьях. Боль пряталась за её пухлыми губами, но глаза выдали всё. Зарычав от обиды, она резко выпустила меня, будто схватилась за раскалённый метал, и сжала кулаки, стискивая и губы до бела.

— Я… — слова отдавали горечью на кончике языка, как и яд, медленно выходящий из моего тела. — Мы друзья…

Сильнейшей удар ступнёй выбил воздух из моих лёгких и швырнул в дерево. В левом плече застрял топор, в правой бочине — еще один топор. Отравляющий тело яд мой организм быстро нейтрализовал, хорошо, что запасов крови — море. При других обстоятельствах — даже думать не хочу.

Бешенные глаза блестели от слёз, нос раздувался как у буйвола. Она смотрела на меня с невероятной ненавистью и жестокостью. Убить, уничтожить, растоптать — лилось прямым текстом с уголков её губ вместе с густой слюной. Сжав кули с хрустом, она прицелился на меня. Этот удар я выдержу…

Она сорвалась с места, быстрее гончей псины. И улетела в соседнее дерево пушечным ядром, разорвав ствол в щепки.

Хейн…

Я рухнул на колени. Появление разбухшего здоровяка, наверно, скорее всего, быть может, но я не хочу так считать, но мне придётся это признать… спасло меня. Не, я бы её смог убить, но это было бы так легко, что и не интересно вовсе.

— Хейн, ты моя лапочка. Ты вовремя подоспел, дружок.

В ответ уродливая голова Хейна с раздувшейся плотью повернулась на оплывшей шее в мою сторону. Два выпученных глаза смотрели на меня сверху вниз с каким-то восхищением, как собака смотрит на своего любимого хозяина.

Я мог бы попросить дать мне руку — и он бы протянул в ответ свою ладонь, но я не стал. Я выдернул из своего тела оба топора, бросил их на алую гладь и встал, подобрав копьё.

Картина перед глазами была куда радужнее, чем я мог ожидать. Кровокожих почти не осталось в живых, последнюю пятёрку умело добивали Дрюня с Осси, еще и успевая отбиваться от людей.

Так дело не пойдёт! Я быстро подбежал к своим друзьям, пуская алую гладь под ноги людям. Моя ловушка — мои правила. Люди так и застыли с оружием в руках; кто-то с занесённым мечом над головой, кто-то с опущенным к земле, а кому-то Очень повезло, ведь Осси не просто отбила его меч, воительница уже готова была проткнуть ему грудь; острие из застывшей крови упиралось в кожаный доспех мужчины.

Дрюня прикончил последнего кровокожа, отрубив тому голову с третьего удара. Когда всё закончилось, мы осмотрели поле боя. Всюду клубилась пыль, лес быстро наполнился мычанием застывших людей и ором раненых.

— Что будем с ними делать, Червяк? — спросил Дрюня, закидывая секиру на плечо.

— Очень хороший вопрос. Убивать не станем, они для нас безвредны. Но нужно расспросить, какого хуя тут вообще происходит.

— Зачем?

— Затем, что та огромная баба, — я ткнул пальцем в раздробленное дерево, где уже и не было той самой бабы. — чуть… меня не убила…

Стоявший рядом Хейн неожиданно взвыл от боли. Разбухшее тело содрогнулось, руки принялись хлестать и бить воздух рядом с нами. Я и Осси успели отбежать, Дрюня отлетел. Воин в гнилистом доспехе сразу же вскочил на ноги, схватил секиру с пола и бросился на Хейна.

— Стой! — взревел я на Дрюня.

— Он с ума сошёл! — гнев и обида рвали Дрюне глотку.

— Это не он!

Это была та огромная баба. Сучка подобрала свои топоры и кинулась на Хейна. Использовав его тучную, залитую складками спину как лестницу, она взобралась ему на спину и лупцевала топорами голову. Хейн пытался сбросить её, схватить за ноги, он даже попытался раздавить её, врезавшись головой в дерево. Но всё без толку. Огромная баба поочерёдно била топорами, использую лезвия как крюки, вгоняя их глубоко вплоть и удерживая своё тело на спине монстра.

— Червяк, нужно кончать эту жабу!

— Нет…

— Тогда завалим Хейна? — в глазах Дрюни не было и капли сомнений. Лунная поверхность его белков блестела азартом, как если бы где-то рядом светило солнце.

— Никого мы не будем валить, — настоял я.

Под вопли Хейна я подошёл к застывшим людям. Три десятка глаз внимательно уставились на меня, двигаясь в глазницах в такт моим движения.

— Послушайте меня, — сказал я застывшей толпе. — Мы не причиним вам вреда! Мы друзья! Прикажите этой женщине, — я вскинул руку и указал пальцем на жирную бабу, оседлавшую Хейна, — остановиться! Иначе мы её убьём, и вас!

Их рты и глаза были свободны. Толпа могла смотреть, толпе разрешалось говорить. В толпе нашёлся смельчак. Мужской голос раздался где-то с задних рядов.

— Почему мы должны вам верить?

Голос принадлежал молодому человеку средних лет. Я вошёл в толпу и двинул вперёд мимо людей, словно прогуливался в музее среди прекрасных статуй. Говоривший мужчина застыл в позе готовящегося прыжка. Видимо, он хотел прыгнуть на Осси и в полёте обрушить ей на голову лезвие своего огромного меча. Кожаный доспех был весь покрыт царапинами и залатанными дырами. Он не носил перчаток, кожа на ладонях усыпана шрамами, оставившие проплешины на волосатой коже. Голубые глаза, острый нос и тонкие губы над крупным подбородком с десятком шрамов, как свежих, так и давно заживших. Мокрые от пота волосы лежали на его огромных плечах грязной тряпкой.

Я убрал прядь слипшихся волос ему за ухо и сказал:

— Потому что вы еще живы благодаря нам.

Смельчак хотел отвернуть голову, но этого не хотел я. Смотря мне в глаза, он проорал:

— Это ловушка! Мы вам ничего не расскажем!

Их страх мог почувствовать даже ребёнок.

Густой пот разил зловонием жалости и презрения. Да, они сопротивлялись, но жалкие попытки хоть чуть-чуть пошевелить руками или дёрнуть пальцами лишь обостряли чувство страха. Они смыкали веки, стряхивая пот, льющийся в глаза со лба, и неразборчиво нашёптывали себе под нос какие-то слова, когда моя фигура становилась за их спинами. Скорее всего они молились. Я бы поступил так же.

Я прогуливался между живых статуй доблестных воинов и наслаждался их ужасом. Кровавая паутина из тысячи крохотных сосудов обвивала их ноги и медленно поднималась к груди, затекая во все поры на коже. Внедряясь в бурный поток горячей крови, несущейся по венам этих бедняг. Где-то вдалеке на влажно траве, залитой кровью, лежали их друзья и выли от боли. Многие статуи, которые я обходил, мечтали сейчас быть на их месте. Орать от боли, но быть свободными перед страхом смерти. Единственная их надежда — жирная баба, сумевшая оседлать Хейна и кромсать топорами его опухшую от избытка крови голову. Опасности для моего ручного монстра нет никакой. Вспоротая плоть в миг заживала, а попавший в кровь яд в миг нейтрализовался. Хейн испытывал боль, несомненно, но его вопли лишь обостряли и сгущали атмосферу смерти, нависшей над головами воинов.