Не помню точно год, думается, лето 76-го, когда добрался с Антониони до Самарканда, которому арабский Восток подарил свои краски. Однажды в предвечернее время мы пригласили трех путников-мусульман, одетых в белые халаты с маленькими синими пятнами у воротника, сесть с нами в кузов грузовичка, на котором мы ездили по Узбекистану.

Путешествие проходило в молчании. Иногда обменивались легкими взглядами. До тех пор, пока старший из них не подал знака, что они приехали, куда хотели. Мы сошли вместе с ними. Антониони, как и Тарковский, в ту пору очень много снимал «Полароидом» и попросил трех путников разрешения сфотографировать их. Вручил фотографию самому старшему, который, лишь мельком взглянув на нее, передал своим спутникам. Потом возвратил фотографию режиссеру со словами: «Зачем останавливать время?» Они тотчас же удалились, оставив нас в раздумье. Эти слова упали, как могильный камень, на всю нашу работу.

Мы вновь закрылись и работали в небольшой студии Феллини на виа Систина. Прямо перед нами — окна квартиры Гоголя, где он написал большую часть своих «Мертвых душ». Мы приводили в порядок первый вариант сценария фильма, который был очень дорог Феллини. Однако Федерико был уверен, что именно этот фильм приносил ему несчастье. Каждый раз, возврашаясь к этой истории, он тяжко болел.

Был жаркий день. Федерико в белой шелковой рубашке прилег на диван, стоящий у окна, ставни которого были прикрыты. Рядом с диваном — стеклянный журнальный столик, на котором стояла ваза с букетом почти увядших роз. Время от времени отрывался лепесток и падал на стекло.

Я сидел за пишущей машинкой недалеко от него. В какой-то момент зазвонил телефон, и я ответил. Звонили мне. Великий дантист Хруска, лечивший зубы Римскому Папе, хотел успокоить меня: белая точечка на десне удалена вовремя. Это было необходимо, потому что могло принести мне в будущем большие неприятности. Рассказываю об этом Федерико. Некоторое время он молчал, потом поднял руку, чтобы освежить ее в доносящемся из окна ветерке, и опустил на стекло стоящего рядом столика. Стал собирать с него опавшие лепестки. Потом поднялся, подошел ко мне. Медленно и нежно перебирал страницы, написанные нами, осыпая их собранными лепестками роз. Потом решительно собрал все и закрыл в ящике комода. Сказал: «Мне совсем не хочется возвращаться к Казанове, но мы должны сделать это. Мне не нравится, что сказал тебе Хруска. Все то же проклятье, теперь оно ложится и на близких мне людей».

Мы вышли на улицу Систина и молча направились к началу лестницы Площади Испания. Также молча он помахал мне рукой и стал спускаться по лестнице к Фонтану-лодке, а я двинулся к садам виллы Боргезе.

Среди развалин покинутого монастыря в Монтефельтро была найдена окаменевшая от времени книга. В ней один голландский ученый с помощью мощных линз сумел разглядеть лишь одну фразу. написанную отшельником: «Никто так не одинок, как Господь».

Это случилось утомленным днем середины августа, когда мы наконец приехали в огромный дикий сад, который вот уже шестьдесят лет, как держат вокруг дома два английских художника: скульптор и его жена. Солнце умирало на листьях инжира и на случайных цветах, которые выросли среди камней. Она зажигала ночью свечу, чтобы позвать мужа, ушедшего далеко в сад.

Сегодня сыграла на дудочке, и ее жалобы донеслись до него сквозь тени олив. И тогда показался сам скульптор: высоченный, как гора, объятая сном, человек с седой бородой.

Внутри дома плетеные корзины, подвешенные на гвоздях, заменяли мебель, как будто на стены надели сережки. В них аккуратно сложена одежда. Они угостили нас каплей вина, тем временем как мы смотрели на тазики с водой, расставленные на земле, чтобы напоить мошек, комаров и жуков и всех других жужжащих насекомых: им ведь тоже летом хочется пить.

Когда мы поднялись, чтобы уйти, скульптор, прощаясь и пожимая мне руку, сказал: «Иногда настоящая встреча случается во время прощания».

И он был прав.

Влажный гул поднимается со дна колодца, чтобы открыть тайну глубины.

И плыли месяцы, и плавание длилось. Горами часто море поднималось. В безветренные дни лишь волею удерживали лодку, обменивались жестами без слов.