Все, что пишет Тонино Гуэрра, заслуживает пристального досконального исследования. Его поэтическая лаборатория открыта и очень близка и глазу и сердцу. Мы, может быть, узнаем все атомы его творчества и мельчайшие чешуйки легкой пыльцы цветов на крыльях бабочек, которых так любит наш поэт. Но только все равно не понять, что такое живой ток его художественной жизни. И где кончается вечное: «О, мамма миа, что мне делать? Лора!..» и где начинается «трава Луиза».
Книга, которую мы предлагаем тебе, дорогой Читатель. редкая еще и потому, что специально отпечатана ограниченным тиражом. Эта книга создана двумя людьми, встреча которых породила отдельный художественный мир их жизни, их дома и творчества.
Сегодня у них День рождения, а у Музы даже юбилей. Вот почему книг немного. Каждая должна быть уникальна, как биение сердец. Гуэрра живут, обращенные внутрь себя, своего единства и своего одиночества, необходимость которого в творчестве всем давно известна. Но они живут и обращенные в мир, к общению с друзьями и читателями. Сегодня эта связь — в книге «Одиссея Тонино». Конь бывает троянский, а бывает и Пегас. Троянский конь — не только символ предательства, но памяти о том, что есть вечная война, страдание, история, нежданность. Пегас — антитеза, абсолютная противоположность троянскому брату. Пегас — полет, вечное движение, полет художественного воображения, образ гения и друга. И всегда все вместе, об руку с вечной траекторией Троянца и Пегаса. Туда, читатель, где растет «трава Луиза», где от молний оберегает лист Гуэрры. Туда — в «Сад забытых фруктов», где живут поэт и его Муза.
Часть первая / Parte prima
Одиссея Тонино / Odiséa di Tonino
Песнь троянского коня / Canto del Cavallo
Однажды в прекрасное утро
Увидели жители Трои,
Как греки, подняв паруса,
Свои корабли повернули
На Итаку. Сняли осаду.
Троянцы вослед им смотрели,
Со стен головами свисая.
Война десять лет продолжалась —
Во все эти долгие годы
Троянцы стеною стояли.
Их камень от бед ограждал.
Глазам своим верить боялись:
Вмиг сделался берег пустынным,
Лишь конь деревянный остался.
Прекрасный, как замок высокий,
Сверкал золоченой спиною.
Живыми пластины златые
На солнце казались, слепили;
Как будто на гриву его
Во тьме светлячки опустились.
«Внесем его в город!» — кричали.
И думалось им:
«Подарок оставили греки
За все причиненное горе».
Не ведали, что говорили,
Ведь конь в своем чреве пустом
Улисса с солдатами прятал:
Как горы под снегом, молчали.
И вот распахнулись ворота
Под натиском рук торопливых.
И ржавые петли скрипели,
Желанью толпы уступали.
И старцы доверились, вместе со всеми
К колоссу коню подходили,
Терялись в ногах, как в колоннах
Собора Сан-Пьетро.
И чрево коня над толпою
Возвысилось тучею темной
И солнце сокрыло.
Тянули за длинные корды,
Колеса в песке утопали.
Конь медленно в город вступал.
И хлопали девы в ладоши —
С ним в Трою веселье впускали.
И дети коня окружили.
За хвост его дергали с криком.
И каждый погладить спешил.
Я маялся, не находя себе места от гадкой тревоги, которая засела у меня в голове после того, как увидел сон.
Приснилось, будто обнаженную Мадонну привязали к брюху белого коня. Видел это повсюду, даже когда глаза утонули в воде реки Мареккьи, такой чистой над камнями, как будто ее не было вовсе. Позднее это ушло.
Я спускался по песку тропинки дубовой рощи. На мои плечи упал желудь, и вдруг вслед за ним посыпались, как легкий град, и другие. И не было ветра. Быть может, им захотелось умереть вместе.
Когда я подошел к капелле Санта Вероника, увидел, что она превратилась в стойло для одного коня.
Белого коня моего сна.
Торжественно плыл мимо окон
И ник головою,
Как кукла-болван в карнавале.
Робкие девы коня сторонились.
Вскоре, однако, смеясь над собою,
Руки тянули к нему и ласкали.
Толпа ликовала, коня провожала
От врат городских,
Снятых вовсе с петель.
Шли четыре и четверть часа,
Добираясь до верхнего Храма.
По камням не скользили колеса
Оттого, что толпа веселилась.
Праздник истинный к вечеру вспыхнул.
Заиграли свирели, забили тамбуры,
И у старцев сидящих в такт задвигались ноги.
Пили все за нежданный подарок.
Троя снова ликует —
Их оставили греки.
Уже ноги не держат мужчин.
Сами женщины юбки задрали.
Все смешалось: жена одного
Своей лаской одарит другого.
Руки, бедра, тела — все сплелось на земле.
Вмиг заснули.
Сои свалил в одночасье.
И приснилось всем вместе одно:
Как из чрева коня
Выходили с мечами солдаты.
У них лица, налитые ядом,
И вонзают железо в тела.
Боль слепит, мечи кости ломают.
И уже не во сне разверзаются рты.
Вон не вырваться крику и стонам.
На пронзенных телах
Расцветали кроваво тюльпаны.
Вокруг нас стояла промозглая тишина, но с края неба стекали далекие отголоски грохота пушек и скрежета танков. Совсем иные звуки жили под ногами, доносились из-под земли. Жалобные и неясные стоны, задушенные крики о помощи. Тогда мы поняли, что не все жители этого немецкого городка погибли. Те, кто прятал раненых, и сами хоронились в подвалах, были погребены под развалинами. Снег тонкой пеленой закрывал все отверстия и щели.
Тридцать тысяч погребенных заживо. Крики умирающих под ногами. Мы их давили башмаками. Как окурки. Мы — с круглыми от страха и голода глазами. Тряпье, обмотанное вокруг шеи, негнущиеся одежды и сабо на босу ногу. Потерянные в этом пространстве отчаяния. Боль вырывалась из-под земли красными криками. Они расцветали на белой простыне снега лопающимися пузырями крови.
В страшном сне не приснится такое:
Наяву лица всех помертвели
И казались осколками лун.
Воздух стыл и гуттел в тишине.
Его можно ножом уже резать.
И у Храма в безмолвии полном
Покоились трупы.
В легкой мятой рубашке
С трепещущей грудью под нею
Вслед за воином-греком
Величавая шла Андромаха —
Он из Трои увозит ее.
На пиру не смешалась с толпою,
Праздник горький
Ее не затронул.
С гордо поднятой головою
Сына Гектора к сердцу прижала.
Он испуган — глаза круглые, как у совы.
Над пожаром домов,
Над молчанием павших
Утром солнце восстало.
Прилетевшие птицы
Тотчас сгинули прочь от испуга.
Сон зловещий сморил
Греков, бойню затеявших эту.
Кровь от руте не отмыта,
И во сне обнимали тела,
Кого сами жизни лишили.
Улисс плакал,
Сокрушался о жизнях загубленных юных.
Поднял друзей ото сна.
Мертвых в Храм потащили.
Он сделался домом усопших,
Защищал их от солнца и вод.
А детей поместили в том месте,
Где лучи золотые из солнечной пыли
Проливались до самой земли.
