Джайлз Каррингтон опустил стакан, не донеся его до рта, испуганно нахмурился и глянул на суперинтенданта.

– Да, конечно, это важно, – сказал он. – очень глупо, но я совершенно об этом не думал. Интересно, было ли это сделано со смыслом.

– Полагаю, что да, – сказал Ханнасайд. – Не пытаясь отыскивать в прошлом Верикера какое-то мрачное происшествие, имеющие отношение к колодкам, я могу предположить, что должен быть какой-то смысл в том, чтобы посадить тело в колодки.

– Если не считать, что таково представление убийцы о юморе, – произнес Джайлз, прежде чем понял, что говорить этого не следовало.

Глаза собеседников встретились… Совершенно прозрачные, застывшие у Джайлза Каррингтона и понимающие и веселые – у суперинтенданта.

– Вот именно, – сказал Ханнасайд. – Я уже об этом думал. А сейчас я буду по-настоящему искренним. Такого рода юмор, как я легко могу себе представить, позволяет себе молодой Верикер.

Мгновение Джайлз молча курил. Потом сказал:

– Нет. Сейчас я говорю как человек, который – до некоторой степени – знает Кеннета Верикера. Это может вам помочь. Посадить тело сводного брата в колодки просто так, ради грубой, бессмысленной шутки, не в духе Кеннета. Если бы Кеннет и сделал это, тут был бы какой-то вполне определенный, возможно хитроумный смысл. Вот мое частное мнение.

Суперинтендант кивнул.

– Хорошо. Тем не менее вы допускаете, что при определенных конкретных обстоятельствах он мог бы это сделать.

– Да, допускаю. Но вы предполагаете, что Верикер был помещен в колодки после смерти.

– В данный момент – да, так как это наиболее вероятная гипотеза.

– На траве вокруг колодок не было крови, – напомнил Джайлз.

– Крови вокруг почти не было… и не было следов борьбы, – продолжал Ханнасайд. – Таким образом, если склоняться к теории, что Верикер был убит после того, как ноги его оказались в колодках, надо разработать версию, что он сел в колодки по собственной воле. Дело происходило примерно между одиннадцатью и двумя часами ночи. Медицинская экспертиза заключила, что Верикер не был пьян. Кажется ли вам вероятным, что он выбрал это время, чтобы испытать ощущение человека, посаженного в колодки, хотя он мог бы сделать это в любой день, оказавшись в деревне?

– Нет, не кажется, – согласился Джайлз. – Впрочем, я могу представить себе ситуацию, при которой это было бы абсолютно возможно.

– И я тоже, – согласился Ханнасайд. – Если бы он приехал с веселой компанией из театра, и они были бы в легкомысленном настроении. Или даже, если бы он был вдвоем, предположим, с женщиной. Мы знаем, что по дороге в деревню он проколол шину; допустим, он обнаружил прокол в Эшли-Грин и, сменив колесо, сел на скамейку полюбоваться лунным светом или посидеть в холодке, или что-нибудь в этом роде. Я могу себе представить, что его уговорили вставить ноги в колодки, но не могу вообразить, как женщина затем заколола его. Это не могла быть мисс Верикер, потому что, с каким бы недоверием я к ней ни относился, я абсолютно верю, что она была в наихудших отношениях со сводным братом. Прекрасно, тогда, может, это была женщина легкого поведения, ехавшая с ним поразвлечься в его коттедж.

– Очень возможно, – сказал Джайлз. – Я понимаю ход вашей мысли, однако должен признаться, не могу предложить решения.

– Конечно, понимаете. Что могло заставить такого рода женщину убить его? Вы видели нож. Любопытный сорт кинжала – мог быть привезен из Испании или Южной Америки. Такую вещь не возьмешь с собой при обычных обстоятельствах. И это доказывает, что убийство было задумано заранее.

– Какой-то женщиной, у которой был на него зуб? – предположил Джайлз.

– Зуб должен был быть внушительных размеров, – заметил Ханнасайд. – Которому к тому же Верикер не придавал большого значения. Но если он настолько оскорбил женщину, что у нее был повод для хладнокровного убийства, мог ли он, по-вашему, ничего не подозревая, поставить себя по ее наущению в беспомощное положение?

– Нет. В общем-то он был натурой весьма подозрительной, – ответил Джайлз. – И чтобы отдать должное довольно дурному человеку, должен сказать следующее: я не думаю, что он мог серьезно обидеть женщину. Он был любвеобилен, но не скареден и не зол по отношению к своим пассиям.

– Я тоже вынес такое впечатление, – сказал Ханнасайд. – Я не исключаю в этом случае возможность появления неизвестной женщины; однако хоть мой отдел, вы знаете, не терял времени даром, мы до сих пор не нашли женщину, у которой могли быть малейшие основания для убийства Верикера. Хочу вам сказать, что мы проверили нескольких. Неизвестный оборванец, которого описывал нам дворецкий, заставил меня подумать о возможном существовании женщины, попавшей в беду, потому что от этого странного визита попахивает вымогательством, но я не смог обнаружить ничего подобного. Наоборот, похоже, Верикер вел себя очень пристойно, и все его женщины были из той породы, что не теряют осмотрительности. Джайлз сел на ручку своего кресла.

– Да, думаю, так оно и есть. Арнольд был не дурак. Я готов предположить – вы доказали весьма малую вероятность того, что убийство было совершено уже после того, как Арнольд оказался в колодках. Но не стоит ли взглянуть на вещи с другой стороны? Кажется ли вам вероятным, что, заколов человека, убийца перенес тело к колодкам – более бросающегося в глаза места не придумаешь – и аккуратно посадил его там в естественном положении? Это, как мне представляется, было делом не только омерзительным, но и трудным. Невероятно, чтобы мисс Верикер такое сделала; слишком страшно для Мезурьера; чересчур бессмысленно для Кеннета.

– Может, и не бессмысленно, – возразил Ханнасайд. Он посмотрел на часы и встал. – Именно это я – кроме всего прочего – стремлюсь выяснить. Кстати, мы пытаемся расшифровать то, что было найдено у убитого Верикера. Вы помните, мы нашли тогда корешок чека на сто фунтов и лишь тридцать фунтов в кармане? К настоящему моменту из этих исчезнувших денег всплыла только одна купюра в десять фунтов, которой человек в синем костюме в субботу вечером расплатился за ужин в «Трокадеро-гриль». Надо думать, костюм мог быть и темно-серым, и официант не запомнил лица джентльмена – в тот вечер ужинало очень много народу. Нельзя сказать, что нам, полицейским, оказывают большую помощь! Знаете, мне пора! Большое спасибо – пока это самая приятная встреча по поводу данного случая.

Джайлз засмеялся.

– Что ж, надеюсь, она окажется и полезной.

– Как знать, – сказал Ханнасайд. – Всегда хорошо выяснить другую точку зрения.

Когда на следующий день мистер Чарльз Каррингтон услышал от сына рассказ об этом визите, он перестал искать карандаш, который – он это ясно помнил – положил на письменный стол пять минут назад, и сказал:

– Нелепость! Нельзя служить и нашим и вашим или, если и можно, то не должно. Механический карандаш – ты видел его у меня сотни раз. Напряги свое зрение, Джайлз! Напряги зрение! Итак, суперинтендант Ханнасайд не знает, как понимать Верикеровых отпрысков? Теперь мне пришло в голову, что мальчишка и меня сбил с толку. Не так прост. Боже милостивый, не мог же карандаш уйти.

Когда Кеннету стало известно о визите Ханнасайда, он подтвердил вслух приговор своего дядюшки, прибавив для внушительности, что, если идет работа на два фронта, он будет вынужден немедленно переменить поверенного. Однако Джайлз дал ему ясно понять, что рассматривает подобную возможность как несбыточную мечту. И тут Кеннет, позабыв про недовольство, указал на ряд своих достоинств, которые делают его просто незаменимым клиентом. Он был в это время в одном из самых неожиданных своих настроений, и немного опрометчивое возражение кузена – что достоинства, которыми он хвастался, ускользнули от его, Джайлза, внимания – заставило Кеннета досконально проанализировать свое собственное дело. Он ходил взад и вперед по мастерской, сверкая глазами, и улыбаясь – по выражению Антонии – проказливой улыбкой и вызывал у кузена одновременно испуг и восхищение изобретательностью, с которой постулировал разнообразные фантастические способы, какими мог бы, если бы ему заблагорассудилось тогда, убить своего сводного брата.