Сержант кивнул.

– Узнаю, сэр. Но не мог он этого сделать. Я скажу – нет. Послушай, Гледис, Мод, Гвендолин – как там тебя звать – скажи мне вот что: ты нам этот чай выставляешь?

– Еще чего! Какой же вы нетерпеливый, – хихикнула девица.

– Я просто спросил, потому что мне показалось, ты стесняешься принести счет, – сказал сержант.

– Да вот он ваш счет, – очень весело сказала девушка.

Мергатройд, открыв дверь суперинтенданту Ханна-сайду, непоколебимо встала на пороге и вызывающе спросила, что ему надо. Он осведомился, дома ли мисс Верикер. Она ответила:

– Может, и дома. Будьте любезны, ваше имя и по какому делу пришли.

Он заморгал.

– Мое имя Ханнасайд, и у меня дело к мисс Верикер.

– Я прекрасно знаю, кто вы такой, – сказала Мергатройд. – У меня на днях был тут один из ваших, и с меня достаточно. Для всех будет хорошо, если полиция оставит нас в покое.

Она отступила в сторону, чтобы дать ему возможность войти, и, проведя его через переднюю в мастерскую, объявила:

– Это опять полиция, мисс Тони. Я думаю, лучше его принять.

Антония сидела у окна, а у ног ее лежали два пса. Один из них, Билл, признал в суперинтенданте знакомца и отчаянно забарабанил по полу хвостом, а дочь его, Джуно, вскочила и заворчала.

– Ну, кто сказал, будто собаки не чувствуют? – мрачно заметила Мергатройд.

– Замолчи, Джуно, – скомандовала Антония. – О, да это суперинтендант! Значит, меня снова будут допрашивать. Чаю?

– Спасибо, мисс Верикер, я уже пил, – сказал Ханнасайд, разглядывая большой холст на мольберте.

Антония мягко сказала:

– «Предрассветный ветер», но картина еще не кончена. Новая работа моего брата.

Ханнасайд подошел, чтобы разглядеть ее поближе.

– Ваш брат сказал мне сегодня, что его руки стоят дороже всех денег вашего сводного брата, – заметил он.

– Да, Кен в самом деле ценит себя очень высоко, – согласилась Антония. – Если вы будете много с ним встречаться, вам придется привыкнуть к такого рода хвастовству.

– Я подумал, что, возможно, он прав, – сказал Ханнасайд. – Я не претендую на то, что хорошо разбираюсь в искусстве, но…

– Не говорите так, – взмолилась Антония. – Каждый благонамеренный дурак так говорит. С какой стати ты здесь стоишь, Мергатройд?

– Могли бы порадоваться, что я стою, – мрачно заметила Мергатройд.

– Нет уж, не стану. После того, как ты оказала медвежью услугу Кеннету, наговорив всякой чепухи, будто он в полночь был в постели.

– Что я сказала, на том стою, – защищалась Мергатройд.

– Какой толк, что стоишь, когда никто тебе не верит? – рассудительно спросила Антония. – Во всяком случае, не стой здесь, мне это мешает…

– Ладно, вы знаете, где я, если что понадобится, – сказала Мергатройд и удалилась.

– Садитесь, – пригласила Антония. – Что вы хотите знать?

– Что было в том письме, – мгновенно откликнулся суперинтендант.

– Каком? Ах, Арнольдовом! Ничего особенного.

– Если ничего особенного, то зачем же вы его уничтожили? – спросил Ханнасайд.

– Такое уж было письмо.

– Какое?

– Такое, которое уничтожают… Послушайте, мы становимся похожими на пару клоунов – каждый дует в свою дуду, – заметила Антония.

– Очень похожи, – невозмутимо согласился суперинтендант. – Вы уничтожили письмо, потому что в нем были серьезные обвинения мистеру Рудольфу Мезурьеру?

Антония заняла оборону:

– Нет, не было.

– Вы уверены, мисс Верикер?

Антония подперла руками подбородок и нахмурилась:

– Хотела бы я вспомнить, что я сказала по этому поводу в том гадком полицейском участке, – произнесла она. – Я почти жалею, что сожгла это письмо. Вы все ведь, видно, думаете, будто оно ужасно важное, а на самом деле – вовсе нет. В нем просто ненависть к Рудольфу.

– И никаких конкретных обвинений?

– Никаких. Он просто посмотрел в «Сокровищнице Роже»[6] все синонимы к слову «подлец» и вписал их в письмо.

– Вы говорите, что не было конкретных обвинений, мисс Верикер, но разве деловой человек, вроде вашего сводного брата, станет возбуждать судебное преследование без реального повода?

– В том-то все и дело – собирался ли он всерьез или просто блефовал? – сказала Антония, потеряв осторожность. – Я и поехала это выяснить. – Она замолчала и сердито вспыхнула: – Проклятье, вы ведете нечистую игру!

– Я не веду никакой игры, мисс Верикер.

Она бросила на него быстрый взгляд, потому что в его голосе послышалась суровая нотка. Но не успела ничего сказать, так как он продолжал:

– Арнольд Верикер в этом письме запрещал вашу помолвку с Мезурьером. Из ваших слов получается, что у него не было для этого конкретных причин. Но вы согласны с тем, что он грозил возбудить судебное дело против Мезурьера за какое-то оскорбление, и вы также согласились, что его письмо крайне рассердило вас.

– Еще бы! – нетерпеливо сказала Антония. – Оно бы любого рассердило.

– Я тоже полагаю. Может, оно вас и встревожило?

– Нет, почему? Я не боялась Арнольда.

– Встревожило не из-за себя, а из-за Мезурьера?

– Нет, потому что я не приняла это письмо всерьез.

– Достаточно всерьез, чтобы примчаться в тот же день в Эшли-Грин.

– Просто я хотела знать, что Арнольд имеет против Рудольфа, и потребовать, чтобы он перестал распространять о нем эту грязную клевету.

– Как вы предполагали это сделать, мисс Верикер? Она задумалась.

– Не знаю. Я хочу сказать, кажется, у меня не было плана.

– В самом деле, вы настолько рассердились, что прямо сели в машину и отправились в Эшли-Грин, не имея ни малейшего понятия, что вы станете делать по приезде?

– О нет! – саркастически возразила Антония. – Я взяла нож и всадила его в Арнольда, а потом нарочно пришла к нему в дом и провела там ночь, чтобы знали, кто убийца, наконец, сказала вашему глупому полицейскому, что на моей юбке были пятна крови. – Она вдруг умолкла и, отбросив мрачный юмор, сказала: – А это не так уж глупо, как кажется с первого взгляда. Я сейчас начинаю думать, это был бы неплохой план защиты в случае, если бы я убила Арнольда. Да нет, просто блестящий, ведь ни один судья не поверит, что я настолько глупа, чтобы фланировать вокруг места убийства и размахивать запятнанной кровью одеждой. Нужно изложить Джайлзу.

В этот момент в мастерскую забрел Кеннет. Антония тут же поделилась с ним своим открытием.

Суперинтендант Ханнасайд к тому времени уже достаточно знал Верикеров и потому не слишком удивился, что Кеннет сразу принялся обсуждать эту версию.

– Все это прекрасно, – сказал он. – Но как быть с собачьей дракой?

– Я легко могла инсценировать ее, – победоносно заявила Антония.

– Но не ночью, – возразил Кеннет. – Если ты убила Арнольда и запятнала кровью свое платье, то встретить охотничью или какую-то вообще собаку было настоящей удачей. И потом, ты не выставила против себя достаточно улик. Разумеется, если бы ты была достаточно умна, чтобы совершить убийство, а затем водвориться в доме умершего, тебе следовало бы многим сообщить, что ты собираешься выяснять отношения с Арнольдом. После этого никто бы не поверил, будто ты его убила. Как вы думаете, суперинтендант?

– Я думаю, – ответил Ханнасайд, раздраженно, – что ваши языки, пожалуй, могут навлечь на вас серьезную беду.

– А, – воскликнул Кеннет, и злорадный огонек промелькнул в его глазах. – Это значит, вы не знаете, что о нас подумать.

– Очень возможно, – сказал Ханнасайд без улыбки и вышел. Но позднее, разговаривая со своим подчиненным, он согласился, что этот дьявол правильно оценил ситуацию.

Между тем Антония просила жениха зайти к ней сразу же после работы. Когда он пришел – это было вскоре после шести – брат с сестрой спорили, сколько лить в коктейль абсента. Пока решение не было принято, никто не обращал внимания на Мезурьера; в конце концов победила точка зрения Кеннета, поскольку он был на несколько лет старше Антонии, коктейль был сбит и разлит по стаканам, и тогда Антония кивнула жениху и сказала: