Лев прижал его к стене, Слава, ощутив под лопатками нечто твердое и прямоугольное, шепнул между поцелуями: «Там картина», они переместились на несколько сантиметров в сторону и сбили торшер. Лев удержал светильник от несчастной участи за секунду до. Поймав в темноте взгляды друг друга, мужчины рассмеялись – впервые с того дня они смеялись вместе.

Лев, потянул торшер на себя, вернул его на место и снова приблизился.

- Продолжаем? – шепнул он в Славины губы.

Тот поймал его вопрос поцелуем, выдернул рубашку Льва из-за пояса и забрался под лёгкую ткань рукой, прогулялся пальцами по упругим мышцам живота, твердеющим от его прикосновений. Продолжаем.

Поцелуй в шею был как удар током. Слава распахнул глаза, чувствуя, как в груди нарастает тревога. Мышцы напряглись, словно он собрался бежать.

- Стоп, - попросил Слава.

Лев тут же сделал шаг назад. Он всегда чутко реагировал на просьбы остановиться.

- Что такое?

Тревога раздувалась, как газовое облако, заполняя собой всё тело. Она добралась до кончиков пальцев и те мелко затряслись. Оттянув в сторону воротник рубашки, Слава выдохнул:

- Не знаю. Что-то не так.

Лев, потянувшись влево, зажег торшер, освещая их лица тускло-оранжевым. Обеспокоенно спросил:

- Принести воды?

Слава кивнул.

Это была знакомая тревога – она приходила к нему и раньше. Самый первый раз – много лет назад, на реке Ини. Ему было пять, а Юле – девять. Он гонял с мальчишками мяч по траве, когда почувствовал то же самое – раздувающееся, как жаба от соломинки, облако в груди, сдавливающее сердце и легкие. «Юля», - подумал тогда Слава, сам не зная, почему. Но, бросив мяч, побежал обратно к берегу, где загорала сестра с подругами.

Юля в тот день чуть не утонула. Как она потом сама сказала: «Внезапно пропало дно под ногами». Её, барахтающуюся, заметил с другого берега мужчина и прыгнул в воду. Когда Слава добежал, Юлю уже отогревали у костра.

В следующий раз тревога разбудила Славу посреди ночи, и, едва распахнув глаза, он услышал жалобное:

- Кажется, я рожаю.

Тревога душила его, когда Юля впервые была у онколога.

Тревога дала понять, что сестра умрёт за несколько часов до того, как она умерла на самом деле.

А потом тревога долго к нему не приходила. Несколько лет. Пока однажды снова не разбудила Славу посреди ночи. Тогда, пройдя в детскую, он не обнаружил восьмилетнего Мики в постели. И нигде в квартире не обнаружил.

Через год они встретились снова: когда Мики прошёл на кухню – мокрый, с покрасневшими щеками – Слава прижал ладонь к его лбу и обжегся. Несколько дней они боролись за него, пытаясь сбить отметку на градуснике с 40 хотя бы до 39. Всё это время, до первых улучшений, Слава жил с тяжелым комом в груди.

И потом снова, и снова, и снова. Льву не нужно было рассказывать, что Мики хотел наглотаться таблеток – Слава знал, что Мики этого хотел. Слава знал о каждой авантюре, в которую ввязывался Мики, но не мог понять, не мог почувствовать точного замысла и места совершения, а потому – не мог предотвратить.

У них была особая связь. Слава говорил Льву: «Мы с ним друг друга чувствуем», а тот насмешливо фыркал: «Звучит ненаучно».

Отпив из стакана, заботливо поднесенного Львом, Слава спросил:

- Где Мики?

Объяснять своё беспокойство «особой связью» он не хотел – не хотел снова слушать, что «так не бывает». Он уже слышал это, когда маленький Мики ушёл из дома.

- У Пелагеи, - напомнил Лев. – Я говорил.

- Ты уверен?

- Да.

- Позвони ей.

- Да они уже спят, наверное…

- Всё равно позвони.

- Слава…

- Лев.

Выразительный взгляд.

- Ладно, - он сдался.

Лев набрал номер сестры. Слава потребовал включить громкую связь и тот, закатив глаза, нажал на значок мегафона.

Слава с напряжением следил, как на экране отсчитываются секунды вызова: одна, вторая, третья… Пелагея ответила на четырнадцатой. Четырнадцатой! Почему так долго? Теперь всё казалось подозрительным.

- Привет, - раздался её голос в трубке. – Необычное ты выбрал время поболтать.

- Да, заняться больше нечем, - ответил Лев, оглянувшись на Славу. – Мики с тобой?

- М-м-м… Да.

Слава тут же подорвался:

- Что за «м-м-м да»?

Пелагея, услышав его, начала оправдываться:

- Просто – да.

- Ты не уверена! – возмутился Слава, вырывая телефон из рук Льва.

- Я уверена!

- Дай ему трубку!

- Он спит!

- Он никогда не спит в час ночи, он подросток!

- Слава.

Пелегая сделала строгий голос, как чья-то мама. Ну, не чья-то, а Юлина, по всей видимости. Каждый раз Слава с трогательностью вспоминал, что дочь Пелагеи зовут также, как его сестру.

Своим «мамским», не терпящим возражений тоном, Пелагея сказала:

- Ты полагаешь, что я, взрослая женщина, жена и мать, занимаюсь укрывательством подростка?

Слава растерялся:

- Э… Нет.

- Думаешь, я бы стала говорить, что он тут, если бы его тут не было?

Она так убедительно звучала, что Слава не нашёл сил сказать: «Думаю, да». А именно так он и думал.

- Надеюсь, что нет, - выговорил он.

- Ещё вопросы?

Слава сердито посмотрел на Льва. Тот развел руками.

- Нет, - буркнул он в трубку. – Спасибо, пока.

И, отключив вызов, вернул телефон Льву.

- Позвони Мики.

- Он же спит.

- Да не спит он!

Слава не хотел кричать, но само получилось. Он нервничал, он злился, он не понимал, что происходит. Зачем они пытались убедить его в том, что, как он был уверен, вообще не являлось правдой?

Лев повёл себя неожиданно: подойдя к Славе, приобнял одной рукой, успокаивающе коснулся губами виска, а затем набрал номер Мики. Слава, опершись на плечо мужа, не мигая следил за экраном.

В трубке щелкнуло.

Шорох.

У Славы чуть не остановилось сердце.

Потом голос Мики:

- Алло.

- Мики! – с облегчением выдохнул он. – Что ты делаешь?

- Сплю, - незамедлительно ответил мальчик. Тут же поправился: - Спал.

- Ты в порядке?

- Ну да.

На фоне что-то подозрительно прошелестело. Прислушавшись, Слава спросил:

- Это что, машина проехала?

- У меня окно открыто.

- Ты… ты точно в порядке?

- Да. А что такое?

- Я переживал за тебя.

Слава знал, что Мики его поймёт. Он тоже чувствует связь.

Они так оказались на той крыше одиннадцать лет назад: Слава хотел выскользнуть из квартиры, пока Мики спал, он действовал со шпионской точностью, но мальчик всё равно проснулся: ровно в тот момент, когда Славина рука коснулась дверной ручки. Увидев заплаканные, встревоженные глаза, Слава сошёл с ума: решил, что Мики нужно забрать с собой.

Мики не помнил, как Слава напоил его таблетками. После пробуждения он не помнил никаких событий, кроме Юлиной смерти. У него было тяжелейшее отравление, которое Лев теперь припоминал словами: «Мики – ебнутый. Кстати, знаешь почему?».

Вот поэтому он не любил говорить о возможных последствиях от передозировки транквилизаторами. Он понимал, прекрасно понимал, что они могут быть, но обсуждение со Львом поведенческих закидонов их сына задавало диалогу определенный фон. Этот фон не проговаривался вслух, но сквозил между строк: Это ты напоил его таблетками. Это из-за тебя он такой. Это ты сделал самое худшее, что только может сделать родитель своему ребёнку, оставив неизгладимый отпечаток на всю его жизнь, и я, как бы плох ни был и сколько бы раз не поднимал на него руку, я никогда не переплюну твой поступок.

Это умерщвляло большинство бесед о воспитании Мики ещё в зачатке.

«Ты его ударил. Это ужасно. Нельзя бить детей»

«Напомнить, что сделал ты?!»

Слава не знал, что говорить после такого напоминания. И не говорил ничего, позволяя насилию случаться.

Теперь он сообщил Мики: «Я переживал за тебя», как бы имея в виду: «Так, как переживаем друг за друга только мы с тобой», и Мики, хотя он не помнил того самого дня, когда почувствовал связь, ответил: