- Всё хорошо, пап. Правда. Я в безопасности.

И Слава успокоился, поверив.

Они пожелали Мики спокойной ночи и отключили вызов. Лев, снисходительно глянув на Славу, взял стакан из его рук (тот настолько судорожно его сжимал, что пришлось отцеплять по одному пальцу) и проговорил:

- Вот почему в доме нужно правило: не говорить о детях.

- Извини, - негромко ответил Слава. – Но это было важно.

- Допустим, - кивнул Лев, хотя чувствовалось, что эти звонки он считал скорее лишними, чем важными. – Хочешь продолжить?

Слава, устало потерев виски, покачал головой:

- Не знаю, я… я сбился. Может, позже.

- Хорошо.

Они стояли посреди комнаты, не глядя друг на друга: словно опять что-то сломалось. Чувствуя вину за неслучившийся секс, Слава предложил, лишь бы что-то предложить:

- Может, чаю?

Лев вздохнул:

- Давай.

На самом деле, Славе хотелось бы предложить другое.

Можем, вернемся на четырнадцать лет назад, когда мы пили чай на кухне и разговаривали по ночам, боясь даже касаться друг друга, зато воздух вокруг нас был наэлектризован сексом и страстью, и мы умели заниматься любовью, не занимаясь ею вообще? Может, ещё раз так попробуем?

Пока на кухне закипал электрический чайник, они сели за деревянный стол в столовой. Слава, глянув на Льва, попросил:

- Расскажи что-нибудь.

Лев, глянув на Славу, спросил:

- Ты чего?

Почти 15 лет. Лев [11]

Не так он себе представлял эту ночь.

Перед тем, как сделать чай, Слава закатал рукава рубашки, обнажая изящные запястья и предплечья. Когда он брал в руки чайник, на правой руке пробивались выпуклые вены – Лев наблюдал за ними, задержав дыхание, мысленно называя: передняя, срединная, латеральная…

Когда он тянулся за пачкой чая на дальней полке, рубашка, уже выбившаяся из-за пояса, подтягивалась следом за ним, и Лев видел тоненькую полоску кожи. Как и четырнадцать лет назад, его бросало в жар от этого зрелища: он уже не мог вспомнить, когда прикасался к Славиному телу последний раз.

Поэтому, когда Слава, устроившись напротив, сказал: «Расскажи что-нибудь», Лев не понял, как это возможно – завязать диалог на пике возбуждения. В его голове они продолжали срывать друг с друга одежду по пути к кровати. Его мысли продолжали их прерванные действия. Ему было странно, что откуда-то появились эта столовая, этот деревянный стол между ними, закипающая в чайнике вода.

- Лучше ты расскажи, - охрипшим голосом ответил он, не в силах сказать ничего другого.

- О чём хочешь послушать?

Лев спросил то, что интересовало его на самом деле:

- Почему ты не захотел продолжить?

- Потому что мне стало плохо, - незамедлительно ответил Слава.

- Но потом тебе стало лучше. Почему мы не продолжили?

- Потому что за минуту до того, как мне стало лучше, мне было плохо.

Льва стали раздражать его ироничные ответы, словно он смеется.

- И сколько должно было пройти минут в твоём улучшенном состоянии, чтобы мы продолжили?

Слава, прищурившись, спросил:

- Что ты делаешь?

- Что? – не понял Лев.

- Ты пытаешься убедить меня заняться с тобой сексом? – уточнил Слава. – Убедить захотеть этого?

- Вообще-то я просто задавал вопросы. Как я могу в чём-то убедить тебя, задавая вопросы?

- Я чувствую давление.

Лев фыркнул:

- Ну да, как обычно…

Чайник, щелкнув, отключился, но Слава не поспешил разлить воду по кружкам. Он, странно разглядывая Льва (тот чувствовал этот взгляд, хотя сам смотрел в сторону), предложил:

- Хочешь, завершим то, что начали?

Лев посмотрел ему в лицо. Слава ждал ответа со смесью нетерпения, любопытства… и чего-то ещё, неуловимого, но не сулящего хороших последствий. Сглотнув, Лев уточнил:

- Правильный ответ: «нет»?

Слава хмыкнул:

- Мы что, на экзамене?

- А это разве не проверка?

Тот пожал плечами.

- Я просто спросил, хочешь или нет.

- Хочу, - ответил Лев, потому что это была правда.

- Пойдём?

- Пошли.

Слава первым поднялся из-за стола и Лев, нисколько не верящий в искренность его вопросов, чуть не спросил: «А как же чай?». Но Слава уже скрылся в гостиной.

Лев чувствовал себя странно. Всё казалось искусственным: будто он в оборудованной лаборатории, где в него тыкают током, как в белую мышку, а он не понимает, в чём суть эксперимента и какие реакции должен показать.

Слава остановился у постели и, в ожидании Льва, начал расстёгивать на себе рубашку. В тот момент, когда он стоял с обнаженным торсом в голубом свете уличного фонаря, бьющего в окна, он вызывал у лабораторной мышки-Льва только одну реакцию: желание.

Но Слава, похоже, желал чего-то другого. Когда Лев приблизился, тот – то ли ехидно, то ли просто со скрытым раздражением – сказал:

- Ну, чем займемся? Сделаю всё, чтобы ты больше так не расстраивался.

- Для начала: выруби эти дебильные интонации, - попросил Лев.

Он думал, что попросил, но получилось злее, чем хотелось сказать на самом деле. Слава насмешливо присвистнул:

- Такой прелюдии у нас ещё не было.

- Ну, видимо, будет.

- Будет? – переспросил он.

- Уже началась.

- То есть, даже после этого ты хочешь продолжать?

Ему не хотелось продолжать вот так вот. Ему хотелось, чтобы всё снова стало нормальным, каким было, когда они заходили в этот дом, ему хотелось, чтобы они оба вернулись в самих-себя-тридцать-минут-назад, но это казалось невозможным. Уйти, не занявшись сексом, тоже казалось невозможным – нахрена тогда вообще нужна эта брачная ночь?

Он попытался объяснить это Славе:

- Да, я хочу продолжить, когда мы оба успокоимся.

- Я не успокоюсь.

- Почему? – терпеливо спросил Лев.

- Потому что ты озабочен только своими желаниями и меня это злит.

- Кто бы говорил…

Слава, скрестив руки на груди, заинтересованно посмотрел на него:

- Ого, это ты о чём?

- Это ты так сильно опасаешься за свою задницу, что мы трахаемся одним и тем же способом уже четырнадцать лет, а о другом ты и слушать не хочешь.

Слава, усмехнувшись, спросил:

- А разве нет повода опасаться?

Тогда, второй раз в жизни, Лев ощутил накатившее желание ударить его. И даже подался вперед, но заставил себя удержать руки в карманах. Процедил сквозь зубы:

- Ты мне всегда говорил, что дело не в Якове.

- А ты мне всегда говорил, что сам этого хочешь, - пожал плечами Слава. – Ох, неужели мы оба друг другу врали?

Последнюю фразу он произнёс с такой раздражающей театральностью, что теперь – уже в третий раз – Лев подумал: «Сейчас точно ударю». Но снова сдержался.

Слава, чуть приблизившись, проговорил, понизив тон:

- Если что, можешь трахнуть меня прямо сейчас. Не думаю, что у тебя не получится. Ты выше, сильнее, у тебя весовая категория больше…

Лев скрипнул зубами. Неужели этот Слава и тот, которого он впервые увидел в клубе – один и тот же человек? Но, кроме этого… Неужели и он – один и тот же?

- Зачем ты меня провоцируешь?

- Ты хочешь сказать, что тебя можно спровоцировать на изнасилование?

Как бы то ни было, с одной из версий молодого Льва сходства оставались неизменными. И тогда, в ту минуту, проявилась не лучшая его часть.

Он схватил Славу за грудки расстегнутой рубашки и с силой швырнул на кровать. От жестокого приземления та жалобно скрипнула по полу деревянными ножками и сдвинулась в сторону. Он опустился на постель, нависнув над Славой, сжал в кулаках его запястья, и замер, беспомощно соображая: «А дальше что?»

Насиловать Славу? Насиловать Славу?! Что за безумие?

У Славы в глазах читался тот же вопрос. Он не выглядел напуганным, может, несколько удивленным, но не напуганным.

- Отпусти меня, - спокойно потребовал он.

Лев разжал кулаки, выпустил его запястья, и в то же мгновение по щеке прилетел хлесткий удар. Слава ловко оттолкнул его, выбрался и поднялся на ноги. Лев с досадой подумал, что никакого бы изнасилования не случилось: у него бы не вышло взять его силой. Он знал всякие приёмочки, он бы выкрутился… Слава рассказывал, что в джиу-джитсу эффективней всего драться из положения лёжа. От этого вся провокация показалась ещё обидней, чем была.