Австрийский политик, лидер партии "Союз за будущее Австрии" Йорг Хайдер погиб полторы недели назад, но всё это время его личность и подробности гибели являются предметом живейшего общественного интереса. В русском сегменте Живого Журнала обсуждение смерти Хайдера несколько дней было в топе. Либералы привычно хамили вослед погибшему, националисты выражали скорбь: "Когда в 2002 году я начал создавать ДПНИ, ушедший сегодня из мира людей Йорг Хайдер был для меня примером… Когда узнал - как будто старшего друга потерял…", - обмолвился один из отцов-основателей Движения против нелегальной иммиграции.

Хайдер погиб в результате дорожно-транспортной аварии, его служебный автомобиль вылетел с трассы и несколько раз перевернулся. Официально политик возвращался из ночного клуба в изрядном подпитии - содержание алкоголя в крови в три раза превышало норму.

Но такая версия откровенно не устроила как его сторонников в Австрии, так и симпатизантов по миру. Хайдер погибает после очередных успешных для себя выборов, на которых вновь активно заявляет о себе. И это после того, как его политическую карьеру неоднократно и с облегчением похоронили официозные СМИ. В любом случае Хайдер пополнил ряд странных автокатастроф, в которых гибли правые деятели - культ скинхедов Ян Стюарт, польский музыкант Мариуш Щерский, лидер сербского патриотического движения "Образ" Небойша Крстич.

Почему же политик небольшой европейской страны, пусть и добивающийся регулярных успехов, вызывал такой шквал комментариев?

Казалось, Хайдер был соткан из противоречий. Он одновременно мог выступить за присоединение Австрии к НАТО и против Евросоюза, "атаковал" иммигрантов - выходцев с юга и востока и высказывался в поддержку арабских стран.

Хайдер не боялся вынести на поверхность "неполиткорректное", сказать то, о чём думает большинство, но боится публично признаться. Так во Франции "в приличном обществе" не терпят Ле Пена. Да и в России есть немало граждан, что резко обличают националистов, при этом кулуарно позволяют себе такие высказывания, на фоне которых любые выступления того же ДПНИ выглядят инициативами центристов.

Хайдер подарил миру новый образ националистов. Оказалось, что апеллировать к национальным идеалам не обязательно в мундире, сурово взирая с плакатов или предвыборных роликов, таким политиком вполне может быть спортивный улыбчивый джентльмен в белом костюме и модном галстуке.

Хайдер стал видимой альтернативой системе. Пусть непоследовательным, и в значительной степени сражающимся со следствиями, а не с причинами проблем. Он умело собирал любой протестный электорат. Знаменитый прорыв рубежа веков ему обеспечили совсем не аутсайдеры и отщепенцы: 33% - предприниматели, а также лица свободных профессий - адвокаты, налоговые консультанты, архитекторы; 47% - промышленные рабочие, "аристократия" австрийской экономики.

Прекрасно суммировал заслуги Хайдера один русский наблюдатель:

"Все без исключения европейские лидеры после Черчилля были скучными серыми бюрократами, эдакими "молчалиными", чьи "умеренность и аккуратность" позволили им взобраться на верхушку партийной лестницы. Они обходили острые углы, как огня боялись критики со стороны "прогрессивной общественности" и все больше отдалялись от народа. Вавилонская башня в Брюсселе, называемая Европейским союзом, в которой народ вообще не имеет права голоса (последний пример с референдумом по Лиссабонскому договору это показал) именно их рук дело.

Хайдер был совершенно другим. Он был молод, задорен, не боялся делать провокационные заявления и злить тем самым всемирное сообщество "прогрессистов… Он смог канализировать недовольство самых избирателей текущим положением вещей - и преуспел. Результаты выборов 1999 года стали крушением австрийской "мертвой" политической системы, в которой - как бы не закончились выборы - правящими партиями всегда оставались создававшие "большую коалицию" консерваторы и социалисты.

Еще одним важнейшим достижением Хайдера стало то, что он смог сделать демократию оружием и повернуть ее против либерализма, выродившегося и превратившегося в несмешную пародию на самого себя. Брюссельские бюрократы пытались, конечно, объявить "неонацистской" Австрии бойкот, но вскоре признали свое поражение: пусть Хайдер и уехал из Вены обратно в Каринтию, но правительство осталось правым…

Ну и самое интересное во всей этой истории то, насколько быстро партии "мейнстрима" восприняли лозунги, которые они же сами раньше называли "ксенофобскими". Ну а это означало окончательную легализацию правого дискурса в политической жизни. И Йорг Хайдер сыграл в этом не последнюю роль" (n-subbotin.livejournal.com).

Хайдер продемонстрировал, что глобалистский капкан не абсолютен, параллельно политическому мейнстриму действуют силы, взгляды на мир которых далеки от привычных западных стереотипов. Зачастую именно они готовы к настоящему диалогу с Россией. Так позиция европейских ультраправых в отношении последнего конфликта на Кавказе войны в подавляющем большинстве откровенно оппонировала правительствам своих стран.

Нет, Европа ещё не сказала своего последнего слова…

Пустился я в это необычное для меня путешествие без попутчиков, на пригородной электричке, с рюкзаком за плечами.

Как только переступил порог паломнического корпуса в монастыре, услышал вразумление монаха-гостиничного: "Православному всегда должно помнить, что такое путешествие, как у тебя, не ознакомительное, что основная цель его - покаяние, молитва и причащение". От этих его слов я немного растерялся, так как поверхностно владел церковной терминологией и не улавливал глубинные её смыслы. Затем отец Федор благословил меня начать "покаяние" с ежедневного раннего подъёма, посещения храма и труда в поте лица своего.

Ровно в пять утра всех разбудил звонок и голос гостиничного: "Вы что, спать сюда приехали?!" Паломники тотчас вскакивали, словно от удара кнута. Перед завтраком совершался обряд чтения по молитвослову. Я не принимал участия в чтении. Мой сосед по трапезе настаивал, чтобы я приобрел в "лавке" молитвослов и совершал молебен, как того требует устав. Он не знал, какая борьба идет во мне: к искреннему чтению я не готов, а механическое исполнение обряда было мне противно. Я наблюдал за этим паломником в храме: как он истово крестится, как припадает к руке монаха, как опускается на колени перед Чудотворным Образом иконы Божией Матери "Неупиваемая чаша". Поведение остальных моих товарищей было не столь эмоциональным. А вот хоровое пение монахов, переходящее в речитатив, невольно, будто порыв ветра, призывало всех присутствующих осенять себя крестным знамением и совершать поклоны.

Только я оставался невозмутим и неподвижен, словно истукан. Меня смущал сам факт моего присутствия на литургиях. Положа руку на сердце, честно признаюсь, я не умел "по-настоящему" креститься, не мог постичь глубинный смысл молитвы и креста как символ веры. Если прежде мне случалось заглянуть в церковь, то я, чтобы не выглядеть чужаком, в подражание молящимся, также осенял себя крестным знамением. Но здесь почему-то рука не поднималась…

Перед сном в гостинице я решил поделиться с соседом, тем самым неистовым молельщиком перед "Неупиваемой чашей", теорией "условных рефлексов", которые, по моему мнению, объясняли ритуал молитвы с научной точки зрения. О моем "вольнодумстве" он тотчас доложил гостиничному. И утром отец Феодор громко изрек при виде меня: "Не хватало нам тут еще гастролеров!"

Затем, узнав, что я работал учителем, тот же ревностный почитатель Неупиваемой чаши стал, без всякого повода, задираться и приставать с вопросами: "Учитель! На кой тебе притворяться паломником? Ты презираешь нашу веру. Молиться не умеешь и не хочешь…"

Всё то время, пока мы, вцепившись в рукояти носилок, перетаскивали строительный материал, он, не переставая, "просвещал" и воспитывал меня. Я злился. Подметив неисправимый дефект в его школьном обучении, мысленно упрекал: "Сперва научись правильно говорить, страдалец!"