НА ВОСТОКЕ много мудрых и прекрасных в своей пленительности и изяществе поэтов. Возможно, из них самый известный для западного читателя - Омар Хайям. И это на первый взгляд странно, потому что в мусульманском мире его никогда не сравнивают с такими безусловными гениями поэзии, как Руми, Хафиз, Джами. В мусульманской среде Хайям гораздо больше известен как математик, астроном, суфий.

Наверное, устойчиво сохраняющаяся в Европе особая популярность Омара Хайяма объясняется тем, что наиболее пронзительная тема его рубайята в переводах на европейские языки - мучительный поиск человеком смысла своей личной жизни перед лицом неминуемой смерти. Человека, который одиноким приходит в этот мир, одиноким ветром проносится в нём, и без следа, одиноким, уходит из этого мира.

Возможно, особая притягательность Хайяма для европейского индивидуального мышления это обратная сторона подспудно разворачивающейся вселенской трагедии личности. Трагедии "точки невозврата" - когда вдруг все соединяется в один узел: неуклонная девальвация личностного смысла жизни, все более тотальный автоматизм социального поведения, все более прогрессирующая неспособность найти ответ на проклятые вопросы: "Почему я появился на этом свете, зачем я здесь, во имя чего, во имя каких целей и ценностей я живу? Что потом?".

Мерно и неуклонно надвигающийся кризис "общества прогресса", растущее число признаков некоего мерцающего сумрачного перелома, все более явственный запах приближающегося совершенно иного будущего… Всегда в эпицентре переломных эпох самым острым, самым мучительным становился вопрос о конечной ценности личностной жизни, о смысле индивидуальной жизни человека вообще.

Тревога вечная мне не дает вздохнуть,

От стонов горестных моя устала грудь,

Зачем пришел я в мир, раз - без меня, со мной ли -

Всё так же он вершит свой непонятный путь?

То, что формирует культуры, искусство, идеологии, в конечном счете грамматические структуры языков - огромное, привычное и комфортное панно, объясняющее индивидам: зачем нужно жить. Эту грандиозную картину из неисчислимого количества слов и символов постоянно берегут, обновляют, лелеют, чтобы обмануть, заретушировать, скрыть от личности эту поразительную пустоту, которая угрожающе таится за такими обычными словами "смерть всегда тебя ждет".

Один из величайших русских умов ХХ века П.Д.Успенский писал в своем "Tertium organum": "Очень многие люди думают, что основные вопросы жизни абсолютно неразрешимы, что человечество никогда не узнает, зачем и к чему оно стремится, для чего страдает, куда идет. Поднимать эти вопросы считается даже неприличным. Полагается жить "так", "просто жить". Люди отчаялись найти ответы на эти вопросы и махнули на них рукой.

В действительности эту безнадежность мы ощущаем только тогда, когда начинаем считать человека чем-то "конечным", законченным, не видим ничего дальше человека. В таком виде вопрос на самом деле безнадежен. От всех социальных теорий, обещающих нам неисчислимые блага на земле, веет холодом, и остается чувство неудовлетворенности и неприятный отвкус.

- Зачем? К чему всё это? Ну, все будут сыты. - Прекрасно. А дальше?

Конечно, пока человечество не освободится от голода и нужды, пока рядом с роскошными дворцами и комфортабельными домами будут вонючие и грязные трущобы, пока рядом с нами люди будут топиться и вешаться от голода и отчаяния, мы не имеем права говорить ни о культуре, ни о цивилизации.

Но допустим, что ничего этого больше нет…Никто больше не душит никого. Все могут жить и дышать. Ну а дальше?

Дальше несколько трескучих фраз о "невероятных горизонтах", открывающихся перед наукой. - "Сообщение с планетой Марс", "химическое приготовление протоплазмы", "утилизация вращения земли вокруг солнца", "сыворотки от всех болезней", "жизнь до ста лет", - дальше, может быть, "искусственное приготовление людей", - но дальше уже фантазия истощается. Можно еще прорыть насквозь земной шар. Но это уже будет совершенно бесполезно.

Вот тут и приходит ощущение неразрешимости и безнадежности.

В самом деле, ну прорыли земной шар, а дальше? В другом направлении рыть?".

Конвенциональная картина мира хранит и воспроизводит комбинации неких событий, неких фактов, неких идей и представлений, неких имен, не потому что это соответствует неведомой и непонятной истине, а потому что какая-то определенная группа (политиков, идеологов, ученых, религиозных деятелей и т.д.) так когда-то договорилась и так когда-то решила.

Главная, хитроумная, цель заключается в том, чтобы личность могла в переплетениях паутины этой странной картины найти смысл собственного индивидуального существования, не связывая его с феноменом неизбежной личностной смерти. Но очень часто это просто не получается, особенно в периоды катастроф, когда трескаются, рушатся вдребезги с пылью, взвизгами, стонами и обильной кровью идеологические небоскребы, культурные и мифологические космосы…

Сто лет тому назад страна, не осознавая этого, обреченно шла к своей Голгофе, а странный русский мыслитель В.В.Розанов искренне и сумрачно писал о своем, личном: "Вот и совсем прошла жизнь…Остались немногие хмурые годы, старые, тоскливые, ненужные… Как все становится не нужно. Это главное ощущение старости. Особенно - вещи, предметы: одежда, мебель, обстановка.

Каков же итог жизни? Ужасно мало смысла…".

НЫНЕШНЕЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО обладает весьма удивительной на первый взгляд особенностью. Оно пронизано, пропитано, переполнено каким-то навязчивым, всеохватывающим стремлением сбежать, отгородиться, отдалиться от образа ненавистной и страшной идеи личностной смерти. "Смерти я совершенно не могу перенести. Не странно ли прожить жизнь так, как бы ее и не существовало…Между тем я так относился к ней, как бы никто и ничто не должен был умереть. Как бы смерти не было…". Это опять В.В.Розанов.

Наука, культура, формы образования и стили мышления, политические и идеологические системы и т.д. словно бы сговорились в своем единодушном стремлении принизить, отвергнуть, опровергнуть, исказить смерть как совершенно особое явление, а точнее, смысл и значение смерти как феномена, предельно важного и особого для человека и человечества.

- Но ведь это совершенно не так, - отвечает Хуан Матус, герой Карлоса Кастанеды:

"Величайший недостаток, о котором я говорю, это нечто такое, о чем ты должен помнить каждую секунду своего существования…Мы - существа, направляющиеся к смерти. Мы не бессмертны. Но мы ведем себя так, как если бы были таковыми. Это недостаток, унижающий нас как личности, и когда-нибудь он унизит нас как вид…

Единственный способ ухватиться за ткань нашего мира и за то, что мы делаем в нем, - это полностью принять тот факт, что мы существа, которые находятся на пути к смерти. Без приятия этого обязательного условия наши жизни, поступки, да и сам мир, в котором мы живем, - все это будет безнадежным делом…Мысль о смерти является самой отрезвляющей мыслью в мире…Вести себя так, словно мы вовсе не собираемся умирать, - ребячья дерзость. Но самым вредоносным является то, что приходит с этим чувством бессмертия, - кажущаяся способность поглотить всю непостижимую Вселенную своим разумом".

Суть смерти в т.н. "экономически развитых социумах", там, где окончательно и бесповоротно преодолена и разгромлена традиция, словно напрочь отделена от смысла жизни. Куда ни глянешь, везде одна и та же бесконечная, скучная, однообразная картинка: на фоне помпезной, суетливой, постоянно куда-то спешащей, брызгающей разноцветным и несуразным оптимизмом жизни словно плоская, невзрачная, почти случайная смерть оказывается почти на задворках. Значение личностной смерти оказывается неважным, тривиальным, никому не нужным. Смерть постоянно, настойчиво, через миллионы и миллиарды образцов представляется как некая серая повседневность, банальность, заурядность. И даже если неожиданно смерти вдруг начинают уделять неожиданно сочные и необычайные краски, то только с одной целью - еще более выпукло, ярко, жирно, аппетитно выразить, продемонстрировать господствующий, безусловный приоритет жизни, которая словно бы победила, сокрушила, окончательно преодолела свой антипод. Современные люди должны торопиться жить, должны наслаждаться жизнью, запрограммированно отбрасывая всякие мысли о следующей, которая может оказаться последней, минуте, часе, дне.