— И это после того, как мы заплатили две тысячи?

— Их платил Рольфе. И он может себе это позволить.

— Чушь, Гил. Ты что, уроки этики мне тут даёшь?

— Едва ли. Но это небезопасно. Ей нельзя доверять. Она может потребовать большего. Может даже продаться обвинению и позволить сломать её на перекрёстком допросе. Может шантажировать нас угрозой сознаться Ассоциации.

— Может быть, ты и прав. Если смотреть под таким углом... Слушай, да махнём мы на это рукой. что ты ещё нашёл?

— Ничего особенного. О, мне попалось кое-что насчёт судьи Шекфорда. Ты знаешь, что в уединении своих покоев...

Гилберт Айлс оутил освежающее облегчение. Он не станет одним из этих придурков, болтающих об этике. Боже праведный, нет. Но одно дело небрежно согрешить против самого себя, и совсем другое помнить и осознавать, что грехом ты спас свою шею.

Ещё одной проблемой стало убедить Рольфе изменить показания. Это удалось сделать только после того, как Айлс нарисовал чрезвычайно живую картину того, как милая старая леди, продавшись обвинению, доставляет Рольфе прямо в камеру смертников. Затем нужно было встретиться с полицейскими, подготовить документы и всю новую страгегию, тщательно обсудить её с Томом Эндрюсом...

Он позвонил Линде, сообщил, что домой не заедет, пообедал в офисе сэндвичами с растворимым кофе и, наконц, вернулся домой в одиннадцать слишком уставшим и неспособным на большее, чем повесить одежду, почистить зубы и оделить жену одним полуосознанным поцелуем, прежде чем его глаза закрылись.

На следующее утро он проснулся, чувствуя себя сильно озадаченным и задаваясь вопросом, что же его озадачивает. Лишь в половине одиннадцатого, посреди совещания с клиентом, его охватило чёткое беспокойство. Вчера у него не было времени ни на что, кроме совершенно безгрешного дела — избавиться от лжесвидетеля. И всё же в полночь никакой серебристый хвост не обвился вокруг его горла.

Он избавился от клиента так быстро, как только смог. Затем, оставшись в кабинете один, он прочистил горло и произнёс:

— Срибердеджибит!

— Привет!

Подрагивающий силуэт демона сидел на его столе.

— Ты, — проговорил Гилберт Айлс, — подделка. Ты, твоё проклятие и твой хвост. Тьфу на вас, сэр!

Срибердеджибит повёл бивнем. Его хвост жадно дёрнулся.

— Ты не веришь, что я действительно тобой займусь? Ха!

— Совершенно не верю. Всё это липа. Вчера у меня не было времени предаться никакому греху. И вот я здесь, целый и невредимый.

— Ты недооцениваешь себя, — не без недружелюбия проговорил демон. — Помнишь скандал, разгоревшийся вокруг судьи Шекфорда? Всё идёт неплохо и будет стоить ему переизбрания. На один день этого хватит.

— Ох. Я не думал об этом как... Ох... Но послушай, Сриб. Нам надо это прояснить. Что представляет собой... — Он прервался, ответив на звонок.

Это была мисс Крампиг.

— Мистер Эндрюс хочет, чтобы вы ознакомились с материалами апелляции по делу Ирвинга. Мне принести их сейчас, или у вас совещание? Мне показалось, я слышала голоса.

— Приносите. Я просто... а... просто репетировал речь. — Он отключился.

— Ну что ж, — проговорил Срибердеджибит. — Относительно того, что представляет собой...

— Изыди, — поспешно прервал Айлс, как только открылась дверь.

Мисс Крампиг, войдя в комнату, прислушалась и нахмурилась.

— Забавный шум. Словно жалобное позвякивание. Уже затихает...

Она положила ему на стол черновой вариант дела. Как обычно, она наклонилась больше и ближе, чем имелись на то веские причины. Она перешла на более тонкий аромат и отыскала блузку, максимально сочетающую в себе респектабельность и заметность.

Для любого нанимателя мисс Крампиг не составляло проблемы грешить раз в день.

— На этом всё, мистер Айлс?

Он подумал о Линде и о проклятии моногамного темперамента.

— Нет, — твёрдо произнёс он. — Подумаю о чём-нибудь ещё. — Мисс Крампиг удалилась, пытаясь постичь эти слова.

Неделю проклятие шло само собой, без особой помощи со стороны Гилберта Айлса. Он обдумал для себя пару грехов; но нелегко грешить, когда любовь к жене и возбуждённая профессиональная совесть блокируют оба простейших пути. В субботу вечером ему удалось незаметно смошенничать в традиционной партии в покер, так что он нечестно заработал тридцать один доллар — потраченный, как только рубеж был пройдёт, на великолепную выпивку для всего собрания. В другой вечер он посетил любопытное местечко, о котором ходило немало слухов, что-то вроде печально известных приманок для туристов в Гаване. Это был единственный способ совершить чувственный грех без измены Линде. И болезненно скучный.

В другие дни, когда он был слишком занят или слишком неизобретателен, чтобы достиь того, что он счёл бы грехом, дела тоже шли отлично. Как в тот день, когда девушка в ресторане дала ему десятку на сдачу с его пятёрки. Он заметил ошибку и принял деньги как дар богов, более о них не думая. Но Срибердеджибит обрадовался греху, когда девушка, неспособная восполнить недосдачу, потеряла работу.

Потом был пешеход, которого он игриво напугал, вызвав сердечный приступ. Был ещё добрый товарищ, поощрённый к ночному кутежу при всём подсознательном понимании, что это означает голодный паёк для его детей. Была совершенно небрежная ложь, чтобы уклониться от обязанностей присяжного — грех, как объяснил Срибердеджибит, против Штата, представляющего его собратьев.

Но все эти случаи имели свой эффект, а эффект этот был для проклятого человека неловким. Гилберт Айлс был столь же беспечен и эгоистичен, как и любой другой человек, но он не был создан для того, чтобы творить зло умышленно. После случая с судьёй Шекфордом он был весьма осторожен с распространением скандальных слухов. Осторожно водил машину, пересмотрел своё отношение к долгу присяжного, приобрёл некоторую финансовую щепетильность.

И однажды, возвращаясь в полночь с вечерней не слишком деловой встречи с клиентом, он почувствоал, как холодная чешуя сомкнулась на его горле.

Гилберт Айлс не обладал качествами доброго грешника. Его первой реакцией было припарковать машину на обочине; автомобиль, управляемый задушенным трупом, представлял бы ужаснейшую опасность. И при этом ему удалось, задыхаясь, сглотнуть:

— Срибердеджибит!

Упругая фигура демона задрожала на руле, как только машина остановилась. Айлс попытался вырваться из тесноты кабины, но серебристый хвост крепко держал его.

— Надо поговорить! — выдохнул он. — Минуточку!

Срибердеджибит поколебался, но позволил своему хвосту слегка расслабиться.

— Ладно, — проговорил он. — Я начал на минуту раньше, чтобы вышло медленнее и комфортнее. Могу сделать быстрее и в полночь, но тебе не понравится.

— Комфортнее! — хмыкнул Айлс. Его рука скользнула под чешуйчатые кольца и помассировала ноющую шею. — Но послушай. — Он размышлял быстрее, чем когда-либо в присутствии присяжных. — Наше соглашение недействительно по законам этой страны — контракт, связанный с убийством, не подлежит исполнению как противоречащий общему благосостоянию.

Срибердеджибит рассмеялся, и хвост дёрнулся сильнее. Теперь в нём не было ничего жалобного или гротескного. Это был его миг; и он был ужасен в своей функциональной эффективности.

— Я не подчиняюсь законам этой страны, смертный. Наш контракт соответствуем законам моего царства!

Айлс с облегчением вздохнул, насколько это было возможно при данных обстоятельствах.

— Тогда ты не можешь задушить меня ещё час.

— И почему же?

— Контракт по законам твоего царства... ты признаёшь... теперь полночь, но только по летнему времени... законы твоей страны... в твоём царстве сейчас только одиннадцать часов вечера.

Хвост медленно расслабился.

— Мне не помешал бы юрист, — скорбно проговорил Срибердеджибит. — Но тебе лучше потрудиться до полуночи.

Гилберт Айлс нахмурился. Затем завёл машину.

— Тут на бульваре слепой калека продаёт газеты. Работает всю ночь — я часто его там замечал. Если я...