–– А в Виргинии, стало быть, кто-то был? – спросила я задыхаясь.

–– Пара черных рабынь в Монтичелло. Джефферсон разрешает. Ты же не будешь меня к ним ревновать? Тем более, что мы с тобой не женаты. Твой муж тоже, наверное, получал от тебя… кое-что.

Эмманюэль, честно говоря, получал от меня очень мало, если не сказать ничего: последние три месяца мы вообще не жили под одной крышей. Он командовал своим полком и был крайне занят подавлением смуты среди солдат, я неотлучно находилась при королеве.

–– Нет, мы почти не виделись с ним.

–– Какая хорошая новость! Значит, ты должна быть так же голодна, как и я. Моя горячая девочка! Как я хочу снова увидеть твой цветок… раскрыть твою жемчужину…

Он прижал меня к дереву, его руки скользнули вниз по моей спине, прошлись вдоль швов легкого летнего платья, а потом пропутешествовали еще ниже, к ягодицам, и вот его пальцы прижались к самому сокровенному месту между моими ногами.

–– Вот она, эта жемчужина… Сюз, ты сводишь меня с ума. Черт, я почти плавлюсь.

Я это хорошо чувствовала: его мужская плоть, прижатая к моим бедрам, была напряжена до предела. И меня тоже захватила его страсть. В конце концов, сколько можно жить в печали… Я молодая женщина! Конечно, мне надо согласиться и поехать с Франсуа в Париж. Во-первых, мне с ним хорошо с постели. Во-вторых, мне срочно необходимо повидать Жанно, а в нынешние неспокойные времена в столицу лучше приезжать в сопровождении надежного человека. Имя моего отца вызывает ненависть у мятежников, они проклинают его с того дня, как он расстрелял из пушек бандитов у дома фабриканта Ревейона. Пожалуй, являться в Париж одной было бы для меня небезопасно. А в сопровождении депутата Собрания – в самый раз… Поэтому я не стала более противиться, и ответила на его глубокий, жадный поцелуй, и не отвела его рук, шарящих по моему телу, несмотря на то, что был белый день и парковые заросли не так уж хорошо скрывал нас от посторонних глаз.

–– Вот, я узнаю мою Сюз, – прошептал капитан, бешено лаская мои ягодицы, прижимаясь ко мне всей своей вздыбленной мужской плотью. – Узнаю женщину, которая могла отдаться мне прямо в парке. Может, повторим?.. Помнишь рисунок на моей табакерке? Я поверну тебя задом и…

Нет, сейчас это было бы слишком. С трудом опомнившись, я отстранила его, расцепила кольцо его объятий. Он душил меня поцелуями, не желая отступать.

–– Нет… Ох, нет! Подождите, Франсуа, успокойтесь! Я поговорю с королевой… Она отпустит меня в Париж. Завтра или послезавтра…

–– Завтра или послезавтра? Обещаешь?

–– Да! Ее величество тоже готовится вернуться к супругу в Версаль. Наше пребывание в Марли заканчивается… и я поеду с вами, договорились!

Мы вернулись на аллею и пошли вдоль нее, беседуя уже спокойнее. Франсуа несколько раз спросил меня, действительно ли я уверена, что Эмманюэль в полку, и я еще раз подтвердила это: где же ему еще быть? Если только его полк не вызван в Париж, но это вряд ли. Король не спешит собирать войска.

–– Вы уверены, Сюз? Король не собирает войска?

Франсуа спросил это с особым вниманием. Я пожала плечами:

–– Мы находимся далеко от Версаля и мало что знаем. Но аббат Вермон рассказывал королеве об итогах Государственного совета у короля. Барон де Базенваль9 говорил, что с толпами, которые творят бунт в Париже, городские власти уже не способны справиться. Стало быть, нужно защищать добрых подданных и заставлять бунтовщиков чтить законы.

–– И что же ответил король?

–– Его величество сказал, что не ответит на вопли голодного народа картечью.

–– Ваш отец, Сюз, наверняка был сильно разочарован, – сказал капитан де Вильер с непонятным мне выражением.

Я взглянула на него настороженно:

–– Что вы имеете в виду?

Он отвел взгляд.

–– Ничего. Ничего кроме того, что вы очень отстали от событий. Да, таки пора вам побывать в Париже! А сколько, вы говорите, полков вокруг столицы? Слышали вы что-нибудь об этом?

–– Шестнадцать, – без особого внимания обронила я. Военные маневры меня мало занимали, но эту цифру я слышала однажды в мае от Эмманюэля и хорошо запомнила. – Кажется, шестнадцать.

–– Однако это много! Даже странно, что…

–– Что, Франсуа?

–– Что Людовик так нерешителен.

–– Король не нерешителен, а добр.

–– Боюсь, что тут вы приукрашиваете, Сюзанна. Впрочем, посмотрим, чем это закончится.

Резко переменив тему под предлогом желания меня развлечь, Франсуа рассказал мне о курьезе, случившемся недавно в Собрании. Был особо жаркий день, и герцог Орлеанский, кумир простолюдинов, упал в обморок прямо во время заседания. Когда его приводили в себя, выяснилось, что на нем – аж четыре кожаных жилета!

–– Немудрено было упасть без чувств! – сказала я. – Стало быть, он так опасается покушения?

–– Ну да. Пытается обезопасить себя от удара кинжалом.

–– А почему вы смеетесь над ним, Франсуа? Разве не под его знаменами вы действуете в Собрании? Разве это не ваш вождь?

Мне было досадно, конечно, что мой возлюбленный так далек от людей, которых я ценила и уважала. Он не сторонник Людовика и Марии Антуанетты и уж явно противник моего отца. Его друзья – в лагере герцога Орлеанского, кузена короля, гнусного типа, который не пропускает ни одной возможности сделать подлость королеве и все свое огромное состояние употребляет на то, чтобы расшатать королевство. Ему снится корона, и ради нее он готов на любые заговоры… Но Франсуа удивил меня.

–– Я не имею к герцогу Орлеанскому особого отношения. Поэтому и смеюсь над ним.

–– Вот как? Почему же?

–– Потому что он просто пешка в чужой игре. И не понимает этого. Однако вы задаете много вопросов, Сюзанна…

Мой отец тоже так говорил о герцоге: дескать, он напоминает собаку, которую пастухи гонят туда, куда считают нужным. Меня поразило совпадение этих мнений, и я пропустила мимо ушей последнее замечание капитана, которым он, видимо, хотел напомнить мне, что я вмешиваюсь в сферы, куда даме лучше не заглядывать.

–– А как же вы, Франсуа? Кто ваши единомышленники? С кем вы?

Он не ответил, но его лицо посуровело, брови сошлись к переносице. Было видно, что Франсуа не хочет отвечать. Я покачала головой.

–– Как все меняется! Францию просто не узнать. Дофин умер, король и королева скорбят, а французы…

–– Да французы и не заметили этого, – сказал капитан беспечно. – Смерть дофина? Ни на кого это не произвело впечатления, уверяю вас. Жив или мертв этот ребенок – всем безразлично.

Шорох раздался позади нас. Будто ветка треснула под чьими-то ногами. Ахнув, я обернулась и увидела в десяти-пятнадцати шагах от нас, под сенью вековой липы, Марию Антуанетту. Из-за ее плеча выглядывала камеристка госпожа Кампан.

Потрясенная, я смотрела на королеву, лихорадочно гадая, слышала она последнее убийственное замечание капитала де Вильера или нет. Королева была бледна, но только по этому нельзя было сделать выводы. О Господи, какой несчастный случай привел ее сюда! Неужели она стала свидетельницей нашей беседы? От одной мысли об этом у меня захватило дух.

Франсуа склонился в поклоне перед ее величеством. Несмотря на его революционные идеи, он, кажется, тоже был раздосадован тем, что его безтактные слова могли услышать. Я в растерянности переводила взгляд с королевы на него, не имея понятия, как загладить эту неловкую сцену.

Мария Антуанетта ничего не сказала. На поклон капитана она ответила легким кивком головы, а потом подобрала платье и пошла по направлению к замку, так быстро, что Анриетта Кампан с корзинкой для вышивания едва поспевала за своей госпожой. Уходя, старшая камеристка на миг обернулась и сделала мне непонятный знак рукой. Я его полностью не расшифровала, но поняла, что в нем нет ничего одобрительного.

–– О-о, она-таки слышала нас, да! Черт побери, Франсуа, как вы могли?!

В ярости я повернулась к своему любовнику, готовая схватить его за отвороты сюртука.