Его язык дотронулся до ее губ, и она поняла, чего он хочет. Она добровольно открыла ротик, поцелуй тут же стал глубже, его язык сплелся с ее языком. Болезненная чувственность, которую она ощутила в книжном магазине, появилась вновь, на этот раз быстрее и горячее. Когда он убрал язык, она последовала за ним. Это было инстинктивное движение, неподвластное разуму, и Эмма поразилась тому, что внутри ее, оказывается, живет смелое, сладострастное создание, которому нравится отправлять свой язык в рот мужчине.

На вкус он был теплый и свежий, как ягоды, которые они ели на набережной Виктории, и Эмма подумала, не ел ли Марлоу на обед клубнику. Ее ладошки легли на его лицо, словно пытались удержать Гарри на месте, и он оцепенел, позволяя ей исследовать новую, неизведанную территорию. Она снова коснулась его языка, провела по ровной, гладкой линии зубов, дотронулась до внутренней стороны щек. Она остановилась только на миг, чтобы сделать поспешный вдох, и прошлась языком по его губам. На этот раз кожа вокруг них была совсем другой, гладкой, и Эмма поняла, что Марлоу недавно побрился. Она взяла его нижнюю губу в рот и нежно втянула.

Он застонал, по телу прошла дрожь! Это из-за нее, сообразила Эмма. Он чувствовал то же самое, что и она. О, какой восторг! Знать, что она, простая старая дева тридцати лет, может заставить такого повесу, как Гарри, пережинать подобное. Это была власть, мощная, нереальная, упоительная власть.

Но он не дал Эмме насладиться ею. Завладев ее губами, он развернулся и вынудил ее сделать пару шагов назад.

Она уперлась во что-то твердое. В письменный стол. Его руки легли ей под бедра, она вздрогнула от неожиданности и распахнула глаза.

Он сделал то же самое, и какую-то секунду они смотрели друг на друга, дыша тяжело и часто. Потом он подхватил ее и посадил на край стола.

– Вы рассказываете мне про все эти правила, – натужно проговорил он, – но это женские правила.

Он выдернул из-под нее ладони и, не сводя глаз, взялся за верхнюю пуговицу блузки.

Эмма сжалась, ее пальцы сомкнулись на его запястье. Он выжидательно смотрел на нее, глаза невыносимо синие, губы прекрасны, пальцы играют с пуговкой… и ее добродетелью.

– Какие… – Она запнулась, внутри нарастало возбуждение, но осмотрительность не дремала, продолжая нашептывать о грозящей опасности. Однако Эммой двигало нечто еще, отчаянная, болезненная потребность в его прикосновении. – Какие правила у мужчин? – удалось договорить ей.

– Когда вы прикажете мне остановиться, я остановлюсь. – Он сделал глубокий вдох. – Клянусь, что остановлюсь.

Дрожь в его голосе, вот что обезоружило ее. Рука, держащая его запястье, расслабилась, Эмма кивнула. Столь быстрая капитуляция и пьянила ее, и заставляла пылать от стыда.

Она прикрыла глаза, пока он расстегивал первую пуговичку, потом еще одну, и еще, постепенно избавляясь от разделявших их барьеров. Он раздвинул края блузки и прижался к обнаженной коже шеи. Эмма со стоном выгнулась ему навстречу и запрокинула голову, сгорая от сладкого восторга.

Обдавая жарким дыханием ее кожу, Гарри расстегивал пуговицы и крючочки, освобождая Эмму от льна, батиста, атласа и нансука, обнажая ее тело от шеи до груди. Она беспокойно заерзала, пальчики конвульсивно вцепились ему в плечи, когда он поцеловал верх одной грудки, пытаясь свободной рукой расстегнуть белье. Она знала, что должна остановить его, но стоило его пальцам сомкнуться на ее соске, и разлившаяся по телу сладость оказалась так велика, что Эмму затрясло от восторга. Она застонала, но не остановила его.

Он поднял голову и взял ее губы в плен, проглотив эхо своего имени. Рука сжала ее грудь, он застонал, не отрываясь, поцелуй стал глубже. Гарри снова коснулся соска, пробегая по нему пальцами под тесной одеждой, и Эмма затрепетала в ответ. У нее было такое чувство, будто она утратила контроль над своим телом, его прикосновения заставляли ее совершать странные, необъяснимые действия, рывками изгибаться в его руках, и остановить это она не могла. Она слышала, как издает, упиваясь его губами, странные стоны, сдержанные, примитивные звуки, ощущала, как тонет в сладострастном тумане. Ничего подобного она в жизни не переживала и хотела, чтобы это длилось, длилось и длилось целую вечность.

Внезапно, без предупреждения, он оборвал поцелуй, отдернул руку от ее груди, выпрямился и принялся застегивать ее одежду, бормоча под нос проклятия.

Оглушенная Эмма попыталась прийти в себя. Она открыла глаза и посмотрела на него. Он старательно отводил взгляд, сосредоточившись на своей задаче. Вечернее солнце заливало комнату мягким светом, но в лице Гарри не было ни намека на мягкость. Только опустошение.

– Я не просила вас остановиться, – пробормотала она, ужаснувшись своей беспринципности.

– Знаю. – Он хохотнул, коротко и хрипло. – Боже, я знаю это.

Руки его замерли, кулаки сжались, схватив ее за блузку. Он неожиданно отпустил ее и отвернулся.

– Темнеет, – бросил он через плечо. – Я провожу вас до дома. Мы поедем в моем экипаже, и мне плевать, хорошо это или плохо.

Эмма не стала спорить. В данных обстоятельствах разглагольствовать о хороших манерах было по меньшей мере глупо, темный, сжигающий голод клубился внутри ее, готовый прорваться наружу при малейшем его прикосновении А Гарри непременно коснется ее снова. Она обманывала себя, полагая, что не позволит ему этого.

«Стоп!» – уныло подумала она. Какое легкое слово. А как трудно его произнести.

Не заняться с Эммой любовью – это один из самых трудных поступков в жизни Гарри. К. тому же один из самых глупых, начал подумывать он. Он поерзал на сиденье экипажа, стараясь унять боль желания, но все зря, поскольку источник его страданий сидел прямо напротив него, соблазнительно растрепанная, губки распухли от его поцелуев.

Слава Богу, она смотрела не на него, а на жуткую соломенную шляпу, лежащую на ее коленях. Наверное, думала, что черти уже готовят ей сковородку.

Экипаж подскочил на кочке. Гарри поморщился и снова попытался устроиться поудобнее. Прислонился головой к спинке сиденья и закрыл глаза, проклиная девственниц, приличия и необъяснимые приступы благородства, все чаще нападавшие на него в эти дни.

«Прикажите мне остановиться, и я остановлюсь».

О чем он думал, произнося эту идиотскую фразу? Хуже того, не она остановила его. Это сделал он. И почему?

Вспомнил, где они находятся, вот почему. Решил, что первый раз это должно произойти не на письменном столе.

Гарри хотелось выйти и подставить голову под лошадиное копыто. Пусть лягнет как следует, может, тогда он потеряет способность думать.

Экипаж затормозил, и Гарри вздохнул с облегчением. Не успел кучер открыть дверцу и выдвинуть лесенку, как Гарри был уже снаружи и протягивал Эмме руку. Он дошел с ней до парадного входа.

– Спокойной ночи, Эмма, – поклонился он и собрался уйти.

– Вы… – Она замялась, откашлялась и махнула шляпой в сторону двери. – Не хотите войти?

В его душе вспыхнула искорка надежды, но он быстро потушил ее, вспомнив, с кем имеет дело.

– Зачем? – спросил он напрямую. – Вы приглашаете меня к себе?

Она тут же залилась краской.

– Нет. Конечно, нет. Я просто подумала… может, немного чаю. – Она встретилась с ним взглядом. – В гостиной. Внизу.

Она хочет чаю? Он ушам своим не мог поверить.

– Чай?

Она кивнула:

– Осмелюсь сказать, нам обоим не помешает подкрепиться.

Временами он задавался вопросом: а настоящая ли она? Ему вдруг пришло в голову, что четыре месяца тому назад в нее вселился какой-то злой дух, задумавший превратить его жизнь в ад. Может, однажды летом он забыл оставить в пещерах Торки булавку, и теперь пикси преследуют его, чтобы отомстить?