– Я не ем шоколада, – отрезала она, вытирая нарумяненные щеки платочком. – Это портит фигуру. – Она критически осмотрела Эмму. – Хотя вам определенно надо есть побольше сладкого, cherie,[2] вам не повредит немного поправиться. Не то чтобы это имело значение, – поспешно добавила она. – Старые девы не заботятся о своих фигурах, nest ce pas?[3]
Эмма окаменела. «Старая дева». Обидно. Странное беспокойство накатило с новой силой, и Эмма поняла, что виной тому надвигающийся день рождения.
Она убрала конфеты и постаралась взглянуть на ситуацию с философской точки зрения. Тридцать лет – дата, которая рано или поздно наступает в жизни любого человека. Это случается с каждым. И с этим ничего нельзя поделать. По правде говоря, тридцать звучит, старовато, но это ведь всего лишь день рождения. И нет причин расстраиваться.
Что касается фигуры, то ее формы не имеют никакого отношения к одиночеству. Эмма с досадой посмотрела на пышную грудь мисс Бордо и постаралась убедить себя, что мнение французской танцовщицы канкана ее не волнует.
– Значит, вы и есть мисс Дав. – Француженка бесцеремонно уставилась на нее. – Его секретарь.
Оценивающий, расчетливый тон насторожил Эмму.
– Да, я мисс Дав, – ответила она, приготовившись к новым нетактичным замечаниям.
Танцовщица рассмеялась, но Эмма не видела ничего смешного.
– Секретарем Марлоу непременно должна быть женщина. В этом он весь. Скажите, он держит вас на квартире или в доме?
Эмма разозлилась. Уже не в первый раз люди смотрят на нее с подозрением. Ее нанял мужчина на мужскую должность, к тому же репутация виконта оставляет желать лучшего. Но это не значит, что Эмма позволит безнаказанно подвергать сомнению свою добропорядочность.
– Вы ошибаетесь. Я не…
– Это не важно, – отмахнулась мисс Бордо. – Теперь, когда я вас увидела, стало понятно, что вы не представляете для меня никакой угрозы. Марлоу не любит женщин с плоской грудью.
Эмма вскипела от ярости. Она хотела осадить грубиянку, но понимала, что это глупо. Не исключено, что танцовщица и лорд Марлоу помирятся, а Эмма не может рисковать своим местом из-за минутной слабости. Несмотря на жгучую обиду, Эмма попридержала язык, как делала сотни раз до этого.
Кроме того, ей пришлось скрепя сердце признать, что гнев вызван совсем иными обстоятельствами. Ее вывело из себя небрежное замечание танцовщицы насчет того, что она слишком стара и худа, чтобы привлечь внимание мужчины, а не намеки на положение содержанки.
– Non,[4] – продолжила мисс Бордо, прервав размышления Эммы, – Марлоу оставил меня не ради вас. – Гостья подалась вперед, черные глазки прищурились. – Кто она?
Отказавшись от мелочного желания выдумать для своего хозяина любовницу с плоской грудью, Эмма сухо заметила:
– Это дело его сиятельства, мадемуазель, не мое.
– Ладно, не важно, рано или поздно я все равно узнаю. – Мисс Бордо отбросила влажный помятый платочек, на заплаканном лице появилось злое выражение, что заметно состарило ее – как минимум лет на десять, решила про себя Эмма.
– Мисс Дав, – не унималась танцовщица, – поскольку вы секретарь лорда Марлоу, передайте ему мое послание. – Она открыла ридикюль и вытащила шикарное золотое колье с желтыми топазами и бриллиантами. – Скажите, что это жалкое подобие колье не что иное, как оскорбление, и я этого не потерплю! – Она с возмущением бросила колье на стол. – От меня нельзя откупиться такой безделицей!
Неделю назад Эмма сбилась с ног, переворачивая все магазины города. Случай, впрочем, нельзя назвать исключительным, поскольку Марлоу был абсолютно безнадежен, когда дело касалось подарков и дат, по которым их следует дарить, и она давным-давно взяла эту обязанность на себя. Эмма не только нашла подарок ко дню рождения леди Фиби, но и купила то колье, которое мисс Бордо сочла оскорбительным.
Эмма была не против выбирать подарки домашним Марлоу, но считала приобретение презентов для бесконечных любовниц хозяина одной из самых неприятных повинностей. Она полагала, что это просто неприлично. Тетя Лидия, будь она жива, пришла бы в ужас, ведь она старалась привить племяннице самые лучшие манеры. Тем не менее высказывание танцовщицы задело Эмму. Она тщательно продумала эту покупку и провела почти час у ювелира на Бонд-стрит, хотя, если быть до конца честной, большую часть времени лишь разглядывала прелестные изумруды и предавалась печальным размышлениям.
В итоге она выбрала колье, которое, по ее мнению, идеально подходило танцовщице. Украшение довольно дорогое, но не слишком – в конце концов, это ведь прощальный дар. Оно достаточно большое и яркое, чтобы им можно было полюбоваться через театральный бинокль в опере, но в то же время ценное, в случае нужды его не составит труда продать. Последнее обстоятельство Эмма считала очень важным, находя положение любовницы в лучшем случае шатким.
Похоже, мисс Бордо не разделяла ее точки зрения.
– Топазы? – возмущалась она. – Я стою лишь топа зов? Это ожерелье – мелочь, пустяк, ничто!
Подобная мелочь могла бы обеспечить Эмме безбедное существование на добрую дюжину лет, но, видимо, мисс Бордо не настолько экономна.
– Он выбросил Жюльетт, как старый ботинок, полагая, что переданные через лакея топазы успокоят ее? Non! – Мисс Бордо вскочила со стула.
Она дышала точно паровоз, в глазах стояли злые слезы.
– Этот жалкий подарок – ничто для меня! – наклонилась она над столом.
Театральные жесты еще больше настроили Эмму против этой танцовщицы.
– Я передам ваши слова виконту, – бесстрастно проговорила она, – и поставлю его в известность, что вы вернули подарок.
Надеясь, что неприятная сцена исчерпана, Эмма потянулась к лежащему на столе колье.
Но мисс Бордо оказалась расторопнее и проворно увела его прямо из-под пальцев Эммы.
– Вернула? Non! Это неслыханно! Разве я говорила, что возвращаю колье? Как я могу вернуть подарок, пусть и жалкий, но от любимого мужчины? Мужчины, который был моим кавалером? Мужчины, которому я отдала всю свою любовь? – Она прижала колье к груди. – Хоть он и разбил мое сердце, я по-прежнему люблю его, и у меня нет другого выбора, как только безропотно принять свою судьбу и страдать.
Эмма от всей души хотела, чтобы темпераментная танцовщица ушла страдать в другое место.
Но мисс Бордо снова рухнула на стул. И опять принялась рыдать.
– Он бросил меня, – завывала она. – Я нелюбима Я одна. Как вы.
Негодование вспыхнуло в сердце Эммы ярким пламенем, но не в отношении танцовщицы, а в отношении Марлоу, потому что именно он поставил ее в это неприятное положение. Секретарь, пусть и женского пола, определенно не обязан терпеть сцены, устраиваемые любовницами хозяина.
Эмма напомнила себе, что виконт назначил ей щедрое жалованье, равноценное мужскому окладу. Никто другой не сделал бы ей такого предложения. Она должна быть благодарна ему, но отчего-то не чувствовала благодарности Эмма злилась.
Да что с ней сегодня происходит? Злиться на Марлоу за то, что он выбирает себе кошмарных любовниц и отверг четыре ее произведения, злиться на мир за то, что она не может позволить себе изумруды, злиться на то, что никакой шоколад в мире не способен увеличить ее грудь, злиться на судьбу за то, что юность прошла, а красивой ее никто так и не назвал? Абсурд, да и только.
«Тридцать – это еще не старость».
Ей очень повезло. У незамужней женщины строгих правил без семьи очень мало возможностей. Она не надрывается на спичечных фабриках и в магазинах, как другие, ее обязанности и сложны, и интересны, и часто требуют приложения ума и изобретательности. И что важнее всего, она хочет стать писателем, а ее хозяин – издатель, и это дает надежду когда-нибудь увидеть свои книги на прилавках магазинов.
Как сказала бы миссис Бартлби, ее выдуманная литературная героиня, истинная женщина переносит все трудности достойно и элегантно.
