Наиболее интересна из отрицательных персонажей романа мать Сайфа, злодейка Камария. Многократно в традиционных выражениях говорится о ее удивительной красоте, контрастирующей с ее темной и жестокой душой: «Эта проклятая была столь же прекрасна, сколь коварна». Движимая тщеславием, властолюбием и ненавистью к опасному сопернику, претендуя на трон и царство, Камария жаждет погубить родного сына и для достижения этой цели готова на любые злодеяния. Наряду с хитростью одно из ее излюбленных орудий – лицемерие. Она притворно принимает ислам и, изображая благочестие и покорность, выманивает у Сайфа волшебный талисман, которому подвластен джинн Айруд, и не раз вводит в заблуждение своего доверчивого сына. В обуреваемой ненавистью, мстительной, бесконечно изобретательной в своих кознях, но по-своему отважной Камарии есть своего рода демоническое величие. Не обладая ни богатырской силой воинов, ни таинственной властью волшебников, ни сверхъестественными возможностями джиннов, Камария тем не менее самый опасный враг Сайфа.
Вражда матери к сыну – ситуация предельно трагическая – не только является причиной значительной части злоключений героя, но и порождает в его душе ту нравственную коллизию, которая как бы обезоруживает его против козней Камарии (на чем, кстати сказать, проницательная Камария очень умело играет) и делает ее более сильным врагом, чем все его противники «из людей и джиннов». В борьбе справедливого гнева с сыновней преданностью и заповеданным законом – обычаем почитания матери, которые неизменно побеждают в душе героя, особенно ярко проявляются главные черты Сайфа – доверчивость, чистосердечие, доброта (порой даже чувствительность). Семикратно прощая свою коварную мать, он проявляет такое же неразумие в великодушии, как в других своих добродетелях – в отваге, любознательности и т. д., чем вызывает одновременно и возмущение и восхищение своих приближенных. Поэтому так драматична сцена гибели Камарии, в которой Акиса с помощью Тамы и при сочувствии всех приближенных Сайфа не просто карает коварную негодяйку, причинившую герою много страданий, но противоборствует самому герою, который сопротивляется казни матери преданной сыновней душой, а потом горько оплакивает ее смерть.
Особую группу образов составляет «гарем» Сайфа – его многочисленные жены. Их внешний облик описывается стереотипно. Все они красавицы, все «поражают стройностью стана», «затмевают луну и солнце» и т. д., отличить их друг от друга по этим описаниям невозможно. Однако по типам они весьма различны. Из эпоса в роман проникает дева-воительница – отважная и стойкая помощница героя. Такова в начале романа Шама, дочь воспитавшего Сайфа царя Афраха, ради которой он совершает в соответствии с эпической традицией великие подвиги. Шама «в обличье воина» отправляется вместо с Сайфом за головой Садуна, предварительно сама испытав силы героя в поединке. Линия первой жены Сайфа – традиционно эпическая, и, может быть, поэтому ее образ один из центральных в романе обрисован весьма условно и расплывчато. В иных эпизодах Шама вдруг «меняет амплуа» и предстает «девицей-красавицей», неспособной противостоять воле отца, который хочет выдать ее замуж сначала за марида Мухтатифа, а потом за царя Арада Громогласного.
Воительницей вступает в роман и Тама – дочь мудрой Акилы. Знаменательно, что ее знакомство с Сайфом начинается с поединка, в котором она, переодевшись воином, как и Шама, испытывает силы героя. В отличие от Шамы образ Тамы очень цельный. Страстная, ревнивая и решительная, она всегда верна себе и причиняет герою немало тревог и бед, добиваясь участи, предначертанной ей судьбой (Таме еще до встречи с Сайфом известно от ее матери, мудрой Акилы, что она должна стать женой Сайфа) и обещанной героем. Она крадет у Сайфа шапку-невидимку, покушается на жизнь его любимой жены Муньят ан-Нуфус, убивает другую его жену, Нахид (при этом спасая героя от очередных козней его матери), и постоянно грозит покарать прочих своих соперниц. Не случайно именно Тама выбегает с обнаженным мечом на помощь Акисе в сцене казни Камарии.
Таме близка по типу Гиза, дочь одного из благодетелей и верных помощников Сайфа – мудрого Ихмима. Сайф впервые встречает ее в мужском одеянии в роли предводителя воинов. Как и Тама, Гиза с самого начала знает от своего отца, что ей суждено стать женой героя. Однако «воительницей» Гиза себя не проявляет, ей свойственно скорее коварство. Втайне влюбившись в Сайфа, мстительная и страстная, она, ревнуя жениха к другим его избранницам, трижды пытается погубить его, но проницательный Ихмим догадывается о коварных замыслах дочери и при помощи волшебства отвращает от Сайфа руку подосланных ею убийц.
Самая любимая жена Сайфа – сказочная красавица Муньят ан-Нуфус, Заветная Мечта, дочь повелителя заколдованного Алмазного острова, ради которой Сайф «готов забыть близких, соратников, друзой и родных». Сайф, пренебрегая всеми опасностями, похитил ее из волшебного сада, куда она прилетала вместе со своими подругами в волшебном наряде из птичьих перьев. Муньят ан-Нуфуо превосходит всех жен «красотой, стройностью стана, красноречием и изяществом». Когда жоны одна за другой пляшут на свадьбе Тамы, все дивятся их красоте и восхищаются их искусством, кроме Муньят ан-Нуфус, по мнению которой Умм аль-Хая, дочь предводителя Сабика, пляшет, «словно буйвол», а Гиза и Шама танцуют грубо. И хотя танец самой Муньят ан-Нуфус описан примерно в тех же выражениях, что и другие, но авторам явно хочется показать, что он какой-то иной, необычный и невиданный. Вообще Муньят ан-Нуфус выделена авторами из ряда других красавиц-жен. Когда Сайф, увидав ее, рассказывает об этой встрече и о поразившей его любви своей сестрице Акисе, та сразу заявляет ему, что Муньят ан-Нуфус «не про него», что ее Сайфу заполучить не удастся. Однако Сайф все же завладевает красавицей, но непокорная и свободолюбивая Муньят ан-Нуфус хитростью выманивает у Тамы свое волшебное платье из птичьих перьев и улетает на родину. Очень выразительна сцена ее бегства, когда она, взлетев над изумленными подругами, велит передать Сайфу, что «царских дочерей не похищают, да и жен он взял слишком много». Изящная и гордая, сказочная красавица – эстетический идеал рассказчика и мечта героя, в погоне за ней он отправляется в дальнюю страну, до которой сто лет пути, и выносит тяготы и опасности. Страсть к Муньят ан-Нуфус – единственное живо воспроизведенное в романе любовное чувство Сайфа, во всех остальных случаях о любви героя лишь сообщается в условно-традиционных формулах как о факторе фабулы. Даже Шаму, ради которой он совершает тяжкие подвиги, Сайф вспоминает чрезвычайно редко.
Особое место в галерее женских образов романа занимает молочная сестра Сайфа, дочь Белого царя Акиса – верная помощница героя. Она – дочь джиннов, помогает Сайфу на сказочный, а не на эпико-героический лад, постоянно являясь как deus ex machina и спасая его от опасностей, перенося с одного места на другое, показывая различные чудеса или забрасывая врагов Сайфа камнями и огненными искрами. Акиса частенько бранит брата за неразумие и даже ссорится с ним, но потом снова приходит ему на помощь в трудную минуту. При этом Акиса часто права: ей, представительнице мира духов, лучше известно происходящее в мире, чем человеку Сайфу. Не случайно именно она вопреки воле Сайфа убивает Камарию: только она может позволить себе такое неповиновение.
Акиса капризна и своевольна, ее чувства переменчивы, а поведение непоследовательно, она «нарушает приличие, не слушаясь брата», который просит ее выйти замуж за его слугу, джинна Айруда (чем очень возмущает Сайфа). Чтобы добиться этого брака, Сайфу приходится не только совершать множество подвигов (добывая свадебный наряд царицы Билькис[26], хранящийся в сокровищнице пророка Сулаймана), но в одержать над самой Акисой победу более сложного, «психологического» порядка. Образ Акисы менее ограничен рамками разработанных в эпической или сказочно-новеллистической традиции стереотипов, чем другие, и, может быть, поэтому это самый живой и естественный характер в романе. Вообще женщины романа с их страстями, коварством, капризами, кокетством, даже играми и танцами гораздо живее и реальнее значительно более схематичных и условных мужских образов. По-видимому, изображая женщин, рассказчик свободнее допускал в свое повествование непосредственные жизненные впечатления и бытовые картины, чем описывая мир «героев и храбрецов», царей, их сановников и вельмож, представление о котором задано более определенно и жестче обусловлено традицией.
