– Не ссы. Если ты мразь, а давай признаемся, что я та еще мразь, значит и ты не лучше, и если хочешь переделать мир под себя, идешь, перешагивая через других, то уже не стоит бояться. Надо оставаться мразью до конца.

Кого она хотела успокоить этим откровением? Себя? Наверное. Потому что Прыткий побледнел еще сильнее.

С правой стороны раздались крики. Над головами просвистело несколько стрел, раздался звон бьющегося стекла. В сторону нападавших сразу ушла группа прикрытия и шум боя сместился дальше, а потом и вовсе исчез.

Через несколько минут похожее нападение случилось слева, теперь нападавших было больше, кто-то с их стороны даже открыл огонь из автомата. Но и их удалось оттеснить вглубь построек, заставить отступить. Кажется, новая тактика работала. Но сколько еще таких групп прикрытия уйдут в неизвестность, пока они доберутся до цели?

"Неважно!" – подумала Маша. – "Случится то, что случится. Сколько людей поляжет – не имеет значения".

Подошел охотник, отправленный Крапленым.

– Искатели говорят, что впереди большой отряд. Развернулись цепью на четыре улицы, идут на нас.

Маша остановилась, сняла автомат с плеча, щелкнула предохранителем.

– Значит их искатели не хуже наших.

Проверила – сколько магазинов в запасе? Четыре. Не слишком много. Когда они иссякнут, можно будет отстреливаться из пистолета, но потом она останется беззащитной. Махать топором или даже стрелять из арбалета – этим мастерством Маша не владела.

Оставались считанные мгновения. Сейчас все решится! После этого боя проигравшим не на что будет рассчитывать.

Вытягивая шею, высматривая поверх голов – что там, дальше? – она разглядела впереди, на улице, по которой они шли, лавину защитников города.

Стрельба началась сразу, без напутственных речей или требований сдаться. С каждой стороны посылали смерть, надеясь, что она найдет себе жертву, проклинали врага и отчаянно верили, что сегодня умрет кто-то другой.

Маша с Прытким сами не заметили, как оказались в центре сражения. Их еще прикрывали охотники личной охраны, но стрелы, а порой и пули, свистели не только спереди, но и справа, слева.

В какой-то момент армии столкнулись, от стрельбы перешли к рукопашной. Крики, звон металла… Снег, и без того потемневший от пожаров, окропился красным.

– Назад, назад!

Ее оттаскивали, прикрывая широкими спинами. Автомат оказался бесполезен, в кого стрелять в мешанине тел?

Маша взвизгнула – по плечу ее чиркнуло лезвие. Прыткий навалился на прорвавшегося врага, успокоил его, подарив вечный сон.

– Сюда!

Ворвались в затхлое нутро сарая. Один из охранников тут же стал выбивать доски с другой стороны, пытаясь организовать путь к отступлению. Сарай примыкал к дому и ему пришлось идти внутрь, проверять, можно ли через этот дом безопасно попасть на другую улицу.

Кто-то тем временем подпирал поленом хлипкую дверцу, но она продолжала вздрагивать от ударов с той стороны. Видели или нет, что здесь укрылась Властительница? Пока казалось, что штурмовать избушку не собираются, что все удары случайны.

– Глубоко резанул?

Прыткий поморщился, осматривая ее рану. Заглянул Маше в лицо.

– Эй! Ты меня слышишь?

Глаза девушки были распахнуты, в них читался ужас и полное непонимание того, что происходит.

Прыткий решился влепить ей пощечину.

– Слышишь меня?! Похоже, нам надо отходить. Очень быстро отходить!

Несколько минут назад она поучала его, убеждая не бояться, а теперь сама объята животным страхом. Впрочем, если бы не ее состояние, если бы не обязанность вывести Властительницу из под удара, он бы, возможно, и сам поддался панике.

– Там чисто! – вернулся охранник, проверявший дом. – Давайте бегом отсюда, пока есть возможность.

Когда ее потащили из сарая, Маша вдруг очнулась от оцепенения:

– Взрывчатка. Скажите – пусть используют взрывчатку!

– О, духи! Какая взрывчатка, Властительница?! – Прыткий силой затолкал ее в узкий проход. – Там месиво из людей! Кого взрывать?

Пробежали извилистыми коридорами, через комнату, пропахшую вкусным варевом, выскочили на свежий воздух. Страшные звуки, доносившиеся с соседней улицы, гнали их вперед, через двор, в переулок и дальше, ближе к речному спуску. Там открытое пространство, просматриваемое и простреливаемое на многие сотни шагов, но другого пути нет. Идти к северным или южным воротам – погубить себя.

– Мы не должны отступать, – бормотала Пришедшая. – У нас много людей. Не может быть, чтобы все они полегли. Надо дождаться, пока закончится сражение.

– Если нас возьмут живыми, они припомнят каждый сожженный дом. Ты видела нелюдей, подвешенных на секвохах? Городские не любят церемониться. Шевелись!

– Шевелись, шевелись!

Крил подгонял тех, кто зазевался. Они спешили навстречу шумной свалке, к месту, где столкнулись и теперь отчаянно пытались уничтожить друг друга две армии. Каждый перемалывал врага чем мог – пиками, ножами, а то и голыми руками.

– Чего торопишься? – пытался образумить большелодочника Жилявый. – Помереть всегда успеем.

Ни он, ни его приятель Меткач лезть на рожон не хотели. Да и те немногие, что остались в живых в присоединившемся к ним отряде, смотрели по сторонам со страхом, а вовсе не с желанием немедленно броситься на врага. И только указывающий дорогу Костя сверкал глазами – молодая, горячая кровь будоражила его сознание.

“Война – дело таких, как он”, подумалось Конопатой. “А мне бы сейчас прочь отсюда, в какую-нибудь избушку на берегу реки или озера. Подальше от всех, и от людей, и от нелюдей… Разве только Кирюха, тот бы пусть оставался. Больше никто”.

Вышли к дому, торчащему над прочими обгоревшей свечой. Крил поднял голову.

– Я поднимусь. Надо сверху глянуть, прикинуть, что и как.

– Давай с тобой, – предложил Меткач.

– Нет, жди внизу. Я легкий, а под нами обоими того и гляди обрушится. Он и так на честном слове стоит.

Осторожно вскарабкался по обугленной лестнице. Сначала на второй этаж, потом на чердак. Забрался на сиротливые, лишившиеся кровли стропила, огляделся. Город вокруг пылал и наполнялся криками, казалось, что смерть и хаос повсюду, но если присмотреться – обнаруживался и очаг этого безумия.

– Туда, – указал Крил, когда спустился.

– Постой! – схватил его за руку Жилявый, снова пытаясь остановить. – Порешат нас ни за что. Там же бойня.

– И что? Здесь теперь стоять, ждать неизвестно чего?

– Да уж лучше здесь, – проворчал Меткач, – теперь каждый сам за себя.

Кирюха брезгливо поморщился, бросил им:

– Оставайтесь.

Сказал это, кажется, равнодушно, но с ледяной ноткой неприязни. А когда повернули за угол, Костя подошел ближе, заряжая на ходу арбалет, сказал:

– Зря.

– Что?

– Отпустил их зря. Надо было припугнуть. Поводил бы перед мордами стволом, сразу бы и согласились. Сейчас каждый человек на счету.

– Эти двое из охраны Говорящего с небом. Случайно с нами оказались.

Костя остановился. Оглянулся, словно хотел вернуться и учинить только одному ему понятное правосудие. Но сплюнул, догнал Крила, подстраиваясь под его шаг.

– Чего ж вы… Давно надо было их… В расход.

Большелодочник ничего не ответил. Ему казалось, что его окружают люди, в сознании которых мир всегда черный или белый. Он никак не мог взять в толк, как это можно не раздумывая, не просчитывая последствий, пустить кого-то “в расход”. Или того хуже – напасть на целый город! Как можно не шевелить мозгами, не сомневаться, не сходить с ума от неизвестности?!

Взгляд его остановился на Конопатой, она улыбнулась. Будто и не сгорал вокруг них Южный базар, не погибали нападающие и защитники, будто не грозила им самим каждую секунду опасность. Он улыбнулся в ответ и ему вдруг стало тепло и спокойно. Пусть мир рушится. Он рушится уже тысячи, миллионы лет. Но если рядом кто-то улыбнется, возьмет тебя за руку и поведет дальше, то какая разница? Пусть даже этот “кто-то” не человек.