Прыткий неопределенно повел плечом, что-то промычал неразборчиво.

– Покажи на карте, – снова обратилась она к Крапленому.

– Донесения уже не слишком свежие, что-то могло поменяться. Но хорошо, смотри. От этих отрядов, – ткнул пальцем по очереди сразу в пять мест, – давно ничего нет. Их следует считать потерянными.

– Так много людей?! – удивилась Пришедшая. – Неужели все уничтожены?

Крапленый помялся в нерешительности, потом ответил:

– Они могли и уйти. Если видели, что их прижимают, а выход из города еще был… Могли уйти.

– Сволочи… Что с остальными?

– Вот по этой линии мы держимся, в некоторых местах даже продвигаемся. Но затруднительность в том, что маленькие вражеские дружины постоянно оказываются где-то сбоку или сзади, наносят удары. И в каждой такой дружине есть один или два бойца с огнестрелами.

Сжимая в руках красный и черный карандаши, она продолжала разглядывать карту. Ругнулась едва слышно, скрутила свиток, отбросив книги с его углов.

– Хорошо, давай отойдем туда, где точно нет сопротивления, где все уже проверено.

Осмотрела комнату, будто прожила здесь долгие годы, хотя не прошло и одного дня. Скользнула взглядом по библиотекарю, съежившемуся в углу.

– Сжечь все.

– Все книгохранилище?

– Все дома на площади. И этот, и губернаторский – все! То, что еще не горит, но остается за нашими спинами, должно запылать!

– Да, Властительница.

Отходили не по центральной улице, старались петлять проулками, выбирая не самый очевидный маршрут. Кто-то там, позади, прикрывал их отход, но опасность появления врага из любой подворотни сохранялась. Иногда они останавливались, с опаской оглядываясь по сторонам, хватая воздух через натянутые на лица тряпки – дышалось тяжело, потому что над городом тянулся черный дым, застилающий солнце.

Один раз их обстреляли из арбалетов и несколько человек остались лежать на мостовой, припорошенной серым снегом. В отместку Маша приказала швырнуть в нападавших взрывчатку – пришлось бежать, спасаясь от сотворенной своими же руками стены огня, разлетающейся в стороны вместе с осколками камней и дерева.

– Осталось немного, – сказал Крапленый. – Сейчас выйдем на крайнюю улицу, что на угоре, над рекой. Там спокойнее, я приказал отойти туда всем, с кем еще оставалась связь.

Они двинулись дальше, хотя Маша вынуждена была сама себе признаться, что смертельно устала и едва передвигает ноги. Ее тянуло в сон и, несмотря на щупальца жестокой реальности, тянущиеся к ней смрадом и криками, все казалось ненастоящим.

Гарь вдруг сменилась порывом свежего ветра, он принес запах тающего снега. Маша подняла глаза, увидела огороженный низким заборчиком край улицы. За ним лишь голубое, чистое небо. Казалось, что это край мира, после которого – безбрежное ничто. Но когда она подошла ближе, увидела крутой спуск, а в низине белую, покрытую льдом ленту реки.

– Думаешь, здесь безопасно?

– Я не знаю, – развел руками Крапленый. – Но спокойнее, чем в центре. Сюда подошли многие из наших, заняли хорошие позиции. Сразу их не пробить. Так что… Есть какое-то время.

– Для чего?

Маша продолжала смотреть на белую ленту и во взгляде ее пропали искры, сверкавшие тогда, у ворот, за мгновение до начала штурма. Крапленый и Прыткий переглянулись. Каждый, кто пришел к Южному базару с оружием, считали, что не могли поступить иначе. Они шли за ней, за Властительницей, с готовностью исполнять ее приказы. И даже бывалого охотника страшила мысль о том, что сейчас он окажется один на один с этой готовностью, потому что приказы отдавать уже никто не хочет.

– Время для того, чтобы еще раз все обдумать, – попытался Крапленый вернуть Машу к реальности. – Оценить наши возможности, что-то предпринять. Нельзя же сразу посыпать голову пеплом. Большие дела так не делаются.

– А ты умелец в больших делах?

Пришедшая даже не обернулась, но в голосе ее чувствовалась злость. Прыткий махнул Крапленому – “отойди, я сам”. Подошел к Маше, осторожно коснулся ее плеча.

– Он прав, ты же знаешь.

Маша молчала. Где-то – не рядом, но и не слишком далеко – раздались автоматные очереди, ожесточенной трескотней перекрывая друг друга. Потом так же неожиданно стихли. Кто кого пересилил – неизвестно.

– Хорошо! – она повернулась, стала оглядываться.

– Позвать его?

– Я ищу место, где карту пристроить. Но зови, черт с ним.

Разложились на выбитой, валяющейся посреди улицы двери. Подошел Крапленый, вместе с ним еще несколько командиров из тех отрядов, что успели подтянуться. Она узнала Сухого, а вот того, что с татуировками на лице, не было.

– Давай по порядку, – сказала Властительница. – Что сейчас хуже всего?

– Мы до сих пор не видим черты, по которой идет схватка. Не знаем, куда наступать, – ответил один из командиров. – Они везде. Кажется, что их мало, но они лезут отовсюду. Только ты подумаешь, что надо давить в одну сторону, как получаешь с другой.

– Да, – согласился Крапленый. – Пока мы знаем лишь про один большой отряд, остальные расползлись мелкими группами по всему базару, и, похоже, действуют каждый сам по себе.

– Где он?

– Большой отряд?

– Да. Надо быть идиотом, чтобы не понимать, что там их главный. Как же скверно, что мы его не взорвали! Сейчас бы все шло по-другому.

Ничуть не смутившись ее резкости, Крапленый указал на район города, расположенный чуть западнее центра.

– Искатели говорят, что здесь.

– Насколько он большой? Больше нас? Такой же? Меньше?

– Меньше, но ненамного.

Она взъерошила свалявшиеся, давно немытые волосы.

– Так давайте его уничтожим. Пробьемся туда и, если будет нужно, закидаем всей оставшейся взрывчаткой. Это единственное наше оружие, против которого они ничего сделать не смогут.

– А мелкие? Все эти банды, что шныряют вокруг?

И Крапленый пожалел, что вопрос задал он, а не кто-то из командиров. Маша просверлила его возмущенным взглядом, сжала в руках огрызок черного карандаша, который, если бы не был таким маленьким, непременно переломился бы надвое.

– Ты меня спрашиваешь? – прошипела она. – Кто здесь охотник? Вы вообще сами умеете соображать? Или ждете, что я буду давать ответы на все вопросы? Представь себе, сукин ты сын, я не знаю всех ответов!

Наступившую тишину нарушил молодой, который, верно, и командиром-то не был, а дружину свою возглавил только после гибели старшего.

– Прикрытие нужно. Чтобы по левую и правую руку такими же небольшими группами шли наши. И если кто нападает, то связывали бы их в бою, пока остальные двигались дальше.

Маша бросила карандаш на карту, показала на молодого.

– Вот! Ну вот же! Кто-то ведь умеет думать своей собственной башкой! Все, делитесь на отряды и вперед!

Она отошла в сторону, умылась горстью снега. Надежда, мелькнувшая, как луч солнца, пробивающийся сквозь дым пожарищ, снова вернула ее к жизни, прогнала апатию и сонливость. “Просто так я не сдамся! Ведь иначе… Что мне делать, если сражение проиграно? Что со мной сделают, если оно будет проиграно?”

На несколько минут она задумалась о том, что у нее нет запасных планов. Ни Б, ни В, вообще никаких. Куда деваться в случае поражения? Маша понятия не имела. Пока можно оставаться на этой улице, на вершине угора, с которого видна пробитая во льду прорубь. Все-таки в стороне от сражения. А потом… Вон же тропинка, по которой хорошо будет удирать.

Она сплюнула. “Мне нужно побеждать! Во что бы то ни стало!”

Ждать развязки здесь – значит лишить поредевшую армию десятка хороших бойцов, которые остаются ее личной охраной. А случись что, разве эта десятка убережет ее? Скорее всего нет. Лучше идти с остальными, в пекло! И будь, что будет.

Снова извилистым маршрутом, вдоль сгоревших и еще чудом уцелевших домов. Рядом шел Прыткий, он затравленно смотрел то в одну сторону, то в другую, сжимал рукоять подаренного пистолета.

– Страшно? – спросила его Маша.

Согласно кивнул.