– Мне надо повязку поменять.

Не сказав ни слова, Герман повернулся к ней спиной. Ему было все равно, что там происходит – участвует ли Крил в перевязке, или тоже скромно глядит в сторону.

Кирюха не глядел. Он аккуратно, стараясь не задеть заживающую рану, помогал снимать бинт с девичьего торса.

– Болит?

– Почти нет. Хотя полоснул, тварь, от души… Но на базаре хороший лекарь, дело свое знает.

Парень достал свежий моток, дождался, когда Конопатая смажет розовую полоску каким-то снадобьем. Стараясь не смотреть на дашкину грудь, он взялся наматывать новую повязку.

– Спасибо, – поглядела на него с благодарностью. – Пойду… – показала куда-то в сгущающуюся мглу между деревьями. – За кустики схожу.

Крил снова сел у костра и Герман, понимая, что процедура закончена, тоже повернулся к огню. Сидели совсем рядом, но того чувства, какое бывает, когда рядом с тобой друг, большелодочник не испытывал. Да и откуда ему взяться, если знаком с человеком пару дней? И все-таки… Все-таки ему казалось, что если отправляешься в опасное путешествие, если по твоим следам могут идти враги и в любое мгновение рискуешь оказаться в центре схватки, то напарнику своему должен доверять. А Кирилл этого чувства не испытывал.

Он искоса поглядел на Германа. Тот почувствовал взгляд, повернулся.

– Чего ты с ней? – кивнул в сторону ушедшей Дашки. – Осторожничаешь, осторожничаешь…

– Мала она еще.

– Мала… Нонче люди недолго живут, не то, что в былое время. Успевать надо.

Герман подкинул еще веток в огонь. Встретил взглядом вернувшуюся Дашку.

– Вы не переживайте, – сказал он, будто чувствовал за собой обязанность успокаивать, снимать нервное напряжение. – Все будет хорошо, пройдем мы этот городишко. Есть для этого кой-какие заготовочки. Но утро вечера мудренее! Ты, я смотрю, бодрячком еще – подежуришь? Потом разбуди, сменю.

И Герман накрылся старой, потрепанной накидкой. Следом улеглась и девчонка, стараясь устроиться между костром и Кирюхой. Несколько раз она переворачивалась с боку на бок, потом затихла.

Парень вслушивался в ночной лес, но кроме потрескивающего в огне дерева до него не доносилось ни звука. Если бы не Конопатая, уютно устроившаяся рядом, он бы, пожалуй, встал, походил вокруг, за деревьями. Потому что рядом с костром ничего нельзя было увидеть, только яркие языки пламени и кромешную тьму вокруг. В таком положении охранник из него выходил аховый. Но и тревожить Дашку не хотелось: он продолжал сидеть, прислушиваясь к немоте леса, среди елей и сосен которого даже ветер куда-то запропастился.

Глаза у Кирюхи слипались. Он кивал головой, пока, наконец, не привалился к стволу дерева.

Шаги были легкими, почти невесомыми. Замерли сначала у молодого, потом остановились у того, что постарше. Рука коснулась винтовки с оптическим прицелом, но забирать не стала. Даша тихонько, ступая след в след по собственным отпечатками, вышла из зоны, освещенной костром, скрылась за деревьями.

Третий день над гнездом бушевала метель, укутывая все окрестности мягким снежным покрывалом. Охотники давно уже совершали вылазки только на снегоступах, а между хижинами, чтобы женщины и дети могли ходить, не проваливаясь в сугробы, приходилось чистить тропинки.

Маша наблюдала из окна за белой, такой привычной для нее стихией. На улицу она почти не выходила, да и не было в этом необходимости. Вся интересующая ее жизнь проходила здесь, в черном доме. Говорящий с небом приглашал к себе искателей, которые рассказывали обо всех изменениях, происходящих вокруг гнезда; старейшин, имеющих влияние на простой люд, дающих ему советы о распределении продовольственных запасов, строительстве новых домов и прочих житейских мелочах. Все задумывалось и планировалось здесь. Порой не нужно было даже выбираться из постели, чтобы слышать то, что обсуждается в соседней комнате.

Говорящий искренне верил, что с титулом Пришедшей Властительницы Маша возьмет на себя то, что обещала – разбор мелких усобиц между людьми. Всего и делов-то: выслушать, решить для себя, кто прав, кто виноват, указать на последнего пальцем, назначить ему наказание.

Но Маша не любила людей. Она вдруг поняла это со всей остротой, когда волею жизненных обстоятельств оказалась в гнезде. Раньше она мечтала о таком – чтобы рядом раздавались голоса, чтобы кто-то проходил мимо, здоровался с ней, спрашивал о делах, о погоде. А теперь поняла, что люди ее лишь раздражают!

В любом деле она готова была назначить виновными обе стороны, просто потому, что считала всех людей ответственными за их беды. “Виновны, потому что живете, как дикари. Виновны, потому что не желаете получать знания. Виновны, потому что позволяете сидеть у себя на шее таким, как я и Говорящий. Сами во всем виноваты, так вам и надо!”

Ей хотелось заниматься другими делами. Участвовать в том, что разбиралось тихими голосами в соседней комнате. И не просто участвовать, а иметь голос решающий! Но понимала, что рано, не пришло ее время. Проникать на чужую кухню надо аккуратно, не делая резких движений, за которые могут выставить вон. Поэтому, сжав зубы, она продолжала слушать кухарок и рыбаков, стараясь недобрым словом и злым взглядом отбить у них охоту снова обращаться к Властительнице.

– Как жизнь Пришедшей? – спросил ее Хромой, увидев на улице впервые за несколько дней.

Она долго смотрела ему в глаза, прежде чем ответить. Опытный охотник даже поежился, с трудом заставляя себя не отвернуться.

– Жду момент, чтобы перевернуть здесь все вверх дном.

– Ага. Ф-фух… Я уж испугался, что привыкла к сытой жизни и не собираешься ничего менять.

Говорил он негромко, но все равно опасливо посмотрел вокруг – не проходит ли кто рядом, не придется ли топить в реке нечаянного свидетеля. И, убедившись, что никого нет поблизости, обнял девушку за талию, прижал к себе.

– А ты, как я погляжу, метишь в серые кардиналы? – Маша улыбнулась и в тот же момент Хромой почувствовал, как что-то острое упирается ему в бок из под ее одежды. Он поднял обе руки, сделал шаг назад.

– Знай свое место, – сказала она с угрозой, уже без тени улыбки. – Когда нужно будет – позову. А до тех пор держи язык за зубами и руки не распускай.

Направилась по снежной дорожке, которую не успевали чистить, обратно к черному дому.

– Не буду распускать. До тех пор… – бросил ей вслед Хромой.

“Больно самонадеян стал", – подумалось ей. – Если не найти ему применения, придется избавиться”.

Она оглянулась, посмотрев на широкую спину, скрывающуюся за снежной пеленой. Отряхнулась, вошла в дом. Приближаясь к комнате с очагом, услышала голоса. Говорящий обсуждал что-то с двумя искателями и, когда Маша вошла, они тут же смолкли.

– Продолжайте, – он указал ей на стул рядом с собой. – Пусть тоже знает.

Один из искателей – видимо, тот, что постарше – кивнул.

– Мы ждали Серого три дня, – сказал он.

– Не вернулся?

– Не вернулся. Тогда я отправил Малого на базар – рожу его там никто не знает, а меня могли и приметить. Он прикинулся отбившимся от гнезда, безгрошовым бродягой. Таких там пруд пруди.

– И что?

Старший посмотрел на Малого, приглашая его дальше рассказывать.

– Я… Я с ихними поболтал… – неуверенно начал тот. – Говорили, будто главный в тамошней охране уже который день ходит по городу с чужим. И что девка еще была, тоже чужая. А на днях пропали они. Я сообразил, что вот сразу после того, как Серый не вернулся, они и пропали!

Говорящий вертел в руках сточенный карандаш, словно не слушая Малого. Но тут он поднял голову, отбросил огрызок.

– Значит, взяли Серого?

Искатели кивнули почти одновременно.

– Плохо. Наболтал им, наверное, лишнего. Под пыткой и не такие языками чешут. А ведь был лучшим среди вашего брата, но вот поди ж ты – раскусили! С другой стороны, тебя, – кивнул на Малого, – не разглядели. Иногда работа сама людей по местам расставляет… Что-нибудь еще?