– Покажи свой архив.

Маша скрепя сердце отыскала нужный номер спутника. Ввела пароль и через несколько секунд, ушедших на обмен информацией, монитор показал структуру файловой системы. Две верхних строчки занимали каталоги “1. Мария Разумовская” и “2. Олег Разумовский”.

Говорящий вдруг дернулся вперед, к самому экрану. Глаза его широко раскрылись. Он схватил Машу за щеки, повернул к себе.

– Твоим отцом был… Разумовский?!

Она чувствовала, что время ее пришло. Можно было держать это в себе еще день или два – хоть неделю, если потребуется. Но оно будет мучать ее, терзать изнутри, не давая покоя. Лучше выпустить наружу сейчас, пока есть возможность, пока остальные спят и до рассвета еще далеко. А кроме того… Ее опять кто-то звал. И снова этот вопрос в голове, что приходил и раньше, когда она проваливалась в сон: “хочешь?”

“Чего? Чего я должна желать? Чей это вопрос? Я сама его выдумала? Я схожу с ума?”

И вот теперь наяву: “хочешь стать мною?”

Конопатая огляделась. Никого. Уже и костра не видно, ушла далеко. Потрясла головой, стараясь отбросить свое кажущееся безумие. Стала снимать одежду – разоблачалась, словно кочан капусты, оставляя на снегу темную кучу из листьев-шмоток. Поежилась, обхватив себя за плечи. “Ничего, скоро мне будет все равно, скоро будет не холодно”

Она прижалась к шершавой ели, попыталась было подтянуться, но, расцарапав живот, плюнула. “В таком виде лучше и не пытаться”. Даша закрыла глаза: она чувствовала, что давно сгущающаяся в ней стихия высвобождается.

Ее трясло. Кожа потемнела, черты лица переменились. Фаланги на руках и ногах вытягивались, а ногти превращались в острые зацепы. В горле клокотало, хотелось взвыть, но сознание держало изменчивую плоть в узде – Конопатая умела себя контролировать.

Выдохнула шумно, по-звериному. И тут же взобралась на дерево – легко, будто белка. Ель под ней покачивалась, Конопатая смотрела вокруг и это был уже совсем другой взгляд, не имеющий ничего общего с тем, что могла видеть обычная девчонка.

Весь мир перед ней стал резко очерченным, явственным, контрастное сочетание темно-синего и светло-голубого, отделяющее во тьме друг от друга деревья, кусты и все, что вокруг, позволяло видеть далеко даже без оптического прицела. Вот светлыми пятнышками вспорхнули птицы. Где-то далеко на западе – Даша не видела, но чувствовала – стаями перемещались такие же, как она сама. Впрочем, нет. Не такие. Они не могли меняться по своей воле, не могли думать, как человек, а чувствовать, как…

“Мои чувства – на чьи похожи? Кто мог на этой планете видеть, слышать, ощущать так же? Создали нас – зачем? Или мы появились случайно?”

Потянулась всем телом к звездному небу, втянула в легкие морозный воздух. Холода она действительно не замечала и могла бы еще долго наблюдать, слушать… Могла бы уйти далеко-далеко, перескакивать с ветки на ветку, пусть хвойные для этого и не очень удобные.

Почувствовала двух или трех “своих” на востоке. Но это одиночки, каждый сам по себе и близко к людям они подходить не станут. С мутантами такое случается, отбиваются от стаи. Может, говорит в них еще что-то человеческое, подталкивает к самостоятельности, а может, просто сходят с ума.

Бывает, что нападение охотников разбивает стаю – разбегаются, кто куда. Потом ищут сородичей, чтобы положить начало новой семье. Возможно, такие на нее и напали, когда она шла с Крилом к базару. Приняли за свою. В этих делах они не глазам верят, а чутью. Тем более, что на одном из нападавших был медальон. Значит…

Даша стала спускаться вниз. Добралась до своей одежды, небрежно разворошила ее черной рукой. Выудила из потайного кармашка блестящую вещицу на цепочке, поднесла к лицу. В буквах она разбираться так и не научилась, но знала, что первая связка закорючек образует чудную версию ее имени – Дарья.

Конопатая легла на снег, заставила себя ни о чем не думать, сосредоточиться на том, чтобы темную сущность, выпущенную на волю, загнать обратно в человеческое тело. Вздрогнула, почувствовала, как холод скользнул по коже, будто все это время она была в шубе, а сейчас ее сбросила. Выгнулась дугой, тихо застонала. Руки сами собой сжались в кулаки: почему-то возвращение к истинному, человеческому облику, всегда давалось ей труднее, чем высвобождение мутанта.

Перекатилась с боку на бок, свернулась калачиком, прикусывая костяшки пальцев. Еще минута и вот она уже выдохнула – спокойно, по-человечески. Взглянула на пятерню, на которой исчезали темные пятна и волоски, становились короче фаланги пальцев. Повернула ладошку одной стороной, другой… Правая почему-то каждый раз менялась дольше.

Пора было возвращаться. Накопившаяся энергия сброшена, желание организма стать чем-то иным – исполнено. Теперь можно снова быть человеком. На месяц, два. Полгода. Как получится.

Даша принялась шустро, чтобы не поморозиться, надевать шмотки. “Вот вам и одна из причин, почему люди целыми гнездами уходят к зонам, обращаются в нелюдей. Если каждая зима холоднее предыдущей, то лучше быть созданием малочувствительным к морозу!”

Но Конопатая не могла объяснить себе – откуда проповедники, расписывающие обитателям гнезд все прелести новой жизни, сами о них узнают? Ведь они не мутанты и не такие, как она. Может, им кто-то рассказывает? Наставляет? Но кто? И зачем? Кому выгодно, чтобы все люди стали мутантами?

И еще ей подумалось, что рано или поздно придется все рассказать Крилу. О себе, о том, сколько ей лет на самом деле. Примет ли он ее тогда? Зная про темную сущность, про это жуткое существо? Сможет ли видеть, как появляются и исчезают на розовой коже пятна и волоски? Примет ли, зная о том, что она намного переживет его? Ведь он же хочет быть с ней?

– Ведь хочет? – прошептала сама себе.

– Ты чего бродишь?!

Удивленный большелодочник уставился на девчонку, которая мгновение назад поправляла одежду, а сейчас вздернула голову и большими, испуганными глазами смотрела на него.

– Я проснулся, смотрю – нету. Куда, думаю, подевалась? Следы за деревья ведут…

– Ты все время за мной следить будешь, когда я за деревья хожу?

Обошла его, не сводя глаз. Направилась к едва тлеющему костру.

– Показалось, что часто ходишь, – бросил он ей вслед. – Ты что, застудила там?

– А ты что, лекарь? Нет, не простудила!

Заворочался и Герман, открыл глаза.

– Уже мой черед?

Они повернулись к палачу, ответили в один голос:

– Да!

– Да!

Утром, прежде, чем отправиться в путь, наспех перекусили, не обмолвившись друг с другом и словом. Дашка косо поглядывала на Кирюху, он на нее, а Герман и вовсе держался от них подальше, не решаясь встревать.

В дороге девчонка позволяла себе забегать вперед, отлучаться то в одну сторону, то в другую, хоть Герман и просил ее так не делать. Но махнул рукой: наставлять бесполезно. Она ему не родня, не подчиненная, все равно слушаться не будет. Пригрозил только, что, “если ты, чертеха, упадешь в канаву и сломаешь себе руки-ноги-шею – вылезай сама, долго ждать не будем”.

Воздух, в сравнении со вчерашним, казался теплее. Снег подтаивал, с веток капало, а где-то журчали ручейки, словно дело было весной.

– Чистое место, да? – спросил Крил у Германа. – Нет следов прежней жизни.

– Следы всегда найти можно, – ответил палач. – Если видишь пустой холм, на котором ничего, кроме травы, не растет, будь уверен, что у древних тут свалка была. Копнуть поглубже, наткнешься на гниющие остатки того мира. А остатки там, бывает, такие, что гнить еще сто лет будет. Или машины недоржавевшие попадаются, техника разная. Здесь ведь лесопилок было много. Деревья рубили так, что по сию пору проплешины не заросли.

– Некоторые не грех и вырубить, – Крил обеспокоенно посмотрел вокруг. – Конопатая! Дашка!

– Оу! – донеслось откуда-то слева.

– Вот же шило, – проворчал он. – И чего ей рядом не идется?