Колетт кивнула.
— У меня смешанные чувства по этому поводу, и было бы неплохо поговорить с кем-то, чтобы в них разобраться. У меня сейчас мало друзей, и они не из тех, с кем делятся переживаниями.
— Хорошо, что пришла. — Я указала на блюдо с печеньем на столике. — Пожалуйста, угощайся. У меня было настроение что-нибудь испечь, но я переборщила. Если придется забирать их домой, то обязательно все съем.
Колетт улыбнулась, взяла печенье, откусила кусочек и оглядела кабинет.
— Я устроилась в Crawford Investments сразу после окончания колледжа, и последние три года не могла дождаться, когда наступит этот день, но теперь не чувствую ни облегчения, ни счастья.
— Что же ты чувствуешь?
— В основном, грусть. Может, немного сожаления.
— Сожалеешь, что уходишь?
Она покачала головой.
— Это больше связано с Мерриком.
Жаль, нельзя было сказать, как я ее понимаю, открыть бутылочку вина и поделиться переживаниями. Как профессионал, я обязана держать собственные чувства под замком.
— Расскажи, о чем именно сожалеешь.
— Много о чем. Кое-что вообще бессмысленно.
— Например?
Колетт опустила взгляд.
— Почему-то в последнее время я много думаю о тех временах, когда мы с Мерриком дружили. Вчетвером: я, мой тогдашний парень, он и Амелия, мы часто ходили на двойные свидания. Я знала, что Амелия ему изменяет, но вела себя так, словно все нормально. Не знаю, почему эти воспоминания продолжают всплывать в памяти спустя столько времени.
— Зачастую беспокойство вызывает не сам факт, что мы знали чью-то тайну, а то, что никому о ней не рассказали.
— Наверное.
— Ты сказала, что в последнее время думала об этом. А раньше?
— Раньше меня нисколько не смущало, что я знала о романе подруги и никому не говорила. Вероятно, это характеризует меня не с лучшей стороны, но что есть, то есть.
— Возможно, какое-то событие натолкнуло тебя на эти мысли?
— В принципе, нет. Если только… Меррик изменился.
— Как?
— Примерно месяц назад я вдруг заметила, что он больше улыбается на встречах и громче смеется. Он выглядел счастливым, и это значило, что все годы после смерти Амелии он был несчастлив. Он страдал.
Я нахмурилась
— Тебе казалось, он не страдал?
Она пожала плечами.
— Не знаю. Я винила его в ее смерти. Но, возможно, мне просто нужно было кого-то обвинять.
— Почему именно его?
— Меррик узнал об измене, когда Амелию привезли в больницу после аварии. Он был ее доверенным лицом, и должен был решать, какие лекарства и процедуры ей назначат.
«О, Боже!»
Колетт заметила мою реакцию и кивнула.
— Да. Это жесть.
После такого было трудно не думать о Меррике, но не он был моим пациентом, так что я сосредоточилась на том, чтобы помочь Колетт разобраться в ее чувствах.
—Похоже, в тебе говорит чувство вины. Как думаешь, почему сейчас? Потому что уходишь?
Колетт смущенно улыбнулась.
— Ну, я забираю с собой нескольких клиентов. Это против соглашения о неконкуренции, и точно не понравится Меррику, но он ничего не скажет и не сделает. Потому что не только я винила его в смерти Амелии.
— Что ты имеешь в виду?
— Он винит себя в сто раз больше, чем я.
*********
Был вечер пятницы, но мне не хотелось идти домой. Я все думала о Меррике, и даже впервые за неделю поднялась на этаж трейдеров, чтобы хоть мельком его увидеть. Меррика нигде не было. Но это и к лучшему. Я чувствовала себя уязвимой, и последнее, в чем нуждалась — повод оправдать его поступок, и вселить в себя надежду, что все может наладиться.
Стояла прекрасная погода, поэтому я решила доехать на автобусе до пляжа в Бруклине. Я бродила по берегу, собирая морское стекло и обходя острые осколки, которые океан еще не успел забрать. Но даже в моем «счастливом месте» сегодня было по-другому.
Я присела на большой валун, чтобы полюбоваться закатом. Небо окрасилось в пурпурный и розовый. Я закрыла глаза, прислушиваясь к тихому позвякиванию, которое издавали стекла ударяясь друг о друга. Оно становилось громче, и я открыла глаза, чтобы проверить, не поднялись ли волны. Но оказалось, что звенели не стеклышки, а связка ключей в руках мужчины, которого здесь просто не могло быть.
Я моргнула, прогоняя морок, но он не исчез.
Сердце зачастило.
— Меррик? Что ты здесь делаешь?
— Пришел поискать счастливое стеклышко.
— Ты знал, что я здесь?
Он покачал головой.
— Я приходил сюда каждый вечер последние несколько дней.
— Но... почему?
Он грустно улыбнулся.
— На этом валуне хватит места для двоих?
— Конечно. — Я подвинулась.
Я боялась поверить, но в душе все же зажглась искра надежды.
Меррик сел рядом и уставился на закат. Я воспользовалась возможностью рассмотреть его поближе. За несколько недель он словно постарел на много лет.
Я злилась на Меррика, ужасно злилась, но, похоже, ему нужен был друг. Вытащив из кармана счастливое оранжевое стеклышко, я протянула ему.
— Потри его. Похоже, тебе это нужно.
Он скользнул взглядом по моему лицу и покачал головой.
— Я ужасно обращался с тобой последние две недели, а ты предлагаешь то, чем дорожишь.
Я пожала плечами.
— Мне оно счастья не принесло. Может, тебе повезет больше.
Меррик накрыл мою ладонь и долго смотрел на наши руки.
— В день аварии я узнал, что у Амелии был роман, и что она на четвертом месяце. Я понимал, что, возможно, она беременна не от меня, но… — Он покачал головой. — Я убедил себя, что ребенок мой. Что это моя дочь. И полюбил ее, хоть ни разу не видел. Я читал ей каждый вечер, пел свои любимые песни и даже рассказывал истории о нас с Амелией. Медсестры выдали мне стетоскоп, потому что я постоянно забирал их, чтобы слушать ее сердцебиение. — Меррик сглотнул. — В конце концов, любовь к ребенку вытеснила из сердца злость на ее мать.
Не имело значения, что Меррик разбил мне сердце, я сцепила наши пальцы в замок, зажав стеклышко между ладоней.
— За следующие несколько месяцев мне пришлось принять множество трудных медицинских решений. Чем больше проходило времени, тем больше жизнь Амелии подвергалась риску. Но Элоиза нуждалась в матери: она не выжила бы, если бы родилась слишком рано.
— Ты один принимал все решения?
— Амелия не поддерживала отношения с родителями, и близких друзей у нее практически не было. — Он вздохнул. — Ее состояние ухудшалось. Образовались тромбы. Риск был, как для Амелии, так и для Элоизы, и я согласился попробовать новый препарат. Из-за этого на двадцать девятой неделе беременности у Амелии начались преждевременные роды. Элоизу сразу поместили в инкубатор, но состояние Амелии ухудшалось. Ни одно из лекарств не помогало.
Меррик замолчал, а когда заговорил, его голос был хриплым.
— Тем временем парень, с которым спала Амелия, через суд добился, чтобы в больнице провели тест на отцовство. Через несколько дней после того, как у Элоизы взяли образец ДНК, у Амелии остановилось сердце. Врачи с большим трудом вернули ее, а на следующее утро мне сообщили, что Элоиза… — Слезы потекли по лицу Меррика, и я тоже начала всхлипывать.— Прошло три года, а я все еще не могу заставить себя сказать, что я не ее отец.
Боль в его взгляде пронзила меня насквозь. Я вытерла его слезы.
— Все в порядке. Тебе не обязательно это говорить.
Ему потребовалась минута, чтобы взять себя в руки и продолжить:
— Когда мне рассказали об Элоизе, я ушел из больницы, зашел в ближайший бар и напился в стельку. Когда вернулся, палата Амелии была пуста.
Я охнула.
— О, боже. Она...
Меррик кивнул.
— Совершенно одна. Амелия умерла в одиночестве. В тот день я потерял их обеих.
У меня в голове не укладывалось, через что ему пришлось пройти. После нескольких месяцев мучительной борьбы, все вокруг рухнуло в один момент.
Он глубоко вздохнул.
— На днях я ходил повидаться с Аароном.