— Сука! — выругался он сквозь сжатые зубы, отбрасывая меня на диван, как игрушку, которая осмелилась сопротивляться. Его вес придавил меня к подушкам, заставив меня судорожно вздохнуть, а затем он наклонился, грубо разрывая мою футболку — ткань с треском лопнула под его пальцами, обнажая холодную кожу, которая мгновенно ощутила жар его прикосновений. Его руки рвали ткань моих домашних брюк, словно это был барьер между нами, который он готов был разрушить любой ценой.

В ответ на его грубость я рванула его рубашку, вложив в это движение всю свою ярость и ненависть. Белая ткань, идеально чистая и новая, символ его новой жизни, разлетелась на куски под моими пальцами, а пуговицы с глухими ударами падали на пол, отскакивая от деревянного паркета. Этот звук казался мне тихим эхом того хаоса, который творился внутри нас обоих.

Я чувствовала, как злость смешивается с отчаянием, превращаясь в нечто почти первобытное. Его тело прижимало меня к дивану, я ощущала его сердцебиение и жёсткость мускулов, его дыхание было горячим и прерывистым. Этот момент, наполненный болью и подавленной страстью, обнажал все неразрешённые конфликты между нами, превращая их в физическую битву, где каждый пытался захватить контроль над другим.

То, что происходило дальше даже сексом назвать было сложно, скорее это была настоящая битва. Он брал меня сильно, грубо, не сдерживаясь, я в ответ в кровь исполосовала его спину, давая выход своим страхам и ярости. А потом закричала от затопившего удовольствия и боли. Роман поймал мои губы в новый поцелуй, жадный и жёсткий, заглушая мой голос, словно пытался затушить мои эмоции своим собственным дыханием. Он зарычал в ответ, его низкий голос вибрировал у меня в груди, и я почувствовала, как его тело содрогается одновременно с моим, когда напряжение достигло своего пика.

Мы лежали рядом, тяжело дыша и глядя в белый потолок, где свили свои паутинки пара толстых пауков. У меня не осталось сил не то, чтобы пошевелиться, а даже говорить или думать — глаза тяжело закрывались. То, что произошло никак нельзя было назвать актом любви, скорее уж актом настоящей, первородной ненависти.

Баринов пошевелился, я услышала, как выругался тихим шёпотом, возможно увидев, что осталось от его одежды, а возможно поняв, что вся его спина похожа на изрезанную доску. Думать о том, как выгляжу я, даже не хотелось.

— Айка, — он мягко поцеловал меня в губы, — пойдем, помогу дойти до душа.

— Иди, — ответила я равнодушно, — я после тебя.

— Не оставляй меня одного…. — тихо попросил он, однако никаких чувств у меня эта просьба не вызвала. Я подчинилась скорее механически, не в силах сейчас объяснять своего отказа.

Я просто сходила в душ, но вышла раньше него, не говоря ни слова. Быстра нашла в шкафу новую одежду, а старую, разодранную, даже не разбирая, выбросила в мусорное ведро.

— Айка, — он вышел, одетый в запасную, домашнюю одежду, и подошел ко мне, обнял настолько сильно, что кажется хотел задушить в объятьях.

— Уходи, Рома, — тихо ответила я, опираясь руками на стол.

— Что? — он, казалось, ушам своим не поверил.

— Уходи, пожалуйста. Или уйду я, — у меня не осталось на него чувств. Вообще никаких. — Ты получил, что хотел, теперь уходи.

— Айна… ты тоже хотела этого… ты не готова на разрыв, я знаю это, — он говорил это быстро, стараясь быть спокойным и не отпуская меня от себя. — Если хочешь, я отправлю эту женщину в Москву, пусть там живет.

— Мне все равно, — я ведь даже не лгала. То, что произошло сегодня, внезапно освободило меня от эмоциональной власти Романа. Я вдруг поняла, что разрыв отношений произошел не три недели назад, а сегодня, сейчас, когда мы готовы были разорвать друг друга в клочья.

— Айна….

— Роман Владимирович, хватит. Достаточно. Я очень устала и хочу спать….

— Я тоже устал, — он уткнулся лицом в мою шею. — Давай просто поспим, Айка, а все решения примем завтра….

— Нет. Я сказала: или уходишь ты или ухожу я. Нет никаких мы, Рома. И никогда не было. Посмотри правде в глаза, наконец. Сколько женщин ты сменил за свою жизнь? Я — одна из десятков, если не сотен. Да и ты для меня всего лишь эпизод. Так давай закончим его раз и навсегда.

— Нет, Айна, — голос его резко стал холодным. — Это ты кое-чего не понимаешь. Я не отпустил тебя и не собираюсь этого делать. То, что произошло сейчас показывает — ты хочешь меня не меньше, чем я тебя. И так будет и дальше.

— А что если нет, Рома? Что если не будет? Ты будешь продолжать вламываться ко мне домой и брать силой, если я не захочу тебя? — я вырвалась из его рук и отскочила на несколько шагов.

— Ты хочешь довести до этого? — хрипло, с явной угрозой, спросил он.

— Ты ненормальный…. — мне казалось, что я сплю. — Хочешь секса? Хорошо. Тогда я установлю ценник, ты будешь приходить, трахать меня и оставлять то, что мне нужно. Этого ждешь? С учетом того, что мне на тебя уже плевать, дорогой, пятнадцать-двадцать минут неудобства я как-нибудь перетерплю. Надеюсь, через пару-тройку раз тебя тошнить от такого будет!

Он дернулся как от удара, лицо перекосило от ярости.

— Значит так, да, Айна? — прищурив глаза он зло смотрел на меня. — Хорошо. Давай сыграем в эту игру, девочка. Хочешь избавиться от меня, договорились. Только кто ты без меня, Айна? Давай, проверим, чего ты без меня стоишь! Только помни, когда придешь сдаваться — заплатить тебе придется по полной программе. И пощады не жди. Раз ты, малолетка, решила поиграть по-взрослому, то и отвечать будешь по-взрослому, девочка моя.

Я вздрогнула, чувствуя, как холодею уже от страха. В глазах Баринова шуток не было — он готовился раздавить меня. Но глаз не опустила, понимая, что, если покажу хоть каплю слабости, он уничтожит меня здесь и сейчас.

Внезапно он шагнул ко мне и поцеловал. Грубо, собственнически. Больно.

— А я подожду, Айна, — хрипло прошептал он, — я умею ждать.

А после, резко развернулся и вышел, гулко ударив входными дверями.

4

Май

Меня мучали кошмары. Они были черными, как лапы елей, свисающих над головой, и тяжёлыми, как дорожная глина, к которой я прилипала с каждым шагом. Я бежала среди безмолвного, глухого леса, но ощущение тревоги сдавливало грудь. Каждый шаг давался с трудом, ноги вязли в холодной земле, как будто сам лес пытался меня удержать, не отпуская.

Всё вокруг было искажено, как в кошмаре: стволы деревьев извивались, а их ветви словно протягивались ко мне, чтобы схватить. Из темноты доносился шепот — он становился всё громче, сливаясь в бьющий по ушам гул, от которого хотелось зажать уши и кричать. Голоса были неразборчивыми, будто говорили сразу сотни, но каждый из них звучал зловеще, настойчиво, пронизывая сознание.

Я просыпалась в холодном поту, сердце колотилось так бешено, что казалось, оно вот-вот вырвется наружу. Тошнота подкатывала к горлу, и всё тело содрогалось, как будто его трясло в лихорадке. Голова пульсировала от резкой, колющей боли, словно искры света вспыхивали и гасли в затылке. Я судорожно дышала, пытаясь успокоиться, но горло сжималось от сдерживаемых рыданий, и злые слёзы, обжигая глаза, катились прямо на подушку.

— Тихо, девочка, тихо… — звучал низкий, успокаивающий голос рядом. Чьи-то сильные руки осторожно придерживали мою голову, поднося воду к губам. Я глотала жадно, чувствуя, как прохладная жидкость немного утоляет огонь внутри.

Человек рядом менял влажные компрессы на моем лбу, и каждый новый холодный прикосновение приносил кратковременное облегчение, но в глубине души оставался страх, который не отпускал.

Я снова погружалась в пучины сна, словно тонула в бездне, откуда ко мне медленно, но неотвратимо тянулись руки. Их прикосновения были ледяными, как сама ночь, обволакивающими, словно липкие тени. И в этой тьме я чувствовала его взгляд — взгляд того, кто смотрел на меня с немой, леденящей душу уверенностью. Один только этот взгляд, невидимый, но ощутимый, сковывал меня парализующим страхом.

«Ты моя, Айна…» — эти слова раздавались в глубине моего сознания, резонируя во сне, словно колокол, бьющий на смерть.