А в новое время этим был известен генерал Скобелев.
«Скобелев был прислан поправить неудачи, понесенные нами в 1879 году под стенами Геок-Тепе. Туркмены решили ни за какие деньги не давать нашим войскам даже верблюдов. Эта решимость туркмен могла погубить все планы Скобелева. Для вторжения в Ахалтекинский оазис необходимо было иметь до 6000 верблюдов, а у него было 1200. Туркмены стояли на своем: «нет верблюдов». Доведенный до крайности Скобелев велел созвать туркменских старшин и казиев (священников). На дворе около дома Скобелева стояли пять влиятельных старшин и два почетных казия со 150 туркменами. Когда Скобелев убедился, что переговоры бесполезны, он быстро вызвал взвод солдат и арестовал старшин и казиев. Арест этот до того испугал остальных, что они ускакали в кочевья и объявили своим, что русские сослали всех их старшин и казиев в Сибирь. Но Скобелев отправил арестованных на лодке «Тюлень» в Ашур-Аде, а кочевникам объявил, что оставляет их старшин заложниками»
[679]
.
Когда же 12 января 1881 г., Геок-тепе был взят штурмом, семьи уцелевших и убежавших текинских воинов были взяты в заложники».
«19 июня 1915 года главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал от артиллерии Н. Иванов приказал главному начальнику Киевского военного округа взять среди немецкого населения в колониях заложников, главным образом из учителей и пасторов, заключить их до конца войны в тюрьмы (пропорция заложников: 1 на 1000 человек немецкого населения), реквизировать у колонистов все продукты за исключением продовольствия до нового урожая, а в немецких колониях поселить беженцев. За отказ немцев сдать хлеб, фураж или принять беженцев заложники подлежали смертной казни. Это — редчайший в истории пример, когда заложники брались от населения своего же государства (причем вдали от линии фронта — А.К.). О своём приказе генерал Н. Иванов проинформировал начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерала Н. Янушкевича и министра внутренних дел Н. Маклакова. О своём приказе генерал Н. Иванов проинформировал начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерала Н. Янушкевича и министра внутренних дел Н. Маклакова»
[680]
.
В циркуляре командующего Юго-Западным фронтом генерал-лейтенанта А. И. Деникина к начальникам Приамурской, Акмолинской, Самаркандской, Курганской, Ташкентской, Тургайской и Якутской областей от 27 октября 1916 г. предписывалось «срочно препроводить в штаб фронта алфавитный список заложников…»
[681]
.
Приказ наркома внутренних дел РСФСР Г. И. Петровского № 73 от 3 сентября 1918 г. гласил:
«…из буржуазии и офицерства должно быть взято значительное количество заложников. При малейших попытках сопротивления должен применяться расстрел. Отделы милиции и чрезвычайные комиссии должны принять все меры к выяснению и аресту всех подозреваемых с безусловным расстрелом всех замешанных в контрреволюционной и белогвардейской работе. Тыл наших войск должен быть, наконец, окончательно очищен от всякой белогвардейщины и всех подлых заговорщиков против власти рабочего класса и беднейшего крестьянства»
[682]
.
21 октября 1918 г. в г. Пятигорске в ответ на убийство членов Всероссийского Центрального Исполнительного комитета Совнаркома РСФСР большевики расстреляли 59 заложников (из них: 24 генерала и контр-адмирала, министр юстиции и министр путей сообщения)
[683]
.
При подавлении Тамбовского воастаания Тухачевский использовал не только химическое оружие, но и захват заложников. В приказе командующего 8-й армией Южного фронта М. Н. Тухачевского № 30 от 12 мая 1921 г. говорилось о целесообразности взятия местного населения в заложники (одиночно или целыми семьями) в качестве инструмента психологического подавления
[684]
.
Так, 27 июня в с. Осиновка Курдюковской волостииз числа крестьян были взяты заложники. В ультимативной форме односельчанам было предложено выдать «бандитов» и указать места хранения оружия. По истечении двух часов, ввиду неисполнения данного требования, более 20 человек в присутствии сельского схода были расстреляны
[685]
.
Потери гражданского населения можно считать случайными, попутными, неизбежными, трагическими. Но они есть. Они сопутствуют любому наступлению, вторжению, штурму. И наступления русской (советской) армии никак не могли быть исключением.
Вот победный 1945-й. Да берегу реки Уссури идут бои за Хутоуский укрепрайон. Японский гарнизон в укреплениях на горе Острая был уничтожен в результате заливки в подземные сооружения 2 тонн бензина с последующим подрывом. В ходе осмотра подземных сооружений на высотах Острая и Безымянная было обнаружено свыше 500 трупов японских военнослужащих. Порядка 75 % японцев погибли вследствие подрыва укреплений с использованием взрывчатки и горючих веществ. В подземных сооружениях советской комиссией были обнаружены тела 80 женщин — членов семей офицерского состава и медицинский персонал. Кроме того, там были найдены трупы 80 детей в возрасте от года до 12 лет
[686]
.
Публикатор называет их «жертвами японского фанатизма»
[687]
. По той же логике сегодня роспропаганда обвиняет западные страны — мол, поставляя оружие Украине, те продлевают остро-огневую фазу конфликта и тем самым увеличивают число жертв «украинского фанатизма». Геббельс в том же самом обвинял американцев. Но по этой логике в гибели блокадников виноваты защитники Ленинграда, а не блокировавшие город немецкие войска.
В 1955 года эту логику напомнил Клайв Льюис в сказке «Племянник чародея»:
«— Гляди на то, чего никто не увидит, — сказала королева. — Таким был Чарн, великий город, чудо света… Теперь здесь царит молчание. Но я глядела на город, когда он был полон жизни. И сразу, в единый миг, по слову одной женщины, он умер.
— Кто эта женщина? — несмело спросил Дигори, и без того зная ответ.
— Я, — ответила королева. — Я, последняя владычица мира, королева Джедис. Виновата моя сестра. Она довела меня, будь она проклята вовеки! Я хотела ее пощадить, но она не сдавалась. Все ее гордыня!».
А ближе к нашему времени о судьбе «мирняка» есть рассказ протоиерея Александр Дьяченко «Суд совести»:
«— Как-то пригласили меня освятить одну квартиру у нас в посёлке. Звоню в дверь, мне открывает уже седой, но ещё достаточно крепкий мужчина. Хозяин квартиры оказался военным лётчиком. И в своё время совершил, как это сегодня принято называть, несколько командировок в Афганистан.
Бомбили и позиции душманов, ну и, естественно, деревни, или аулы, где эти люди жили.
— Что вас заставило пригласить священника? — спрашиваю его. Вы человек верующий?
— Да не так, чтобы очень верующий, скорее, как говорится, Бог у меня в душе. У меня проблемы со здоровьем, батюшка. Пока воевал, всё было хорошо, никаких жалоб, а вот сразу же после войны в организме начался какой-то странный процесс. Мои кости стали истончаться, перестал усваиваться кальций и другие необходимые элементы. Сначала меня списали с лётной работы. А потом и вовсе вынужден был уволиться в запас. Самое главное — непонятна причина заболевания. Изучать меня изучают, но всё без толку. Может, какая порча?
— А может быть причина в другом? — Спросил я его. — Может у тебя сперва душа заболела, а уж потом и тело? Ведь ты же бомбил не только боевиков, но и мирное население, всё тех же детей и женщин. Проклятия матерей, потерявших своих детей, и плачь сирот, — они ведь просто так, без последствий, — не проходят. И поразить могут лучше любого «стингера».
— Война есть война, — отвечал он мне, — ты же знаешь: «лес рубят — щепки летят». Всегда при таких делах будут жертвы среди невинных. Я и предложил ему для начала покаяться в гибели по его вине вот этих самых невинных «щепок». Он обещал подумать…
Через какое-то время мы с ним случайно встретились.
— Что, — спрашиваю, — надумал?
— Не могу! — говорит.
— Покаяться — это значит считать себя неправым. Значит, то, что я делал, должно считаться неправильным? И что же получается, что я прожил жизнь впустую, и должен теперь её стыдиться, крест на ней поставить?
В храм он так и не пришёл, при каждой встрече мы сухо раскланиваемся и расходимся, — каждый в свою сторону. Но, я надеюсь, что главный наш с ним разговор ещё впереди…»
[688]
.
