«При этом преследовании драгунами и казаками убито до 8 тыс. человек обоего пола… Кроме того, после взятия крепости внутри нее зарыто 6500 тел», — подтверждает официальный рапорт
[659]
.
Скобелев в те дни не постеснялся сказать английскому корреспонденту:
«в Азии продолжительность мира находится в прямой пропорции с уничтожением противника. Чем сильнее вы бьете их, тем дольше они будут сохранять спокойствие впоследствии»
[660]
.
Почему жители Геок-Тепе сопротивлялись белому царю? Да потому что его солдаты пришли к ним вовсе не с блинами и рассказами про Любящего Иисуса. «Страна до Геок-Тепе нами разорена. Желательно набеги хорасанских ханов направить также для разорения страны между Геок-Тепе и Асхабадом. Существенно: жечь текинские припасы, имущество и забирать скот. Если бы Ваше Превосходительство нашли возможным регулировать набеги эти, придав им стоющие размеры, то с нашей стороны могла бы быть курдам оказана помощь»
[661]
. Итоги взятия Геок-Тепе оценивались так: «Погром при штурме Геок-тепе настолько силен, что паническое состояние в народе, по всей вероятности, будет неизгладимо»
[662]
.
Прогноз о «неизгладимости» оказался верен лишь с одной стороны. В памяти русского народа это погром начисто отсутствует. Но в памяти туркменского народа тот день и в самом деле оказался неизгладим: начиная с 1991 года, 12 января в Туркмении отмечается как национальный День Памяти (Хатыра гюни), установленный в честь защитников Геоктепинской крепости и всех туркменов, погибших в боях за свободу и Отчизны. В октябре 2014 года президентом Туркмении был подписан Указ об объединении памятных дат поминовения погибших в Геоктепинском сражении и Ашхабадском землетрясении 1948 года, и утверждён единый День памяти — 6 октября.
Английские корреспонденты, бывшие в павшей крепости, написали душераздирающие очерки. Российский же император «был шокирован полученными отчетами о жестокой расправе русских войск над мирным населением. Несмотря на награды и повышение в звании Скобелев был вскоре переведен на службу в Минск, что по сути являлось отставкой. По свидетельству начальника штаба 4-го корпуса Михаила Духонина, после битвы при Геок-Тепе Скобелев стал часто впадать в тяжелое, мрачное настроение, думать о смерти и упоминать о лежавших на его совести многочисленных «осмысленных» жертвах»
[663]
.
А в начале своей военно-карательной карьеры Скобелев был решителен и бодр:
Даже Википедия пишет о нем:
«Скобелев 21 мая с двумя сотнями и ракетной командой, двинулся вдоль арыка Карауз для разорения и уничтожения туркменских аулов, дабы наказать туркменов за враждебные действия против русских; поручение это он исполнил в точности… Кипчакское и киргизское население ханства не хотело признать себя побеждённым и готовилось к возобновлению борьбы. Генерал Кауфман находил силы Скобелева недостаточными для удержания хотя бы большей части ханства и предписал Скобелеву совершить зимою 1875–1876 движение по правому берегу Дарьи и ограничиться погромом кочевавших там кипчаков и кыргызов. Отряд Скобелева за 8 дней прошёл по этой части ханства по разным направлениям, обозначая свой путь уничтожением кишлаков. Кипчаки уклонялись от боя… Киргизы, населявшие хребты Алая и долину реки Кизыл-су, продолжали упорствовать. Скобелеву пришлось пройти в дикие горы с оружием в руках и применять его также и против мирного населения, действуя методами, которые всегда применялись в войнах на Востоке. Помимо карательной операции против киргизов, экспедиция в горы имела также и научные цели».
Что ж, ранее он сам учил чему-то противоположному Евангелию: «первенствующий долг каждого — жертвовать всем, в том числе и своим духовным я, на развитие сил отечества»
[664]
.
И до Скобелева «захват кокандских или бухарских городов и опорных пунктов нередко сопровождался массовыми убийствами не только их гарнизонов, но и тысяч мирных жителей. Вот как, например, описывал один из таких эпизодов П. И. Пашино, журналист, востоковед, путешественник и секретный агент военного ведомства:
«Чимкент (крепость на подходах к Ташкенту) стал русским 20 сентября 1864 г. благодаря штурму, произведенному генералом Черняевым. Резня была жестокая: солдаты, разграбивши базар, врывались в дома жителей и души ли их; пострадали также многие женщины и дети. Годовщину этого штурма туземцы сопровождают повсеместным плачем, и, по жалуй, действительно готовы бы были отомстить «кяфирам» за это, но не хватает средств»
[665]
.
По окончании покорения Средней Азии «Победоносцев рассказывает, что в числе разных комиссий, коих он состоит членом, ему приходится измышлять средства обезвредить полусумасшедшего в. к. Николая Константиновича — старшего сына Константина Николаевича. Он наделал бесчисленные пошлости и преступления в Ташкенте, где даже, из назначенных к надзору за ним лиц некоторые просто были по его распоряжению убиты. В последнее время, несмотря на существование законной жены и взрослых детей, он взял четырнадцатилетнюю девочку, с которой его яко бы обвенчал пьяный поп, обведя венчавшихся три раза около обеденного стола. Теперь Н(иколай) К(онстантинович) приехал в Тверь и продолжает там бесчинствовать. В Петербурге рассуждают о том, что с ним делать, и никак ничего придумать, не могут»
[666]
.
Военный врач В. П. Кравков в начале Первой Мировой служил помощником начальника санитарного отдела штаба 10-й армии. В дневнике он записал разговоры русских офицеров:
«18 декабря 1915. Захлебываясь от удовольствия, сии озорники цинично рассказывали за обедом, как они правили в Туркестане, внушая и поддерживая в невежественном населении убеждение, что никаких законов для него не писано, а существуют вместо них одни лишь нагайки!»
[667]
Начинается 20 век — а методы борьбы с покоряемым населением («партизанами») не меняются.
Русский генерал П. К. фон Ренненкампф, командующий Первой армией, предписывал сжигать прусские селения, откуда стреляют по войскам. Так, 25 (12) августа 1914 года он сообщал в штаб фронта, что «поступают редкие донесения об одиночных выстрелах из селений по войскам. Все селения, откуда стреляют, сжигаются, о чем население оповещено»
[
[668]
. Однако это не предполагало уничтожение деревень вместе с их обитателями. А когда 7 сентября (25 августа) в самом Инстербурге прозвучал некий выстрел, он отдал грозный приказ: «Прогремит выстрел из какого-либо дома — будет сожжен дом; прогремит еще один выстрел — будут сожжены все дома на улице; прогремит третий выстрел — будет сожжен весь город»
[669]
.
Еще один русский литературный классик, Александр Куприн в сборнике очерков «Около войны. Двинск» (1914)
[670]
описал некоторые действия русских войск во временно занятой ими Пруссии:
«А вот что рассказывает раненный кавалерист солдат-гвардеец Вишневский: — Прямо мы наступали на неприятеля. Дрались жестоко, но только когда мы пришли в деревню, то нас встретили очень гостеприимно, а потом они нашего офицера убили из-за угла. За это мы расстреляли их пятьдесят человек, в возрасте от 17-ти до 45-ти лет. — И ты расстреливал? — Обязательно!».
