Так что фуражиров от мародеров отличить не всегда просто.
В 1773 году гусары получают приказ идти на Азов, «усмирять» ногайцев и татар:
«Мы запаслись мукой и сухарями и углубились в степь. У нас истощился провиант раньше, чем мы добрались до татар. Два гусарский полка, Бахмутский и Сербский, преследовали их до реки Кубани. Нам достались скот, обоз, дети и значительное число женщин. Бахмутские гусары поживились немалой добычей, хотя начальство произвело по этому делу расследование»
[571]
.
О европейском походе русской армии 1805–1807 года то же самое говорит ее командующий:
«Я стал ежедневно получать донесения из отрядов о недостатке продовольствия, которым страдают войска и о необходимости, в которую поставлены полки, разсылать фуражиров, чтобы силою забирать по деревням необходимые им припасы».
[572]
Это речь идет о движении русской армии по «союзной стране» — Польше.
Генерал Ермолов вспоминал о тех днях:
«в продовольствии был ужасный недостаток, который дал повод войскам к грабежу и распутствам. От полков множество было отсталых людей. И мы бродягам научились давать название мародеров: это было первое заимствованное нами у французов»
[573]
.
В начале марта 1807 года уже в Пруссии «оказался уже очень большой недостаток фуража в окрестностях всего расположения армии; подвозка же его сделалась чрезвычайно затруднительно по причине отвратительных дорог. Поэтому я отправил три кирасирских полка занять квартиры в Рёселле и его окрестностях, где было гораздо легче добывать продовольствие как для людей, так и фураж для лошадей»
[574]
. Кирасиры это отборная тяжелая кавалерия, ударная сила. Вряд ли в таком количестве она посылалась для закупок.
Сам Кутузов 18 сентября 1812 года уведомлял тульского, калужского, владимирского, рязанского и тамбовского губернаторов о том, что «мародерство в армии увеличивается и даже распространилось в губернии от театра войны». В тот же день фельдмаршал с тревогой докладывал Царю: «Заботу немалую делает мне мародерство… Принимаются все меры». Действительно, меры принимались строжайшие. 7 октября Кутузов приказал «всех нижних чинов», уличенных в мародерстве, «наказывать на месте самыми жестокими телесными наказаниями». Только 21 октября он распорядился 11 мародеров «прогнать шпицрутенами каждого через 1000 человек по 3 раза» и еще 14 — «через 500 человек по 3 раза»
[575]
.
«Приказ по армиям. 18 августа 1812 года (30 авг н. ст). Главная квартира села Старое Иваново № 2.
Сегодня пойманы в самое короткое время разбродившихся до 2000 нижних чинов… Привычка к мародерству сию слабостию начальства, возымев действие свое на мораль солдата обратилась ему почти в обыкновение…».
«Ф. В. Ростопчин — М. И. Кутузову. 17 сентября 1812 года. Село Вороново.
…Московская губерния находится теперь в самовольном военном положении и жители оной, так как и должностные чиновники, более нежели на 50 верст в окрестностях Москвы, опасаясь быть ограбленными от неприятеля, а более того и от своих раненых, больных и нижних воинских чинов всюду шатающихся единственно для разорения соотечественников, оставив свои жилища, разбежались в неизвестные места…».
По поводу последнего документа необходимо добавить, что в письме к Александру I от 8 (20) сентября 1812 г. московский генерал-губернатор еще резче высказывается по этому поводу: «Солдаты уже не составляют армии. Это орда разбойников, и они грабят на глазах своего начальства… Расстреливать невозможно: нельзя же казнить смертью по несколько тысяч человек на день»
[576]
.
Генерал-лейтенант в отставке князь Дмитрий Михайлович Волконский записал в своем дневнике:
«В Москве столько шатающихся солдат, что и здоровые даже кабаки разбивают. Растопчин афишкою клич кликнул, но никто не бывал на Поклонную гору для защиты Москвы. Итак, 2-го <сентября> город без полицыи, наполнен мародерами, кои все начали грабить, разбили все кабаки и лавки, перепились пьяные, народ в отчаянии защищает себя, и повсюду начались грабительства от своих»
[577]
.
Денис Давыдов, "освободив" Гродно, обратился к его жителям: «Господа поляки! В черное платье! Редкий из вас не лишился ближнего по родству или по дружбе!.. Один выстрел — и горе всему городу! Невинные погибнут вместе с виновными… Все в прах и в пепел!» — угрожал он. Им был отдан приказ расстрелять всякого, у кого будет найдено огнестрельное оружие после двухчасового срока, предписанного для его сдачи. Католиков Давыдов заставлял креститься по-православному — справа налево, в чем находил особенное удовольствие
[578]
.
Поход русской армии в Европу в 1814 году. Приказов, запрещающих грабежи и насилия, было в достатке. Кутузов их выпускал не реже раза в месяц. Но у историков-медиевистов есть такое правило: если в некоей точке пространства-времени появляется множество проповедей, законов, канонов, обличающих некий грех — значит именно он тут и расцвел. Ну ни к чему вешать знаки «Осторожно, поезд!» в местности, где нет железных дорог.
Поэтому память об этих приказах никак не дает основания для утверждений, будто в том европейском походе русские солдаты не разбили ни одного окна и не снасильничали ни одну женщину
[579]
. Скорее — наоборот. По мере поступления новых сведений о разбоях приходилось обновлять приказы.
Уже в Польше отметились казаки: они не стеснялись в обращении с местными жителями, в результате чего «сделались продавцами золота целой Европы»
[580]
. Вступив на «вражескую» землю и увидав вокруг множество наживы, казачьи части начали стремительно терять свое главное преимущество — подвижность: «Но сей казак (Платов) вздумал остаться две недели в Ковне, для разделения сокровищ, частью от неприятеля, а большей частью от обывателей заграбленных»
[581]
.
В союзной Австрии (на землях Чехии) и то не обошлось без «инцидентов»: «Однако когда наши выходили из терпенья, то, не взирая на приказания начальства, они вступали в бой с вооруженными мужиками и австрийцами…»
[582]
. Уже во Франции Барклай де Толли выговаривал военному генерал-полицеймейстеру Ф. Ф. Эртелю «До сведения моего доходит, что в тылу армии происходят большие шалости и беспорядки от отсталых и мародеров»
[583]
. Нечто подобное он писал и атаману Платову: «Доходят до меня жалобы на шалости, делаемые Казаками войска Донского… а потому Вашему сиятельству… отношусь с покорнейшей просьбой моей о принятии строжайших мер к прекращению всех таковых беспорядков и насилий»
[584]
. И все же, — «Несмотря на все предписания, каким образом они должны вести себя», — с грустью отмечал Барклай де Толли, — наши войска «причиняют обиды жителям, от которых входят жалобы»
[585]
.
Сам император Александр говорил о единодушно-грабительском настроении своих солдат:
