Алексей аккуратно сдвинул стул и поднялся. Встал, сам не замечая, как пальцы треплют и сминают фуражку.

— Я не вернусь, Харитон Гаврилович. Передайте, пожалуйста, отцу мои искренние извинения.

Карпов отложил трубку и собирался одёрнуть много возомнившего о себе юнца, но Алексей поспешил ретироваться. Всё, что он хотел передать, он сказал. А слушать, как Павла отказываются признавать, не хотелось. Порыв ветра бросил ему пригоршню снега за воротник, Алексей вернул фуражку на голову и поднял ворот. Сколько раз им ещё придётся с этим столкнуться? И сколько раз сталкивался с подобным Павел? Алексей покачал головой и ускорил шаг.

Карпов же после ухода Алексея словно выплюнул трубку, вишнёвое дерево показалось отвратительным на вкус. И что он мог раньше в нём находить? Ещё один юнец погибнет во цвете лет. Будто мало их таких сгинуло. Взгляд потяжелел. Карпов взял расчёску и несколькими быстрыми движениями разгладил свои усы.

В полдень дневальный вызвал рядового Иванова к командованию. Вызовы это было всегда плохо, но после его разжалования следовало оставить и последнюю надежду. Павел оправил шинель, длинные полы стреножили ноги, огладил шапку и направился к начальству.

Ничего хорошего, как и ожидал Павел, из этой встречи не вышло. Звал его к себе ни кто иной, как адмирал Харитон Гаврилович Карпов, и скидок на его болезненное положение он не делал. Мышцы, натянутые под принуждением стоять ровно, начали ныть, но стоял навытяжку Павел исправно. И верноподдано поедал глазами начальство. Даже выражение, как только увидел, кто его ждёт, попытался принять соответственное. Как всегда не вышло, так что стоял он с привычным отупевшим солдатским лицом. Распекание на все корки пришлось снести безмолвно, хотя Павел не мог отделаться от мысли о том, что чванливые генералы не хуже рядовых падают под меткой пулей.

Карпов закончил очередную брань и встал из-за стола, нависши над Павлом. Роста адмирал был невысокого, лишь немногим выше него, но несмотря на приземистость был широк и крепок.

— Чего ты, эдакая каналья, жизни подпоручику не даешь? Репутацию его губишь? Возомнил ровней стать?

Павел выслушал молча, а сказать хотелось многое. Но подобная вольность грозила ему нарваться на крупные неприятности от распущенного языка. Он разомкнул сухие губы:

— Я не принуждаю Алексея Кирилловича общаться со мной.

— А письмо он в Петербург отцу не по твоей указке отправил? Да ты юлить передо мной вздумал? Совсем Алексей от рук отбился после встречи с тобой. Что это, как не твоё дурное влияние, рядовой Иванов?

— Я не в силах влиять на людей так, как влияет многолетнее воспитание, — в голове пронеслось «язык мой — враг мой», но вырвавшиеся слова было не удержать.

Громкий хлопок прозвучал в наступившей на пару мгновений тишине.

— Молчать, наглец! — Карпов с силой ударил рукой по столу. — А ну как прикажу выпороть на конюшне за неуважение к адмиралу?

— Меня уже пороли, ваше благородие. Пятьсот прутов.

Карпов посмотрел на невозмутимое лицо перед ним. По спине поползли мурашки. И лицо, и его выражение были точь-в-точь как у его друга, генерала Петропавловского, в молодости. Слишком похож, одно лицо, одни глаза. Под этим взглядом было на удивление неуютно, но вида Карпов не показал.

— Слыхал уже. Зря, видать, дерево хорошее на твою спину перевели. Ума не прибавилось.

Адмирал замолчал и внимательно разглядывал стоящего перед ним Иванова. Тот словно воды в рот набрал. Хотя с таким лицом как у него, оно возможно и к лучшему.

— А расскажи мне об этом случае подробнее. За что тебе спину грели?

Последующий рассказ был выдержан на удивление невыразительным голосом.

— Мы с Алексеем Кирилловичем пошли в бордель. Жениться на Елизавете Михайловне он не желал и томился мыслями на этот счёт. В борделе мы заняли комнату с двумя мадамами. Однако же Алексей так и не смог увлечься действием. На следующий же день меня обвинили в мужеложстве и выпороли.

Отрапортовал Павел совершенно бесцветно. И даже поза не изменилась ни на палец.

В голове Карпова крутились мысли, что похоже и правда яблоки не далеко от яблонь падают. Но показывать он это не собирался, хотя тон, с которым он держался с Павлом, изменился. Совсем немного.

— Та-ак. Вот шельма! И кто предложил сей любопытный способ бегства от женитьбы?

Павел упорно молчал.

Широкие брови Карпова двинулись, заломив кожу между ними грубыми складками. Голос снова посуровел.

— В молчанку играть вздумал?

— Никак нет.

— Тогда отвечай. Чья идея?

— Моя.

Карпов хмыкнул в усы.

— А я уж думал, никто этого великого праведника по девкам ходить не заставит. Так и умрет бобылем, ни жены, ни детей. Всё время в конюшне да на плацу тратил.

Павел стоял на вытяжке и молчал. В спине откровенно ломило, и он начал подсчитывать в уме, когда тело его подведёт, и он упадёт таким же оловянным солдатиком под неприятно изучающим взглядом Карпова.

— Свободен. Алексей Кириллович, — интонации почти в точности повторили бесцветность голоса Павла, — уже не мальчик. Сам за себя отвечать будет.

— Так точно.

Стукнули каблуки и Павел вышел.

Весь день Алексей был погружен в дела, так что о вызове рядового Иванова к командованию он узнал далеко не сразу. Лишь когда краем уха из разговоров офицеров услышал, что в часть снова приходил адмирал и вызывал к себе того самого солдата. Зачем он его вызывал, было вопросом обсуждаемым, что заставляло Алексея применять все свои запасы терпения, которые со временем истончались всё сильнее. Но после службы к Карпову он зашёл. Разговора на этот раз не вышло, Карпов крутил свою трубку, отмалчивался и хмыкал. И как не давил на него Алексей, в детали разговора посвящать его не желал. Даже прикрикнул на него под конец, чтобы тот прекращал это. И бросил, чтобы Алексей сам решал, что со своей жизнью делать. Только чтоб не пожалел потом. Хотя сам Карпов как и раньше был уверен, что всё это временное. Полное юношеского максимализма и светлых идеалов. Но силком тащить дурака в Петербург делом тоже не было, так что Карпов отступил.

Снег глубоко вминался под тяжёлыми шагами Алексея. Тот в ярости делал резкие, словно с силой шаги, а в голове всё крутилось, что брата оградить ему так и удалось. Очередной раз тот оказывался подневольным служивым, и покоя эта мысль не приносила. Алексей решил непременно расспросить Павла о всём, о чем с ним говорил Карпов. И выяснить, что он вообще от него хотел!

Павел же не хотел ничего. Поэтому в квартире его Алексей не обнаружил, в данный момент Павел находился в кабаке и опрокидывал в себя вторую рюмку самогона. После первой он смог считать, что отделался лёгким испугом. Могло быть и хуже. Гораздо хуже. Всем постоянно что-то было нужно от бедного рядового Иванова. А бедный рядовой Иванов в данный момент начал ощущать единственное желание — чтобы его не трогали. После второй рюмки он окончательно утвердился в этом желании и направился домой. Шёл он вполне уверено, не шатало, на ногах держался твёрдо, чего нельзя было сказать в метафорическом смысле, и негромко что-то напевал под нос. В окошке горел свет, так что застать Алексея, склонившегося над своими переводами, удивление Павлу не принесло.

Скрипнула дверь, и Алексей повернул к нему голову.

— Павел? Ты сегодня поздно, — взгляд был беспокойным.

Он отодвинул бумаги в сторону и осторожно положил перо. Подошёл к Павлу поближе. Лицо того горело от холода и спирта. Обычно бледного цвета щёки покраснели неровными пятнами. Он повесил шинель, снял сапоги и повернулся к Алексею. Тот снова о чём-то тревожился, но на этот раз выяснять причины у Павла желания не было.

— С тобой всё хорошо?

— Да, — и Павел оставил Алексея.

Щедро зачерпнул из ведра, где у них хранилась питьевая вода, ковшиком. Жадно приложился. Чай был бы лучше, но, пожалуй, сейчас разница была незначительной.

Стол освободился от бумаг и чернил окончательно. Алексей собрал всё в аккуратные стопки и убрал к своим вещам. Подозрительно посмотрел на бормочущего что-то себе под нос брата. У него хорошее настроение? Случилось что-то, о чём он пока не знает? Но, когда Павел достал вчерашний хлеб и принялся с аппетитом откусывать прям от горбушки, тревога проснулась снова.