Немного помедлив, Павел вздохнул и распорол и свой матрас. Уверенности, что там нет жильцов, у него совершенно не было. Скорее наоборот. Но, когда он заглянул внутрь, на удивление никого не нашёл. Павел на всякий случай поворошил сухо шелестящие внутренности и в очередной раз задумался, кто жил и спал здесь до них.

Скрипнула доска пола и Павел заметил, что Алексей успел вернуться и теперь напряжённо следил за ним. С тревогой во всё лицо.

— Ну как?

— Вроде чисто, — Павел ещё раз на пробу поворошил ножом слежалое сено, но, кажется, и правда никого внутри не было.

Когда Алексей, всё беспокойно просматривающий на место отсутствующего матраса и то и дело почесывающийся, ушел на службу, Павел выдохнул и присел на свою кровать. Впереди был целый день. Свободный день. В это было сложно поверить. Почти как увольнительная. На этой мысли Павел потёр перевязку, переходившую через плечо. Он посидел какое-то время, застывшим взглядом глядя перед собой, а потом собрался с силами и принялся убирать их общую квартиру. Иметь общую квартиру с офицером звучало, пожалуй, ещё более невероятно, чем нежданная увольнительная. Хотя не более, чем иметь этого самого офицера в братьях.

Спина позволяла немногое, и уборка в его положении была не лучшим решением, но выбирать не приходилось. Чтобы клопы наползли из углов, хотелось ещё меньше. Так что он таскал и грел вёдра с водой, наматывал на палку тряпку и тщательно протирал полы. Жалел только, что сил пройтись с щёткой и ножом, чтобы как следует вычистить все доски, у него нет. Спина ему такого явно не простит. Даже от его скромных усилий короста на ранах начала трескаться, и бинты мокли. Павел сумел вынести грязную воду, проделав спуск и подъем по узкой и длинной лестнице чёрного хода, и обессиленно сел на единственный целый табурет в комнате. Второй лежал в углу, задрав к тёмному потолку две ноги. Третья лежала рядом. Ногу табурет потерял вчера, когда Алексей позволил себе неосторожность с силой опустить весь свой вес на почтенного ветерана, выдержавшего немало чужих задов. Табурет на самом деле не мешало бы починить, но на это Павла уже не хватало.

Спустя несколько минут Павел перевел дух и перебрался на кровать. Спина требовала покоя. Матрас был старым. Он успел за долгие годы принять форму человеческого тела с углублением посередине и твёрдыми слежавшимися краями. Почти корабельная койка — гамак. Но это было лучше, чем ничего. И несомненно лучше, чем вшивые казармы, из которых, какие бы совместные усилия солдат и фельдшеров не прикладывались, окончательно вытравить живность было невозможно.

Когда силы частично восстановились, Павел перекусил вчерашними остатками и продолжил лежать, в полной мере наслаждаясь возможностью провести свой последний день в покое. Хотя спину ему в любом случае не мешало бы наново перебинтовать, и в часть идти придётся, но спешить ему было некуда.

Алексей же за весь день не нашёл возможности даже присесть за обедом. Начало трети было в самом разгаре, и вышестоящее начальство неусыпно следило, чтобы армейские офицеры не застаивались без дела. То приходили вести о внеплановой комиссии ружей, а их по бумагам по одному на человека да десяток запасных, а на складе дай бог одно на троих да ещё половина проржавела, то очередной пересчёт продовольствия и поиск экономного распределения выданных средств на чистку и смазку оружия. И среди всего этого неутихающее беспокойство о Павле и непрестанно зудящие следы мелких укусов. Алексей то и дело скреб коротко обрезанными ногтями по запястьям в попытках унять чесотку, но кожа, казалось, только раздразнивалась подобными движениями. Особые мучения ему приносило то, что далеко не все места приличествовало чесать на публике. Хорошо бы он выглядел, стоя с отчётом перед полковником Яблонским и до красноты раздирая собственный зад. Так что приходилось сжимать зубы и терпеть, позволяя себе на людях только время от времени поправлять рукава.

Физическое и моральное неудобства смешались так, что Алексей перестал разделять, где была телесная слабость, а где тревога за брата. Тот всякий раз с неиссякаемым упорством рвался в часть, и Алексей не находил себе места, представляя, как в это же время Павел терпит перевязку или выслушивает разговоры остряков в столовой.

Как только в череде дел выдались свободные отнятые от обеда пять минут, Алексей заглянул в лазарет. Путь к нему он выбрал так, чтобы пройти рядом с казармами, вдруг Павел там? Но Павла там не нашлось, и Алексей успел воспользоваться своим положением и лишний раз заставил сержантов провести проверку чистоты казарм. Веры в то, что брат на самом деле решил впервые спокойно отсидеться, не было. Скорее это походило на глупые и невероятные мечтания. Внешнию тревогу подпоручик успешно скрывал, но сам внутри был весь как на иголках. И как только наступил вечер, он направился в новую квартиру. Их новую квартиру. И ни подводящая нога, которая так и норовила подвернуться, ни снег, который успели утоптать до льда, не помешали ему добраться в два раза быстрее, чем того можно было ожидать.

Павел мирно лежал на кровати и погружался в дрёму, когда услышал тихий стук в дверь. Мышцы напряглись, и он поднял голову.

— Кто? — торопиться вставать с кровати не имело смысла.

— Павел? Это я, Алексей. Открой, пожалуйста.

Неожиданно оказалось, что стоять перед запертой дверью и не иметь ключа, чтобы открыть, довольно… жалко. Как и просить её отворить.

Медленно и тщательно вымеряя каждое движение, Павел встал и отпер дверь. Оставил ключи и запирание Алексею и вернулся обратно в кровать. Лежать и безнадёжно подсчитывать секунды, когда вспыхнувшая от движений боль снова притаится и вытеснится на границы сознания.

В кровать Павел стремился так уверенно, что не заметил, какой внимательный взгляд Алексей уткнул ему в спину. Он запер дверь, умылся скромными струями воды — теперь затраты возросли вдвое, а позволить ходить за несколько вёрст в гору к ключу не мог ни один из них. Алексей был занят на службе, и сходить за водой означало пожертвовать по меньшей мере часом времени отведённого для работы над переводами, а Павел со своей спиной рисковал остаться вместе с вёдрами где-то в горах и стать пищей падальщиков.

Алексей достал из сумки бумажный свёрток и развернул нехитрый ужин, состоявший из куска варёной говядины, лука да пары ломтей хлеба. Посмотрел на Павла.

— Снова ходил в часть?

— Да.

Алексей развёл руками. Вздохнул. Поделать с ним он ничего не мог. Только смириться с тем, что Павел его никогда не послушает, если не захочет что-то сделать сам. Хлеб легко разломился в руках, и Алексей разделил ужин на две неравные части, оставив больший кусок говядины для Павла.

— И вот что с тобой делать?

На запах еды Павел сначала повернулся, а потом и перебрался ближе к столу, сел на предложенный ему единственный их табурет, второй так и лежал у стены. Павел решил, что займётся им позднее. Когда раздобудет необходимые инструменты, если Алексей не успеет раньше. Посмотрел на неравный раздел и отрезал от своего куска мяса лишнюю часть. Пододвинул обратно к Алексею. Объедать его он был не намерен, чтобы тот сам не решал. Порезал лук, щедро посыпал ломоть хлеба солью и с удовольствием принялся за еду. Да уж, мясо было совсем не то, что давали солдатам. Не жир с жилами, а чистое и вполне мягкое. Павел даже зажмурился, наслаждаясь вкусом. Но ёрзанье Алексея заставило его на несколько минут оторваться от еды. Тот всё не мог никак спокойно сидеть на ближайшем крае кровати, постоянно менял позу, перекладывал ногу на ногу, приглаживал на себе одежду и чесал запястья явно в попытке переключиться. Павел отложил недоеденный ломоть хлеба. От говядины не осталось уже ничего.

— Ты заходил в лазарет?

— Да, — к чему вёл Павел Алексей не понимал. Он ждал там его?

— Тебя там уже не было.

— Попросил бы средство от укусов, — Павел посмотрел на хлеб, бросил оставшийся кусок в рот и бодро захрустел луком. — Надо съездить в аптеку в Пятигорск, купить там пижмы и багульника…