— Что? — вскрикнула она.

— Вот почему я настаивал, чтобы она отказалась от участия, — вздохнул он. — Если бы она осталась, вы обе оказались бы здесь вместе, и обе могли бы погибнуть.

— Но в опасности именно она, Блэквелл! Именно она умрёт, если… Постой.

В голове всплыло что-то из его прошлых слов. О том, как её отец потерпел поражение во второй попытке пройти Фантазму за три дня до её прибытия в Новый Орлеан. Это был тот же день, когда её мать…

— Блэквелл? — её голос сорвался.

— Да? — он сделал шаг к ней, его глаза горели тревогой, заметив резкое изменение в её настроении.

— Сколько времени нужно Фантазме, чтобы переместиться в другой город? Сколько дней между соревнованиями?

— Меньше сорока восьми часов. Почему ты спрашиваешь?

Значит, её отец потерпел поражение примерно в день восьмого уровня… этого уровня. И человек, которого её отец любил больше всего, тот, кто должен был участвовать в этом испытании ради него…

— Кажется, я сейчас упаду в обморок, — прошептала она.

Он оказался рядом в мгновение ока, помогая ей сесть на пол, когда её дыхание стало сбиваться. Две Женевьевы перестали спорить и тут же бросились к ней.

— Что с ней? — спросили они одновременно, прежде чем снова обменяться гневными взглядами.

— Отойдите от неё, — рявкнул Блэквелл. — Дайте ей пространство.

Он снова повернулся к Офелии, провёл успокаивающей рукой по её волосам. Она тяжело дышала, отчаянно пытаясь вобрать в себя воздух, осознавая всю серьёзность испытания.

— Офелия. Дыши, ангел. Со мной, хорошо?

Она кивнула, и он начал отсчитывать её вдохи и выдохи.

Когда она наконец овладела собой, она посмотрела на него и произнесла:

— Мой отец — причина смерти нашей матери. Это был не сердечный приступ. Это был этот уровень. Он, должно быть… он, должно быть, выбрал неправильно.

Блэквелл замер. И она увидела это в его глазах: он просчитывал детали, анализировал временные линии и приходил к тому же самому выводу. Рывок воздуха оборвал её грудь — безмолвное подтверждение в его взгляде стало последней каплей. Что-то в том, как он тоже складывал пазл вместе с ней, окончательно разрушило её.

— Мне так жаль, ангел, — прошептал он, осторожно вытирая её слёзы. — Мне ужасно жаль. Я ничего не знал, Офелия, клянусь. Он перестал звать меня на помощь в испытаниях задолго до этого уровня. Иногда я даже задаюсь вопросом, зачем он вообще заключил со мной сделку. Если бы я мог что-то сделать…

— Я ничего не понимаю, — всхлипнула одна из Женевьев.

Офелия глубоко вдохнула и встала, Блэквелл дал ей время самой прийти в равновесие. Она обвела взглядом двух Женевьев, которые с беспокойством смотрели на неё. Обе были идеальными копиями её младшей сестры: золотисто-каштановые волосы, ярко-голубые глаза под густыми ресницами, как у самой Офелии. Полные брови, ещё более полные губы. Все детали совпадали — вплоть до каждой веснушки, разбросанной по их румяным щекам и переносицам, до розовых кружевных платьев.

— Я сломала два ребра, упав с лестницы в Гримм-маноре, когда ты гналась за мной, играя в догонялки, — сказала Офелия густым голосом. — Сколько нам тогда было?

— Это было всего одно ребро, — одновременно ответили обе. Затем первый двойник скрестила руки и добавила: — Тебе было двенадцать, мне девять. И это было случайно.

Чёрт. Это будет сложно.

— Тебе нужно задавать вопросы, которые не основаны на твоих воспоминаниях, — посоветовал Блэквелл. — Магия манора может извлечь их из твоего разума и передать самозванцу.

— Что, чёрт возьми, это значит? Что я могу спросить, чего сама не знаю? Постой.

Идея внезапно пришла ей в голову, и Блэквелл ободряюще кивнул.

— А если спросить… сколько людей ты целовала?

Это был вопрос, на который у Офелии не могло быть точного ответа, но то, что скажет каждая из Женевьев, могло многое объяснить.

Двойники замолчали на мгновение.

Затем первая, наконец, сказала:

— Если честно, точно не знаю. Слишком много пьяных поцелуев на вечеринках, чтобы помнить каждого… но я бы сказала около тридцати?

— Тридцать? — фыркнула вторая Женевьева. — Это оскорбительно. Всего одиннадцать.

Все обернулись к Офелии, Блэквелл внимательно наблюдал за её реакцией. Она обдумывала ответы. Без сомнений, первая Женевьева была самозванкой. Дело было не в числе, а в том, что Офелия мельком видела дневник сестры до того, как попала в Фантазму. Женевьева записывала даже самые незначительные детали своей жизни: какого цвета была её одежда, каких птиц она видела по пути в город, сколько раз Офелия закатывала глаза за утро… Она точно бы знала, сколько у неё было поцелуев, и не стала бы предполагать.

Однако ответ второй Женевьевы оказался головоломкой.

Точное число. Но слишком маловероятное, учитывая, что Офелия помнила несколько имён, связанных с мимолётными романами сестры. Женевьева даже признавалась, что скрывала часть своей личной жизни, чтобы не задевать чувства Офелии. Но если Офелия могла вспомнить почти одиннадцать, это означало…

Она протянула руку к медальону на своей шее и приблизилась к первой Женевьеве. Ничего. Как она и ожидала. Она повернулась ко второй. Снова ничего.

Она глубоко вдохнула и решила сделать прыжок веры.

— Ни одна из них не Женевьева, — объявила она.

Сначала ничего не произошло. Офелия и Блэквелл затаили дыхание. Две Женевьевы обеспокоенно посмотрели друг на друга в ожидании своей судьбы.

Затем обе растворились в облаке дыма.

— Ты сделала это, — с гордостью произнёс Блэквелл.

В центре комнаты появился портал.

Она с решимостью направилась к нему.

— А теперь, извини. У меня есть счёты с Принцем Дьяволов.

ГЛАВА 49. СЕРДЦА

Одно, в чём Блэквелл всегда был прав, так это в том, что мягкое сердце никому не приносит пользы. Оно снова и снова разбивается. Оно кровоточит ради тех, кто этого не заслуживает. Поэтому, когда она наконец окажется лицом к лицу с создателем Фантазмы, её сердце уже не будет мягким. Оно станет твёрдым, закалённым всеми ударами, что она пережила за последние две недели. И теми ударами, что ещё только предстоят, когда её время с Блэквеллом неизбежно подойдёт к концу.

Если только она не сделает что-то, чтобы это изменить.

А если Принц Дьяволов откажется дать ей то, чего она хочет?

Тогда она покажет ему свои зубы.

ГЛАВА 50. УРОВЕНЬ ДЕВЯТЫЙ: ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Офелия вышла из портала и оказалась снова в вестибюле. Она с решимостью пересекла пространство, стремясь найти пустую стену, пока ждала возвращения Блэквелла.

— Куда ты идёшь? — раздался голос Синклера с его поста у портала.

Она остановилась, обернувшись и обнажив зубы в зловещей усмешке.

— Закончить это.

— Что ты имеешь в виду? — процедил он, кипя от ярости.

— Думаю, тебе придётся подождать и увидеть, — ответила она с ухмылкой.

Через мгновение Блэквелл появился рядом с ней.

— Ты собираешься снова вызвать дверь, — утвердительно сказал он.

— Да, — кивнула Офелия. — Именно так.

Синклер отшатнулся в неверии.

— Это невозможно. Только Салемаэстр способен вызвать её — когда останется последний участник.

Блэквелл улыбнулся, словно знал тайну.

— Она уже делала это раньше.

Синклер задохнулся от возмущения.

— Нет.

Офелия закрыла глаза, восстанавливая в памяти образ двери. Это было незадолго до её официальной встречи с Блэквеллом. Дверь находилась в конце коридора в крыле их группы, но она догадывалась, что расположение не имеет значения. Важен только свободное место. Она представила, как дверной проём вырастает из воздуха, огромное кованое обрамление, украшенное алыми мозаиками, и позолоченная ручка.

Её медальон начал нагреваться на шее, и, открыв глаза, она увидела дверь. Синклер сначала застыл, поражённый, но вскоре его лицо исказила ярость.