Зачем владельцу трех школ сведения, которые он терпеливо копил даже не годами - десятилетиями? Леум никогда ни во что не вмешивался, не участвовал ни в одной интриге, но он знал столько, что напоминал паука в центре паутины, раскинутой по всей стране - а, может, и по всему миру.
- Я возьму с собой шестерых, - сказал он. - Поднимитесь пока что в дом, выпейте воды. Гвардейцы останутся здесь и вернутся позже.
Кларисса бросила взгляд на своих спутников, но оба алларца не стали спорить, только пожали плечами и кивнули. С мэтром Тейном вообще редко спорили, хотя на первый взгляд он казался незначительным. Женщина не знала, собственное ли это качество, или плоды давней выучки "заветников", но так было всегда. Ни слугам, ни наставникам, ни даже ученикам не приходило в голову противиться распоряжениям или выполнять их - любые - кое-как.
Одного из шестерки госпожа Эйма знала, когда-то именно он учил ее обращению с кинжалами и ножами. Кажется, Дерас не опознал во взрослой женщине пятнадцатилетнюю ученицу, не понимавшую, зачем, чтобы научиться пользоваться стилетом, нужно жонглировать тяжелыми булыжниками и танцевать, держа на ладонях зажженные свечи.
Обратная дорога заняла все те же три часа, хоть женщине и казалось, что спутники медлят, щадят лошадей, да и вообще не слишком торопятся. Разговаривать не получалось, да Тейн и никогда не любил лишних слов, спутников его, кроме бывшего учителя, Кларисса не знала - молчание казалось угнетающим, а часам к пяти попросту нестерпимым. Всадница стискивала зубы, чтобы не застонать. Темнело перед глазами, а мощеная розовым дорога казалась пестрой косынкой или юбкой дикарки: по ней плясали цветные блики. От усталости? От бесконечной тревоги?
В начале седьмого кавалькада подъехала к дому, который снимало семейство Эйма. Кларисса прошла наверх, не представляя, как, каким чудом можно будет поднять с постели Фиора, который очнулся-то поутру, но, к ее изумлению, господин регент уже не лежал - сидел в кресле. Белее молока, полупрозрачный и с синяками под глазами - даже странно, крови-то он потерял немного, но все-таки способный двигаться. Потомки Золотого Короля были выносливы, но помимо выносливости тут нужна была и несгибаемая воля, а на ее недостаток Фиор пожаловаться не мог, что бы там ему самому не казалось.
Присутствие второго, сидевшего рядом, поначалу насторожило, а лежавший на коленях золотой скипетр и попросту испугал. Король прислал господина казначея в качестве своего представителя - к добру ли это? Сам по себе Гильом Аэллас был замечательным человеком, разумным и необыкновенно - особенно для алларца - сдержанным, но в этом и беда: поймет ли он, что здесь творится? Гильом казался слишком медлительным, ему самое место в казначействе, а не здесь... и кому из двоих соратников по "малому совету" и совету нынешнему он больше симпатизирует? Что приказал ему король? Уж не арестовать ли Фиора он явился?
- Я буду дурным вестником, - Аэллас первым поднялся навстречу Клариссе; от его слов сердце забилось вдвое чаще. - Господин Алларэ - уже часа три в Шенноре, комендант крепости отказывается пропускать внутрь кого-либо, кроме него, а с ним - двое капитанов гвардии герцога Гоэллона и городской палач.
"Он все-таки с нами, - поняла женщина. - Это хорошо, и на его стороне право приказывать от лица короля, но Реми уже там. Палач нашелся, и даже если его напоили, для Реми не составит труда привести палача в трезвый вид..."
- Досадно, - вздохнула Кларисса. - Господин Аэллас, можете ли вы что-то сделать с комендантом?
- Законного - увы, ничего, он в своем праве. Однако ж, в сложившихся обстоятельствах законом придется пренебречь, - огромный алларец слегка пожал плечами. Скипетр в широченной ладони казался золотой соломинкой. В голубых глазах мелькнуло что-то такое, что коменданту оставалось лишь посочувствовать. Попасть между Реми и этой ледяной глыбой...
- Я хотел бы выслушать господина регента наедине, - заговорил Тейн. - Много времени это не займет. Остальных я попрошу спуститься и готовиться ехать.
Кларисса, выставленная из собственной спальни и королевский представитель подчинились беспрекословно. В коридоре Гильом взял женщину под руку, вежливый даже сейчас. Ни мужской костюм для верховой езды, пропахший конским потом, ни знание того, что через полчаса им, возможно, придется стоять плечом к плечу в драке казначея не смущали. Это роднило его с Хельги - и еще больше с Фиором.
- Вы поступили на редкость разумно, госпожа Эйма. Я весьма признателен вам за участие. Можете не беспокоиться насчет обвинения в измене, король прекрасно понимает всю его нелепость. Ни вам, ни моему герцогу ничего не грозит, однако ж, мы должны позаботиться и о герцоге Скоринге. Его показания жизненно необходимы для блага государства.
"Господин казначей и тетрадь, - вспомнила женщина. - Да, он будет на нашей стороне до последнего, ему нужна возможность личной беседы... но почему же он бездействует?"
- Я понимаю, какой вопрос вы хотите мне задать, - Гильом остановился на лестничном пролете. - Госпожа Эйма, я ранее бывал в Шенноре и знаю, что, сумей даже я убрать с дороги коменданта и подчинить себе крепость, ведь в моем распоряжении отряды городской стражи, нам это нисколько не поможет. Именно поэтому я и ждал вашего с мэтром Тейном возвращения.
- Вы приняли верное решение, - спускавшийся по лестнице Леум одобрительно покивал.
Шедший за ним герцог Алларэ удивленно вскинул голову. Как Фиор ни старался не хромать, передвигался он все равно с видимым усилием. Рана над коленом была не столько опасна, сколько болезненна, и, должно быть, каждый шаг давался с трудом. Но на лице было куда меньше тревоги, чем до того - лишь напряженная сосредоточенность человека, который готовится к сложному и опасному делу. Должно быть, Тейн сумел его успокоить насчет грядущего конца света.
Кларисса вдруг осознала, что ничего не понимает. Всем грозила беда, вчерашнее кровопролитие столкнуло с гор лавину - и теперь оставалось ждать прихода в мир Противостоящего, разрушителя, или его помощника и соперника, который обманул герцога Скоринга, и один - смерть быстрая, а другой - медленная; но что-то изменилось, а женщине об этом не сказали. Зато Гильом Аэллас не оторвал коменданту его безмозглую голову и не пресек все безобразие. Почему?!
Через мгновение стало не до того: пол выскользнул из-под ног, и если бы не Гильом, бесцеремонно поймавший женщину за воротник, а потом прижавший к себе, она упала бы в обморок прямо на лестнице собственного дома. Сам он стоял незыблемой скалой, только недовольно нахмурил брови. Фиор вцепился в перила, Тейн побледнел, ненадолго утратив привычный всем цвет лица.
Показалось - в крышу ударила молния, прямо посреди ясного дня.
- Дела божественные нас больше печалить не будут, - тихо сказал Леум. - Пора заняться человеческими.
"Несправедливо! - губы шевельнулись, но звука не было, только безмолвный крик, рвущийся из груди: - Несправедливо, несправедливо!.."
Араону казалось, что он стоит далеко - не дотянешься, - от остальных, и видит все со стороны. Все. Всех.
Ханна Эйма - ладони прижаты ко рту, с трудом упихивают обратно даже не крик, а девичий рев, и лицо оплывает, сминается теплым воском, глаза набухают слезами. Еще немного, и плотина рухнет, и будет боевитая северянка рыдать в три ручья, вымывая всю боль...
Брат Жан - беспомощно вскинутая рука, пытающаяся схватить, удержать пустоту, но от ладони до чужого плеча - слишком далеко, и теперь остается только вспомнить о смирении, о принятии неизбежного. Губы едва дрожат - молится? Бранится про себя?
Андреас Ленье - встрепанный скворец, искривленные в досадливой гримасе брови, в глазах же - уже смирение, понимание того, что иначе быть не могло. Взгляд медика, заранее наполненный согласием с тем, чего нельзя изменить.
Альдинг Литто - безнадежным отчаянием и виной выбеленное лицо, распахнутый в продолжении несвоевременного "Нет!" рот, и сам - словно тонкая ветка, схваченная морозом - неживая, хрупкая, достаточно одного прикосновения, и переломится...
