Даже у ее момента счастья и безусловной любви с Томашем. Боль и кровавые следы на постельном белье. Но это того стоит.

Томаш тяжело дышит и отстраняется, едва успевая вытащить член, чтобы пролить семя на повлажневшую от их движений ткань.

– Жаль, – говорит Астрид, опустив взгляд на место, где еще совсем недавно соединялись их тела, – я хотела бы ребенка.

– Глупая, – качает головой Томаш и нежно целует ее в ключицу, – сейчас самое неподходящее для этого время.

Тяжелая тишина наполняет пространство между ними, потому что оба знают, что и сейчас девушка куда менее импульсивна, чем кажется. Ее мысли о ребенке – жалкая попытка подарить самой себе хоть немного надежды. На то, что если все вскроется и брата с сестрой обнаружат, у нее останется хоть что-то на память о возлюбленном. На то, что ее, будь она беременной, может быть, все-таки пощадят, хотя в это верилось с трудом. И, конечно, вовсе не на то, что они выберутся из этого ада и создадут настоящую семью в далеком и прекрасном месте.

Когда Астрид думает об этом, ей хочется плакать, но она держит себя в руках. Сейчас она разнежена и почти счастлива. А отец воспитал ее тем человеком, который старается ценить то, что у него есть. И сегодня у нее были прекрасные мгновения близости с любовью всей ее жизни. В том, что это Томаш Астрид не сомневается. Отец тоже всю жизнь с самой юности любил одну женщину – ее мать. А Астрид слишком во многом старается быть на него похожей.

– Эй, Тома… – в комнату заглядывает Йоханна и, обнаружив обнаженных парня с девушкой в помятой кровати, ехидно ухмыляется, – простите, что помешала, но нам, вообще-то пора. Тут как бы… оккупация.

При всей вредности Йоханны, ей хватает чувства такта, чтобы сразу же убраться из комнаты и не продолжать осыпать новоявленных любовников колкими шуточками. Томаш нехотя выпускает Астрид из объятий и начинает одеваться. Девушка садится на постели и заматывается в одеяло, пальцами расчесывая растрепанные волосы. Румянец на впалых щеках делает ее более юной. Такой, какая она должна быть на самом деле. Какой она была бы, если бы не война и голод.

– Я слышала, что один мужчина в госпитале обсуждал возможность выбраться из города, – говорит Астрид, – но я не знаю можно ли ему доверять.

– А сама ты как думаешь? – интересуется Томаш.

– Похоже на ловушку, – честно признается девушка, – но… может быть мы должны попытаться? Вы не можете прятаться там вечно.

«Нас все равно всех убьют» – думает она, но не говорит. Как раз в этот момент из прихожей раздается писклявая трель звонка. Юноша и девушка испуганно переглядываются.

«Под кровать» – говорит Астрид одними губами. Потому что шаги Томаша на лестнице могут услышать.

Девушка быстро одевается и с бешено колотящимся сердцем идет в прихожую. Астрид бы подумала, что теперь, после того, как она узнала радости плотской любви, умирать не страшно, но это не так. Умирать все равно страшно.

– Кто там?

– Пани Райх, это я, – доносится из-за двери голос соседки пани Вуйчик, – можно?

Астрид приоткрывает дверь и пялится на соседку, стараясь придать своему лицу максимальную невозмутимость, хотя ее щеки до сих пор пунцовые, а волосы всклокочены.

– Извините, пани Вуйчик, – говорит Астрид, – я приболела и сегодня осталась дома. Зайдите вечером, когда придет отец. Я могу быть заразной.

– Заразной? – откликается испуганно пани Вуйчик и вроде как Астрид довольна произведенным эффектом, – серьезная инфекция?

– Нет, пани, все хорошо, – качает головой Астрид, – особых симптомов нет. Но лучше не рисковать, сами понимаете.

Вуйчик задумчиво жует губы и все-таки соглашается убраться. Астрид закрывает дверь, прижимается к ней спиной и тяжело дышит, стараясь успокоиться. Какого черта принесло эту склочную старуху? Вдруг она услышала голоса или шаги в их квартире? Но… тогда бы она спросила об этом? Или… Чего разнюхивала? Зря все-таки Астрид решилась выпустить брата с сестрой с чердака.

Томаш выходит из комнаты и пытается ободряюще улыбнуться Астрид, но девушке от этого не холодно, не жарко. Ее по-прежнему слегка колотит, словно у нее действительно лихорадка. Только Астрид не была бы дочерью своего отца, если бы не умела себя держать в руках.

– Все в порядке, – произносит она почти совершенно спокойным голосом, – вам пора возвращаться.

Силдж снова задремала в машине. Ее короткий, тревожный сон прервали приглушенные звуки голосов, доносящиеся с передних сидений. Женский и мужской.

Ее мозг уже готов был пуститься в тревожный пляс панической атаки, когда споткнулся о поразительное открытие: это не его голос. Не Франца. Не сумасшедшего, вломившегося в ее дом; мужской голос принадлежал всего лишь тому безобидному американскому туристу. И…

Все хорошо. Она едет в Осло, чтобы… чтобы… а дальше свой план Силдж продумать не потрудилась.

Вероятно, чтобы сесть на автобус и вернуться наконец-то в Хёйбу. Сделать вид, что последних суток ее жизни попросту не было. Она будет вспоминать все это через полгода и поражаться тому, какой невероятный сон ей приснился. Существовала даже небольшая вероятность, что пожилая отшельница даже решится рассказать об этом кому-то из тесного круга своего окружения. Небольшая – не совсем подходящее слово. Близкая к нулю.

«Тебе нужно смотреть поменьше фильмов, старушка» – скажут ей друзья в таком случае. И будут совершенно правы.

Старушка… – зачем-то повторила про себя Силдж и посмотрела на свою руку, лежащую на складках теплой, безразмерной кофты – руку молодой девушки с гладкой, упругой кожей. Чужую руку.

Что-то здесь не складывалось, и от этого начинала болеть голова. Женщина подвинулась на середину сидения, чтобы увидеть свое отражение в зеркале заднего вида и тем самым привлекла внимание попутчиков.

– Как самочувствие? – поинтересовалась девица с пассажирского сидения. Вроде как она представилась Элен, если Силдж верно запомнила ее имя.

Силдж было не очень удобно разговаривать с ней, не видя лица, потому что в зеркале отражался только мужчина. Он был куда менее дружелюбным и угрюмо молчал, а его вниманием куда больше владела петлявшая впереди трасса, чем случайная попутчица.

– Хорошо, спасибо, – заторможено ответила Силдж, с трудом выуживая из памяти все познания в английском языке, – я задремала. Мы скоро приедем?

– Уже приехали, – вдруг вступил в разговор мужчина.

Автомобиль плавно съехал с трассы в лес, зашуршав колесами по гравийной дорожке.

Силдж недоуменно завертела головой, пытаясь уловить то, что, вероятнее всего, упустила.

Вроде как они собирались ехать в Осло, но, может быть, она что-то перепутала и туристы говорили об еще одной остановке в пути. Как раз в этом лесу. Это, должно быть, какой-то особо примечательный лес, занесенный в туристические справочники. Или дела обстояли куда проще, и кому-то из ее попутчиков захотелось по нужде.

Силдж Уре, скромная фермерша из затерянной в норвежской глуши деревушки, была наивна и верила в совпадения. Другая Силдж Уре, похищенная из дома неизвестным мужчиной – уже нет. И решение сесть в машину к незнакомцам в данную минуту казалось ей поступком крайне опрометчивым.

Тревожное предчувствие грохотало в груди звоном церковного колокола и становилось все сильнее.

Мужчина вышел из машины, а девушка осталась сидеть. Силдж зябко обняла себя за плечи, как ей казалось, незаметно, покрепче прижимая к груди пистолет, который на прощание дал ей Франц.

Как только дверца рядом с женщиной распахнулась, она инстинктивно зажмурилась, ожидая удара, но его не последовало. Ее всего лишь довольно грубо вытащили из машины и поволокли вглубь леса.

Силдж шла с закрытыми глазами, все еще мучительно зажмурившись, чудом не спотыкаясь о камни и корни деревьев. Мужчина так крепко держал ее за предплечье, что рука в этом месте начала слегка неметь, но вырваться женщина не решалась. Все волнения последнего дня вылились в состояние легкого ступора, которое теперь она была не в силах побороть.