— Что это? — в ужасе прошептала я.

Она обернулась. Бледная, почти как те полутрупы.

— Чума.

— Что⁈ Ты с ума сошла? — мой голос лопнул, словно перетянутая струна. — Зачем ты меня сюда привела⁈

Я попятилась, споткнулась, упала, вскочила. Мороз прошёл по коже, меня заколотило.

Чума!

— Не бойтесь, Ваше величество, — грустно усмехнулась Осень. — Пока вы нужны Дезирэ, никакая чума не посмеет вас заразить. Так же, как и меня. Мы с вами в безопасности. А они — нет. Если вы ничего не сделаете, то станете королевой мёртвого королевства.

— Почему ты меня сюда привела? Тебе надо было позвать Дезирэ. Это он колдун…

— Он здесь был. Сказал, что исцелять людей не может. Кроме тех, кто конкретно ему нужен.

Осень горько усмехнулась. Я сглотнула, беря себя в руки. Закрыла глаза, чувствуя, как дрожу с ног до головы. Открыла, посмотрела на мёртвую женщину.

Рыжая. Волосы были ужасно грязны, и всё же — рыжая.

— Эти дети тоже умрут, если им не помочь, — прошептала Осень.

— И как же им помочь?

— Надо организовать госпиталь. А ещё сжигать все дома и вещи, где побывала чума. Откройте подвалы королевских хранилищ, накормите людей. Дайте им зерна, чтобы они его посеяли. У вас же есть какие-то… куры. Отдайте людям. Не голодным — те сразу съедят, а когда насытятся. Не давайте просто, давайте за работу: за очистку улиц, за работу в госпитале, за… Чума — болезнь нищеты. Потому что тело ослаблено голодом, потому что грязь. Потому что крысы и блохи разносят чуму.

— Откуда ты это…

— Я из будущего, — серьёзно ответила Осень. — У нас это проходят в школах.

Взяв себя в руки, я подошла и села на корточки рядом с женщиной.

— Пить, — прошептала старшая из девочек, не открывая глаз, — ради всего… пить…

Глаза обожгло. Мир затуманился. Я встала, подошла к деревянной бадье на лавки у погасшего очага, зачерпнула, поднесла к её губам. Я не должна плакать! Ведь я — королева. Королевы не плачут. Но слёзы всё чертили и чертили свои ледяные дорожки на моих щеках.

Моя мама умерла от чумы. Я совершенно точно знала это, несмотря на то, что память свидетельствовала: королева Блестэль жила долго и счастливо с мужем.

* * *

Госпиталь мы организовали прямо во дворце. Всех, кто, побоявшись заразы, ушёл, я отпустила. Слуг не хватало. Под руководством Осени мы соорудили странные костюмы: длинные плащи, перчатки выше локтей, что-то вроде сутан, а, главное — маски в виде длинного клюва, заполненного перемолотым углём, раскатанным тонкими слоями между марлей. После рейда по домам, заражённым чумой, всё это беспощадно сжигалось. Члены семьи заражённых арестовывались и помещались в карантин — тюрьму. Во дворце пылали костры, и в огромных чанах бесконечно стиралось с золой и мылом бельё. Меж стенами натянули верёвки, и всё это сушилось разноцветными — белыми, бурыми, серыми — флагами. Умерших хоронили в общей, очень глубокой, яме.

Дезирэ не помогал нам, но и не мешал. И за то спасибо.

Вечером, усталые почти до изнеможения, мы с Осенью возвращались через внутреннюю площадь замка. К сожалению, мне пришлось тоже обмывать, кормить и поить больных: просто не хватало рук. Тех, кто рискнул бросить вызов смерти, оказалось намного меньше, чем равнодушных и трусливых. Да, я, конечно, королева, и не должна, но… Может ли что-то сильнее мотивировать подданных, чем пример их королевы? Ну и опять же… Осень сказала правду: я зачем-то нужна Дезирэ. Поэтому он не допустит…

Левая рука зачесалась. От усталости как-то особенно болели глаза.

Я опустилась рядом с черешней. А что если попробовать оживить её магией? Коснулась углей, попробовала почувствовать хоть какую-то жизнь. Я знала: мёртвых воскрешать невозможно. Смертельно раненных исцелить — да, но не мёртвых.

Увы.

Ну что ж… Чем эта смерть хуже тех смертей, которые мы видели сегодня? В конце-концов, это всего лишь бессмысленное дерево…

— Смотрите, что я нашла.

Я обернулась. Осень подошла и разжала кулак. На ладони её лежала крохотная косточка. Черешня? Кто-то из стражников когда-то прожевал и выплюнул прямо здесь?

— Давайте посадим?

— Вряд ли она взойдёт…

— Давайте попробуем.

Я забрала косточку. Зажала в руке, устало выдохнула, прикрыв глаза. Да, это было бы чудесно. Ведь это плоть от плоти той самой черешни! Никаких других деревьев здесь ведь давно нет. На миг я даже поверила, что однажды скорлупа треснет, из трещины поползут тонкие белые корешки, проклюнется согнутый молочно-зелёный стебелёк, разогнётся, раскроет первые листики. А потом начнёт тянуться к свету, вытягиваться, выпуская веточки…

— Шиповничек, — шёпотом позвала меня Осень.

И потрясение в её голосе заставило меня открыть глаза. Я не сразу им поверила: в руках у меня зеленел тонкий саженец. На нём уже было четыре веточки, и по-детски крупные листочки доверчиво разворачивались к небу.

Глава 8

Великий змей

Три дня мы только и делали, что боролись с чумой. Или меньше? Я сбилась со счёта. Мне казалось, что прошло ещё лет сто. Королевские повара безостановочно варили еду для больных и бедных. Добровольцев становилось всё больше и больше: с пяти человек их количество выросло до шестидесяти. Одни ежедневно обходили дома, другие чистили улицы, третьи сжигали имущество, четвёртые помогали в госпитале и на кухне… Третьими, в основном, были молодые парнишки.

И можно было бы бросить уже пачкать руки и сажать мозоли на нежную кожу, ведь главное я сделала — подала пример. Но… парадоксальным образом в тяжёлой и грязной бурной деятельности мне становилось легче. Не знаю почему. Может, я просто так уставала, что сил не хватало принять решение остановиться?

Когда рыжеволосая девочка, та, что я напоила водой в тот, самый первый день, схватила меня за руку всё ещё слабенькими, но уже не горящими от жара, ручонками и прошептала:

— Вы — добрая фея… я вас люблю… я умру ради вас… — я почувствовала себя совершенно счастливой.

Отчего-то мне показалось, что именно эта — первая спасённая мной девочка — мой талисман. Если с ней всё будет хорошо, то и…

Я вышла в сад, вернее, на пустынную площадь, когда-то бывшую садом. Теперь из-за сохнущего белья не было видно быстро растущего черешневого деревца, но я помнила, что вчера оно было уже мне по колено. Видимо, магия. Я прислонилась к стенке, чувствуя, как кружится мир. Подмышки безумно чесались. Когда я мылась в последний раз? Да вроде бы вчера. Но, видимо, для грязи, гноя, пота госпиталя это было слишком редко. Надо будет велеть служанкам набирать ванную утром и вечером. Как бы упростить процесс мытья, занимающий несколько часов?

Но как же болит голова! Давит, словно чугуном.

— И как тебе нравится выносить их ночные горшки?

— Я их не выношу.

Не надо было оглядываться, чтобы узнать этот голос, наполненный ледяным презрением.

— Да? Люди отвратительно пахнут, тебе не кажется?

Я промолчала. Смотреть на него совершенно не хотелось.

— Ты думаешь, они тебя полюбят? — спросил он на ухо, я даже невольно вздрогнула. — Ты можешь отдать им всю свою жизнь, до последней капли, но им всё равно будет мало, и они затопчут тебя ногами, чтобы выжать ещё хоть чуть-чуть.

— Зачем ты мне это говоришь?

— От тебя пахнет потом. И грязью. И больными. И чем-то ещё. Отвратительным.

Чесаться хотелось так мучительно, что терпеть было просто невозможно.

— Извини, я устала. Завтра мы с Люсьеном хотим открыть ещё один госпиталь, и мне нужно выспаться. Мне жаль, что мой запах тебе неприятен…