— Мне нужно…
— Вернуться, да, — он сдёргивает шапку с моей головы и останавливается, когда из-под неё высыпается волна светлых локонов.
Моя ординатура отнимает все силы, у меня едва хватает времени поесть, не говоря уже о том, чтобы сходить в салон. До этого у меня всегда была стрижка «боб», а сейчас волосы отросли немного ниже плеч. Марк должно быть заметил, потому что берет кончик пряди и трёт его между пальцами, пристально и долго глядя на него, из-за чего я вспомнила то, что он сказал мне, когда мы оба были моложе.
«У тебя самый красивые волосы на свете. Глупо, что ты не отращиваешь их».
От всего этого внимания с его стороны меня бросает в жар. И это при такой погоде!
— Ты словно ледышка, — бормочет он, отпуская замок. — Я разжёг камин в гостиной. Иди постой у него…
— А что насчёт…
— … а я пока поищу противень, — добавил он, словно я была куда более предсказуема, чем ежеквартальный срок уплаты налогов. — Не могу поверить, что твой отец послал тебя сюда в эту чёртову метель.
— Я не возражала, — говорю я.
Немного возражала.
Очень даже.
— Ты не должна соглашаться на каждую его идиотскую просьбу. Особенно, если это не безопасно, — полные губы Марка сжимаются в тонкую линию, а затем слегка изгибаются в едва заметном намёке на юмор, который был так свойствен ему, что моё сердце пропустило несколько ударов. — Ты даже не любишь гребаную ветчину, Джейми.
Я издала смешок. Конечно, он знал.
— Папа пробует новый рецепт.
— Угу-угу, — он размотал шарф с моей шеи. — Разве что новый рецепт сможет пропечься сквозь те двадцать пять сантиметров снега, что выпадут сегодня ночью, ему всё равно не следовало посылать тебя сюда.
— Честно говоря, двадцать пять сантиметров — это не так уж и много.
Он удивлённо вскинул тёмную бровь.
Через секунду до меня доходит почему, и я тут же краснею.
— О боже.
— Это было грубо, Джейми.
— Это не то, что я имела в виду!
— Я понял.
— Нет, правда, я имела в виду… снега, двадцать пять сантиметров…
Звонит мой телефон, и я тут же отвечаю, настолько благодарная за это спасение, что готова основать культ почитателей мобильной связи.
— Привет, пап… Да, я добралась до Комптонов. Скоро пойду обратно… Да, сделаю. Конечно, — я бросаю взгляд на Марка, чьё выражение лица можно описать только как недовольное. Не-а, он всё ещё не фанат папы. — Марк, мой отец хочет, чтобы я напомнила тебе, что ты должен прийти к нам завтра на рождественский ужин, и… Да, пап. Обещаю я постараюсь привести его. Нет, я не стану его похищать, если он откажется, я… Хорошо, конечно. Я гарантирую, что если не смогу его уговорить, то силой притащу его к нам, — я повесила трубку с закатыванием глаз и положила телефон поверх одежды, которую Марк сложил на столешнице. Надевать их обратно будет мучением, но должна признать, приятно ощущать, что твоё тело не пронизывают миллионы маленьких льдинок. — Эм, ты придёшь на рождественский ужин? — спрашиваю я, заранее зная ответ.
— Нет.
— Поняла.
Он смотрит на меня выжидающе.
— Что?
— Я жду обещанного насильственного похищения.
— А. Точно, — я окинула взглядом его рост. То, как на нём сидит обтягивающая футболка, выделяя бицепсы. И мускулистые бёдра, виднеющиеся под джинсами. — Давай просто скажем, что я пыталась, но ты храбро меня одолел.
— Это была напряженная борьба?
— О да. Я удерживала тебя в удушающем захвате несколько секунд.
— Но потом ты поскользнулась на банановой кожуре?
Я смеюсь. От этого звука лицо Марка словно озаряется, а его широкая улыбка сгущает воздух вокруг нас, и…
Он не отводит взгляд. Всё смотрит и смотрит, словно готов проглотить меня целиком своими глазами. Он всегда был таким, когда дело касалось того, чего он хотел: ненасытным. Доминирующим. Стремящимся заполучить желаемое. И вот почему мне не стоило находиться здесь, с ним. Марк заставляет моё сердце трепетать, тело сиять, а мозг отдыхать, и это не то, что я могла бы вынести, получив, а затем отпустив. Всякий раз, когда я с ним, я становлюсь жадной и безрассудной, и…
В любом случае уже слишком поздно. У меня был шанс и я его упустила.
— Мне нужно идти, — говорю я, уставившись в кафельный пол. — Не мог бы ты…
Меня пугает внезапный треск, за которым следует глухой металлический стук. Я поворачиваюсь в ту сторону и ахаю, увидев в окно кухни, что случилось: на заднем дворе Комптонов одна из тяжёлых дубовых ветвей сломалась и упала на террасу.
В настоящее время она лежит на их мебели, которая выглядит немного… сплющенной. И, возможно, сломанной. На несколько частей.
Черт. Мне нужно спешить домой, пока погода не станет неуправляемой. Где, черт подери, этот противень? Я бросаю взгляд на Марка, широко раскрыв глаза, и тут же понимаю, что он читает мои мысли. Потому что, кажется, он точно знает, что я собираюсь сказать, и опережает меня.
— Джейми, позволь мне кое-что прояснить, — его голос был спокойным и очень, очень решительным. — Если ты думаешь, что я не свяжу тебя и не запру в своей спальне, прежде чем позволю тебе выйти на улицу в такую погоду, то ты совсем меня не знаешь.
Глава 2
Проблема в том, что я знаю.
Знаю Марка, то есть.
Мы знакомы с ним с самого его рождения, когда я впервые увидела его в больнице нашего родного города, где стоял запах сиропа от кашля и хлорки из бассейна. Взамен он стал сияющей звездой моего самого раннего воспоминания, в котором папа усаживал меня на большое плюшевое кресло, а миссис Комптон вручала мне бесформенный свёрток с предупреждением: «Будь осторожна, Джейми. Придерживай ему головку. Да, вот так». Мне было два с половиной. Табита, которая была примерно на полгода старше меня, только отпраздновала своё трёхлетие в аквапарке.
Хотя Табиты там не было. Она была дома со своими бабушкой и дедушкой из-за того, что её мама называла «серией истерик с целью привлечения внимания», что позже Табита перефразировала как «принципиальное возражение против навязывания излишних попыток расширения». Её проинформировали о том, что скоро в семье будет пополнение, и она совсем не хотела делиться тем, что, как ей казалось, было в ограниченном количестве: игрушками, хлопьями «Frosted Flakes» и любовью родителей.
Так я и познакомилась с её братом раньше неё, и с нетерпением ждала возможности сообщить, что с точки зрения конкуренции ей нечего бояться. Красный комочек, извивающийся у меня на руках, имел сморщенное личико, курносый носик, прыщавые щёчки, сложенные ушки, реденькие волосики, как у старичка, и был весь покрыт засохшими корочками. Они напомнили мне о сахарном печенье, которое папа пёк на праздники, особенно о тех, что не совсем удавались. «С не очень удачным видом», вот как он их называл.
Это описание подходило как нельзя лучше. У существа у меня на коленях явно не было ни грамма удачи.
— Как её зовут? — спросила я миссис Комптон.
— Его, — поправил меня папа. — Это мальчик, дорогая.
Внезапно всё встало на свои места.
— Вот почему он такой уродливый.
Взрослые разразились смехом — на мой взгляд, довольно злобным, учитывая, что бедному ребёнку уже приходилось справляться с неблагоприятным положением из-за того, что он не родился девочкой.
Я не слушала, о чём они говорят, пока мистер Комптон не спросил:
— Джейми, ты знаешь, как мы его назвали?
Я покачала головой.
— Марк. Марк Эван Комптон.
И возможно малыш уже узнавал своё имя, потому что в этот самый миг он открыл свои серые глазки и, после пары неуклюжих попыток, сжал мой указательный палец. Его пристальный взгляд словно говорил: «Привет».
А ещё: «Не уходи».
И, возможно, даже: «Ты мне нравишься».
Он был мал, но силен. И меня одновременно захлестнули чувства любви и защиты.
«Всё хорошо, — безмолвно поклялась я Марку. — Я буду твоим другом. И уговорю Табиту, чтобы она тоже с тобой дружила. И я буду любить тебя. Даже если ты самое уродливое создание, которое я когда-либо видела».
