– Василий, добрый вечер! Да я звоню по солярке, которую поставили на заседании правления комбайнёрам. Я знаю, кто топливо слил из комбайнов.

– Ну, так и кто же?

– Давай сначала договоримся, что ты об этом никому не расскажешь, что я тебе об этом сказал.

– Слушай, а зачем ты мне звонишь? Ты позвони председателю колхоза и введи его в курс дела, он отменит штраф, заставит платить того, кто взял солярку. Я-то, что могу сделать? Я не знаю, сколько поставили в счёт комбайнёрам, на заседании не был. Да и кто мне штурвальному поверит, так ли было дело. Возможно, сами комбайнёры продали солярку. Я-то кто такой, чтобы влазить в колхозные дела. Ты член колхоза, с председателем давно работаешь, он тебе поверит, и в секрете будет держать эту информацию.

– Ты дружинник и порядочный человек, я тебе верю.

– В разоблачении порядочность не учитывается, нужны факты, свидетели, фотографии.

– Стой, стой, фотография у меня есть. Я заснял его, когда он переносил канистру с топливом. Могу отдать. А ты покажешь председателю, и тот примет меры.

– Да, ты сам отдай это фото председателю и пояснишь всё, что спросит.

– Нет, я связываться не буду, а то ещё будет мстить. С ними опасно связываться. Если желаешь взять фотографию, приходи, я отдам.

– Хорошо, я приду, – отозвался Василий и положил трубку. А вечером, после спортивных тренировок с друзьями, он сходил и взял фотографию, и пошёл домой. Дорогой он встретил Павла Филипповича и передал ему разговор с электриком, а потом и его фотографию.

– Ладно, спасибо и за это, молодец. Оказывается, я наказал безвинных ребят. Я, пожалуй, вернусь в контору. Поработаю с этой фотографией. Не видел, куда уехал участковый?

– Он был с нами в спортзале, собирался к себе в кабинет, а дальше не знаю, возможно, ещё куда поехал. Моя группа сегодня на выходном, он отпустил нас.

– Ну, будь здоров, до свиданья, я всё же вернусь. Интересный случай.

А утром следующего дня Шведова вызвал сторож мастерской, сказал, что отопление не работает, потому что отключился свет. Тот пришёл утром рано и стал разбираться и искать причину исчезновения освещения здания ремонтной мастерской. Он выключил главный рубильник и стал просматривать электрический щит. Сторож зажигал спички и освещал приборы распределительного щита. Он обнаружил порванный провод и стал его сращивать. В какой-то момент свет вспыхнул в зале мастерской, а потом вновь погас. Шведов вскрикнул, а потом упал на пол, вскрикнул, потянулся и замер. Сторож нагнулся и стал трясти электрика, и не заметил, как еле различимая тень промелькнула в дверях и скрылась в утренних сумерках.

Председатель оставил разбирательство дел с фотографией, так как нужно было вызывать комиссию по охране труда, прокурора и самому быть там, а потом и организовывать похороны Шведова. Несчастный случай оформили, как случай на производстве. А после этого его вызвали в краевой комитет по охране труда и все затраты на похороны и единовременное пособие сиротам детей председатель взял на счёт колхоза, что он никогда такого не допускал. И в этом случае он никому не рассказал о беседе у себя в кабинете с Артюшиным. Ни наводящие вопросы, и вопросы с намёком, и после уж, как стал строже разговаривать, и потом и, как стал строжиться – ничего не помогло, до совести достучаться не удалось. И только, когда председатель показал ему фотографию, тот немного смутился, но в открытую не признался. А когда председатель сказал, что фотография сделана на току, одним из рабочих, Артюшин только произнёс: – «Я знаю, кто это сделал. Кроме Шведова там этим делом никто не занимался». На том эта беседа закончилась, они разошлись. Председатель решил завтра вызвать участкового и прокурора, чтобы сделать проверку усадьбы у отца и сына Артюшиных. Но Артюшины не спали всю ночь. Они отнесли пустые бочки в старую картофельную яму, и переносили имеющееся топливо туда. А ближе к утру, Артюшин пришёл в мастерскую и, увидев спящего сторожа, повредил проводку распределительного щита. Мастерская оказалась обесточенная. А дальше получилось то, что и получилось.

Через полмесяца председателя вызвали в краевой отдел по охране труда. Решение комиссии было подготовлено заранее. Предлагалось передать дело о трёх случаях со смертельным исходом в суд, и рекомендовалось снятие с поста председателя правления колхоза. Но, когда один из членов комиссии внимательно присмотрелся к груди, и, заметив орденскую колодочку, встал и спросил: – «Вы, что фронтовик, у вас знаки о ранении вот вижу. Так предлагаю в суд дело не передавать, а с работы вы сами отпроситесь. Я сообщу в ваше управление сельского хозяйства района наше мнение. Думаю, что коллеги меня поддержат, и вы не станете возражать. А то очень будет неудобно, фронтовиков на юбилей Победы будут чествовать, а одного из них отправим на скамью подсудимых». Все члены комиссии согласились с таким предложением и председателя отпустили домой. А когда, после нового года состоялось отчётное колхозное собрание, избрали нового председателя. Новый председатель не стал ворошить старые грехи, так как на этой неблагодарной работе, своих грехов даже за один год наберётся под завязку.

************

Все эти кадровые перестановки произошли в колхозе уже без ребят – дружинников. Им в декабре пришли повестки для службы в Армии. Все двенадцать парней изъявили желание служить на границе. Их отправили на Курильские острова. И хотя они были на границе, но и там были разные специальности. Если Василий, Николай, Семён, Виктор, Сергей, Александр, Иван и Алексей несли службу по охране границы. Владимир, как имеющий права шофёра – служил шофёром и возил начальника заставы, Сергей Тихонов – хорошо игравший на музыкальных инструментах, хорошо пел, и вдобавок, тщательно изучающий библию – попал в музыкальный взвод. Славу Узких определили на краткосрочные курсы коков. Пустовалова Сашу определили в связисты. Редкое счастье для служителей состоит в том, что все призванные земляки попали в одну часть. Это их настолько сплотило, настолько в их душах воспиталось солидарность и безоговорочное исполнение принятых или полученных приказов и решений в кругу, как друзей, так и служащих. Они домой писали письма в одно время, и, получив ответные письма из дома – читали их все вместе. И если приказы начальства выполнялись беспрекословно, то также исполнялись просьбы и советы своего лидера Аборнева Василия. Ему первому присвоили воинское звание. В какое-то время парни привыкли к распорядку службы, втянулись в нагрузку и, казалось им, что они справляются успешно, и, как бы стали исподволь ощущать недозагруженность своих сил и, главное, своих способностей. Некоторые ребята увлеклись чтением книг, другие стали вести дневники, куда записывали значимые события в их солдатской жизни. Были и те, что с повышенным интересом наблюдал за девушками и за женщинами, и многим удалось даже организовать с ними встречи. Но такой порядок в июле месяце был нарушен, и изменён бесповоротно и с повышенной нагрузкой. А дело в том, что в июле месяце на имя Василия, но как оказалось, письмо было обращено ко всем ребятам от своего участкового Александра Владимировича. Он писал: – «Дорогие земляки, и мои бывшие помощники, здравствуйте. С приветом к вам ваш друг старший лейтенант Александр Владимирович. Некоторые родители показывали мне ваши письма. Из ваших писем я узнал о вашей службе в современных условиях. В первых письмах вы писали, что были сильно заняты на службе. Это конечно верно и закономерно, так как в первое время всегда приходится трудно, и вскоре вы втянитесь, и у вас будет некоторое количество свободного времени и вам начнёт становиться скучно. Вас поманит к общению с гражданским населением. Всё понятно и ясно – таков закон природы. И закрывать глаза на это нельзя. Стоит нам только этот закон не до выполнить или перевыполнить, как наступит в жизни перекос и тут и до аварии недалеко. Молодой организм постоянно растёт и движется, как физически, так и умственно. И любой из нас посчитает за счастье, если кто из нас сам увидит свою линию роста, или ему кто другой, со стороны подскажет, используя свой накопленный опыт, и наработки. Мы с вами встречались и работали вместе определённое время и видели мою загруженность. Эта нагрузка не давала мне повода и возможности заниматься распутными делами или пьянкой. И я этим доволен и сейчас продолжаю держать себя, как говорится, в теле. Мне ещё в детстве рассказывал участник войны Новинкин Григорий один случай, который я запомнил на всю жизнь. Хотя я его вам тогда не рассказывал. А сейчас, вижу, возникла такая необходимость. Вот, что он мне рассказал: – «Когда началась война, нас призвали в армию. Часть наша стояла недалеко от одного села. Мы весь день занимались строевой подготовкой, и метанием деревянных учебных гранат. Ходили строем в столовую и из столовой с песнями. Жили в шалашах. Утром поднимались по команде с восходом солнца и ложились вечером спать с заходом солнца. Ну, нам деревенским такой режим был не в тягость. А городские парни ворчали, что не по часам такой режим. Через десять дней мы втянулись в такой ритм и вечером долго сидели – «баланду» травили. Иногда песни пели, или анекдоты рассказывали. Потом осмелели и стали ходить в самоволку, в деревню до баб. Оттуда приходили и рассказывали, кому, что и как «подфартило». Ну, как говорится – шила в мешке не утаишь. Политрук «пронюхал». Толи кто ему похвастался своими успехами, толи заметил, как парни уходили, или из деревни сообщили в часть о посещении солдат. «Как это так, что идёт война, наши гибнут в боях, а эти «выкобеливаются»? Ну, политрук, в годах был, сдержанный такой, никогда зря не накричит на тебя. Но своё влияние на нас оказывал. Вроде, как, не обидно, но и ощутимо. Видимо он договорился с командованием о своих планах морального воздействия на солдат. И вот, что они придумали. После завтрака нам выдали всем лопаты и заставили вырыть траншею, вроде как для учебных целей. Вырыли мы траншею, в виде наших силосных траншей. Потом второй день таскали с поля солому, и заполняли эту траншею. На третий день всё пошло своим чередом, и мы занимались по программе подготовки молодого бойца. А вечером, после ужина, нам выдали лыжи и приказали на лыжах бегать по соломе в траншее. Сначала мы смеялись, что ничего из этого не получается, потом ворчать стали. А потом и не до этого стало. Все в «мыле», замолчали, «барахтаемся» в соломе, как поросята. И через пару часов дали отбой. Мы еле, еле добрались до своих шалашей и тут же попадали и заснули без единого звука. А утром едва нас разбудили. И всё пошло по программе остальные дни. Через месяц учёбы нас отправили под Сталинград. Я там служил с земляками Мякшиным С.И., Жуковым Д.И. Много было испытаний на моём веку, многое я забыл, но лыжную тренировку на соломе в траншее, я никогда не забуду. И мужики, как сойдёмся когда, часто вспоминают эту выдумку политрука».