– А как с ними бороться, если их все оправдывают и защищают больше чем пострадавших? Тут, ты, что скажешь? Умник, какой! – перебила, говорившего, Лидинья. Манохин смутился, почесал кончик носа двумя пальцами, потом подбородок и, собравшись с духом, продолжил:

– Это самый сложный вопрос, что стоит перед обществом. И не только в нашей стране. В других странах этот вопрос решается по-разному: где казнят убийц, где сажают пожизненно в тюрьмы, где отрубают сначала палец за первое воровство, за второе ладонь, за третье голову. Но мы подчиняемся решениям Конституционного суда, решениям ООН, постановлениям Евросоюза, членом, которого мы стали недавно, и законодательным актам Государственной Думы. Там все и говорят, что нельзя человека лишать жизни, которому мать его ему дала. Нельзя лишать жизни человека. Самая высшая мера наказания – это пожизненное заключение.

– А они там живут лучше нас сельских. И компьютеры у них, и телевизоры, и питание регулярное и качественное. И всё это за наш счёт. Убил моего родителя или дитя, да я его же и корми. Как пленных немцев в войну. И кормили их и лечили их намного лучше, чем нас самих, а уж о наших пленных и говорить нечего. Они там с голоду умирали пачками, да ещё и сжигали их в печах живьём. А за это их мы содержали лучше, чем нас рабочих, а про колхозников и говорить нечего. Выживали крестьяне, как могли, да и сейчас заброшены. Как хотите, так и умирайте. Будто и правительств никаких нет. Мы же существуем, о нас кто-то должен беспокоиться. Или мы только Богу и нужны? – эмоционально и резко выпалил Лаврентьев Николай.

– Этого мы с вами не решим. Это решит наша смена. Только и могу добавить, что русские завсегда теряли результаты своих побед, Кровь русских проливалась задарма, победы были, а результаты её доставались другим нациям. Убеждали нас всегда, что результатами побед является наша мирная жизнь. Но ведь должна же быть разница в жизни победителей и побеждённых. Вон немцы сейчас инвестируют наши производства, а доход в Германию течёт. И в Японию тоже, будто не мы их победили, а они нас. Это справедливо?! Так, что русские никогда богатыми не были и не будут. Так, что вряд ли мы мирным, законодательным путём осилим убийц; ни в стране, ни в крае, ни в районе, ни в селе. А как это делать, решать уже будем не мы, мы уже своё отрешали и отработали. И ответственность за судьбу людей и страны решать придётся молодёжи, она при силе, уме и ей только и решать. А мы можем только выполнить ту просьбу, что высказал сейчас нам наш директор Александр Андреевич, – он поклонился и занял своё место.

– Ну, что, товарищи, кажется, всё прояснили. Если у кого личные вопросы есть, пожалуйста, останьтесь, я отвечу. А так все свободны, до свиданья, – заключил директор и вздохнул устало и прерывисто. Все разошлись, остался только председатель колхоза Павел Филиппович. Он взял за локоть директора и, идя с ним по коридору, заговорил:

– Вы бы, товарищ директор, сильно не волновались бы. Что уж вы так стараетесь. Не тяните всех в пятёрочники, такого положения не бывает. Если всех разгоните из села, а отличники в селе не останутся, то кого же я на трактора и комбайны посажу? Я вот анализ сделал, и оказалось, за два последних выпуска из них никто не остался в колхозе. А мои кадры стареют и на пенсию уходят каждый год до десяти человек по колхозу, а пополнения нет. Так, что сами понимаете: через десять лет колхоз, а за ним и село исчезнут с лица земли. И вас не станет, и вы станете безработными. Пенсионеры, как-то ещё продержатся, а вы-то куда денетесь? Вы бы больше проводили патриотических бесед. Внушали бы им любовь к родному уголочку – селу своему.

– Я вас отлично понимаю, и вашу озабоченность, и вашу беду. Но я пока на работе нахожусь и имею свою цель и задачу, чтобы все сдали экзамены. А о вашей заботе могу лишь посоветовать: приходите к нам специально, или соберите всех учеников в клуб, и вот там и проводите воспитательную работу, и заманивайте их к себе в колхоз. Вы же всем молодожёнам дома строите, помогаете машины купить, снабжаете их личные хозяйства зерном и сеном. Ваши трактористы и комбайнёры материально живут лучше нас учителей и всяких счётных работников. Это, конечно, и правильно, потому что их труд стоит того, и не каждый способен там работать. А моя задача состоит в том, чтобы все сдали экзамены. Некоторые останутся и в колхозе, но это будут не отличники, а так троечники или того хуже, или те, у кого смелости не хватит в город податься, или там не к кому поехать, или отчаянные патриоты нестой нас с вами. Разве мы не смогли бы место найти себе в городе или в райцентре? Могли бы, конечно, но тянется душа в родительский дом в родное село. И живём тут, как бы трудно не жилось в этом провинциальном уголке. Живём, работаем и надеемся на лучшую жизнь. Ну, должна же деревня оживеть!

– Да, не видно этого. Ни одного села не организовалось после царского преобразования и освоения Сибири. А видим только, как сёла одно за другим исчезают, разъезжаются люди из села.

– В городе комфортнее жить, вот и тянутся туда крестьяне. Да и работа там круглый год под крышей, а значит и в тепле.

– Городских условий нам в селе не сделать.

– Тогда и молодёжь тут всю не удержать.

– Видимо так и есть. Но вы, всё – же всех в отличники не тяните. Это сильно на психологию влияет. Как это я отличник, а пойду скотником? Давай мне науку, профессором желаю быть. А их там и так все дворцы, и кабинеты забиты. Их там девать некуда. Кому места не хватает, так за границу бегут. Хоть дальше и сложнее, но только не домой, не в своё село. Натура такая. Ладно, заговорил я вас, до свиданья.

– До свиданья, приходите, если потребуемся, – они пожали друг другу руки и расстались.

************

Какими бы противоречивыми не были мнения родителей на совещании родителей по подготовке учеников к экзаменам, те и другие приняли к сердцу озабоченность директора. Участники этого совещания, иногда встречаясь на работе, или просто на улице, разговаривали: – «Ну, что кум, осваиваешь химию?» «Какой к чёрту, я и формулу воды уж забыл, как писать». «Что, сват, вспомнил, как слово интеллигент пишется?» « Да я и в школе его постоянно ошибался, то все буквы и писал, то одну букву эл записывал». «Доброе утро, Михайлович, что освоил логарифмическую линейку?». «Да, я из-за математики-то на агрономический факультет поступал». «Ну, что, сосед, вспомнил, кто Пугачёва разгромил?». «Я тогда, в школе, и сейчас не уяснил. Толи предатели из его окружения связали и выдали царским властям. Толи генералиссимус одолел». Мужики посмеются и, похлопав друг друга по плечу, расходились по своим рабочим местам. А вечером, приходя, домой, садились с детьми и заставляли их рассказать или пройденный урок, или повторять прошлые материалы. А позднее вечером шли управляться со скотиной вместе с детьми, тем самым старались крепить дружбу отцов и детей. И это не осталось незамеченным.

А сегодня в школе ученики собрались на консультацию в свой класс. Директор зашёл в класс и объявил, что консультация переносится на вечер, потому что отец одного учения застрелил его мать из ружья после скандала. Он больше не стал ничего говорить и вышел из класса. Узких Вячеслав быстро вскочил и выбежал из класса и побежал домой. Ещё при нём мать ругалась с отцом, и это было не первый раз и он к этому, хоть и не мог привыкнуть, но, чтобы до этого дошло, он и представить не мог. Когда ученики пришли на квартиру своего друга, то увидели милиционеров и прокурора района Раису Игнатьевну, которую перед новым годом приглашал директор к себе в школу на внеклассную беседу. Сейчас она стояла с Манохиным и возмущённо рассказывала:

– Ты, смотри, что делается на белом свете. Застрелил жену, и ещё оправдывается, что будто нечаянно это сделал. Метился, мол, в сороку из дома через форточку, и жена подвернулась и, не знаю, мол, как, а я и уже на курок нажал и попал в жену. Сплошное враньё. А следователи записывают эту ложь, как официальное признание. Это же на высшую меру тянет. Я бы таких негодяев расстреливала.