В страховку входило даже ведение беременности. Роды принимались индивидуально, целой бригадой медицинских работников. Анестезиологи, реаниматологи, акушеры, неонатологи и ещё какие-то неведомые мне специалисты вели роженицу с момента её поступления до момента выписки. Сестра взахлёб рассказывала о прекрасных условиях, и не уставала возносить благодарность силам, позволившим ей всей этим воспользоваться. Но я никак не мог простить им маму. Как только мой подростковый ум додумался до чувства вины перед ней, он моментально экстраполировал эту вину на персонал родильного отделения в частности и на всю клинику в целом.

Сейчас я стоял в большом холле с колоннами, больше похожем на приличный пятизвёздочный отель и уже видел, как из-за стойки администратора ко мне выходит навстречу рыжая медсестра в белом халате и в туфлях-лодочках на приличном таком каблуке.

Поймите, мне только слегка за тридцать, и я холост. Женщины составляют важную часть моей жизни.

– Борис Сергеевич, добрый день! Рады вас видеть в нашей клинике, – приветствовала она меня.

И откуда только она узнала, что это именно я? Система распознавания лиц? Я – единственный посетитель за сегодня? Интуиция?

– Я уже заполнила для вас все бланки. Прошу вас подписать согласие на медицинское вмешательство и манипуляции. Вот здесь и здесь. Благодарю вас! Позвольте вашу руку, я надену вам электронный браслет.

Я покорно протянул лапу, и она ловко защёлкнула на моём запястье блестящий девайс. Кольца на пальце у неё не было.

– Вы давненько у нас не были, Борис Сергеевич, – слегка укоризненно сказала она. – Мы бы хотели вам предложить маленькую диспансеризацию, просто, чтобы оценить текущее состояние здоровья. Это не займёт много времени, зато позволит вам убедиться, что с вами всё хорошо.

«Ага, со мной всё просто прекрасно», – подумал я, но вслух сказал:

– Знаете, сегодня я не в форме, но на днях непременно вернусь к этому вопросу.

Она понимающе кивнула и пошла вперёд, жестом приглашая последовать за ней к лифтам. Я шёл чуть позади, невольно разглядывая её фигуру, ловко затянутую в белый халатик. Нежные завитки медных волос, слишком коротких, чтобы попасть в скучную компанию собранного на затылке пучка. Королевская осанка, красивая посадка головы. Довольно широкие бёдра, выгодно подчёркнутые каблуками, но при этом сказочно тонкая талия.

«Какая привлекательная. Уравновешенная, умный взгляд, приятный голос. Что ещё надо для счастья, как говорится? Почему ты прямо сейчас не назначаешь ей свидание, не ведёшь в ресторан, не даришь цветы, как это сделал бы любой нормальный человек? Зачем тебе эта вечная игра в кошки-мышки, где никогда не понятно, кто на кого охотится? Вот настоящая нормальная женщина. Смотри и запоминай, дурак. Чем Вика лучше этой милой медсестры? Псевдобогемной жизнью?»

Мы вошли в лифт и теперь я смотрел на её профиль. Никакого смущения, никакого кокетства. Она просто сопровождает пациента к нужному ему кабинету. Будь на моём месте дряхлый старик, её поведение было бы точно таким же. Я продолжал её разглядывать, уверенный, что она этого не замечает. Около тридцати. Нежная кожа, очень светлого оттенка, маленькое ушко, слегка вьющиеся волосы. Нормального размера губы, не знавшие уколов.

Как-то я смотрел фильм, где взрослая женщина разложила своему бывшему мужу «естественную» красоту его новой возлюбленной по полочкам. По её словам, выходило, что создать такую естественную красоту ей помогли хирурги и косметологи, а степень этой естественности была прямо пропорциональна цене их услуг. Эта сцена породила во мне смешанные чувства, мне было и смешно, и неприятно одновременно. Зачем женщины делают с собой всё это? Не старые, желающие удержать видимость молодости, а молодые? У меня только один ответ на этот вопрос: красота – это инвестиция, и она должна окупиться. Может, и здесь та же история? Или, у меня уже деформация восприятия, и я ищу подвох там, где его нет? Такая эффектная внешность, такие почти неуместные каблуки, и при этом полностью меня игнорирует. Это нелогично. Нет, точно, деформация. Я мысленно покрутил пальцем у своего виска. Совсем «того».

– Вот ваш этаж, кабинет первый справа, – она подняла на меня глаза, и я ощутил прилив тепла в районе солнечного сплетения. – Чтобы войти в сектор с кабинетами, приложите браслет к датчику у двери. Потом также приложите браслет к датчику у двери нужного вам кабинета и ждите вызова на экране табло. Если вам что-то ещё понадобится, вы сможете найти меня на первом этаже.

Уже когда двери лифта стали закрываться, я успел спросить:

– А зовут вас как?

– Анна.

Указанный мне кабинет был украшен табличкой с надписью «Психотерапевт». Я решил, что это уже не смешно, но прислонил браслет к датчику. Буквально через секунду на экране табло зажглась моя фамилия и я вошёл. Врач поднялся из-за стола мне навстречу. Это был седой уже мужчина в прекрасной физической форме с лицом, будто высеченным из скалы.

– Борис Сергеевич! Добрый день! Очень раз вас видеть!

– Рады видеть? Меня? То есть, простите, я хотел сказать…

– Вы, верно, меня не помните, а я вас помню очень хорошо, и батюшку вашего и Елену Леонидовну, – голос его, густой, обволакивающий, хорошо поставленный, звучал как-то знакомо, но я, как ни силился, не мог вспомнить его.

Видя моё замешательство, он улыбнулся:

– Прошло уже около двадцати лет, с тех пор как вы были у меня на приёме в последний раз. Да и неудивительно, что вы меня вытеснили из своей памяти, сеансы у нас с вами были тяжёлые и мне было очень жаль, что вы их прервали.

Он протянул руку и взял со стола какое-то подобие чёток. И тут меня осенило. Я помню эти чётки, помню, как держал их в руках и под этот тягучий проникновенный голос, перекидывал бусины, каждый раз, когда слышал кодовое слово.

– Ну, вот вы меня и вспомнили, вижу в глазах блеск узнавания. Подростком вы меня ненавидели, я думаю. Надеюсь, сейчас мы начнём наши отношения в другой тональности.

– Скажите, доктор, – начал я.

– Иван Андреевич, – мягко подсказал он.

– Иван Андреевич, – послушно повторил за ним я. – Вы сказали, что помните маму? Папа, видимо, приводил меня на сеансы, а мама? Откуда вы помните маму?

– Видите ли, Борис… Вы позволите мне вас так называть? – я кивнул, сглатывая густую слюну. – По прошествии стольких лет я могу свободно об этом говорить. Ваша мама была моим пациентом ещё до вашего рождения. Мы работали с ней целый год. И когда, спустя четырнадцать лет ваш отец привёл вас ко мне на приём, для меня это было не только знаком большого доверия, но и большой ответственностью.

– Я не знаю, почему я тогда отказался от ваших сеансов. Очевидно, потому что не испытывал облегчения. И… И мне до сих больно об этом говорить.

– Значит, давайте поговорим о чём-нибудь другом. Как складывается ваша личная жизнь, карьера, возможно есть что-то, о чём вы хотели бы поговорить?

– Мне не очень комфортно в принципе находиться здесь. В этой клинике, в этом кабинете. Я… я просил записать меня к моему лечащему врачу, и, видимо, потому что я тут не был эти двадцать лет, администратор записала меня к вам. Я не ожидал, что приду к психотерапевту, хотя, возможно, это не так уж и некстати. Не знаю, зачем я пришёл. Возможно, мне просто хочется разобраться в себе.

Иван Андреевич степенно кивнул.

– Давайте просто побеседуем. Пересаживайтесь сюда, в кресло. Я не практикую кушетку, о которой все знают по книгам и фильмам, предпочитаю уютную атмосферу, – он встал и прошёлся по мягкому ковру кабинета.

Всё пространство было оформлено в стиле английского кабинета. Даже камин присутствовал. Напротив входа стоял массивный стол с креслом, вся правая стена состояла из стеллажа и витрин. Слева был уголок с камином. Кресло для посетителей было развёрнуто от стола, так, чтобы сидящий ощущал себя в загородной старинной усадьбе, глядя на почти как настоящий огонь, обширную библиотеку, чувствуя спиной мягкие кожаные объятия кресла и упругий ворс ковра под ногами. Второе кресло, в которое, не дожидаясь моего ответа, уселся Иван Андреевич, было хитро развёрнуто вполоборота, так чтобы при желании я мог, чуть повернув голову, видеть собеседника. А если такого желания не было, можно было просто смотреть на камин и не казаться при этом невежливым.