Дома первым делом я пошёл в душ. Хотелось смыть с себя запахи травмопункта, остатки геля с тела и дурные мысли из головы. Из душа, не вытираясь, шлёпая босыми мокрыми ногами по скользкому каррарскому мрамору, я добрался до холодильника, достал бутылку вина и, слушая, как набирается вода в ванную, как был, голый, встал перед окном. Дежурный красивый вид на город был на месте. Я пил прямо из горлышка и смотрел на чистое, безоблачное небо, на живущий своей жизнью человеческий муравейник. Ощущение одиночества охватило меня. Мне казалось, что все эти люди внизу – вместе и заодно, а я выброшен из обычной жизни, изолирован от здоровых людей, отодвинут на обочину, как поломанная машина.
Погрузившись в ванную, я впервые за это время расслабился. Тело окутывала тёплая нега, приятно и успокаивающе пахла пена, которую мне как-то тысячу лет назад подарила сестра. Вот и пригодился твой «девчачий подарок», милая. Надеюсь, ты не обиделась, что я назвал его «девчачьим». Это вообще-то была огромная корзина с бьюти-примочками в баночках и бутылочках, на каждой из которых гордо красовалось «for men».
Теперь, достигнув некоторого дзена, я разрешил себе, наконец, посмотреть на опухоль. Под рядом волосков явственно было видно тонкую розовую бороздку, похожую на свежий шрам. Чуть повернувшись на левый бок, так что опухоль оказалась над водой, я пальцами обеих рук потянул кожу в разные стороны. Когда тоненькая бороздка начала раскрываться, я чуть не закричал от ужаса и отвращения. Распаренная мыльная кожа была мягкой и податливой. Крови не было. Набрав в лёгкие побольше воздуха и сжав зубы, я продолжил разрывать кожу. Боли я не ощущал, будто края раны просто слиплись. Верхняя половина опухоли, снизу ограниченная волосками, вдруг вздрогнула. Я отдёрнул руки. Кожа поползла вверх, и я увидел, как обнажилось содержимое. Белое скользкое яйцо с тёмной серединкой. Я вытянул шею. Тёмная серединка дёрнулась, и я осознал, что смотрю в … глаз.
Это был натуральный глаз, с ресницами, подвижным верхним веком, радужкой и зрачком. Глаз моргал, зрачок двигался. Минуту мы смотрели друг на друга. Затем я медленно встал, кое-как вытерся, стараясь не задевать Глаз. Натянул штаны и вышел из ванной комнаты.
Я чувствовал, что схожу с ума. «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда, – вертелось у меня в голове. – Мне нужно сесть и подумать».
Ощущений никаких я не испытывал. Физических, я имею в виду. Но это дикое чувство, что у тебя, чуть ниже правого ребра есть Глаз, не давало возможности мыслить объективно.
«Так. Это уникально, необъяснимо и нелепо одновременно. Все шансы угодить на роль подопытного зверька. Стану лабораторной крысой. Меня запрут в лаборатории, будут тыкать в меня иголками, испытывать лекарства, собирать консилиумы и конференции. Я этого точно не хочу. Вот что я точно знаю, так это то, что это всё не для меня. Нужно избежать этого любой ценой, – лихорадочно думал я. – Но нужно как-то получить информацию. Непонятно, что мне ждать. А если дальше у меня начнёт расти нога на лбу, или новая голова на заднице? Если эта аномалия случилась со мной, возможно, такое уже случалось и с кем-то ещё, и кто-то когда-то о ней уже писал. Может быть, мифы, легенды. Может быть, научные труды или ещё что-то в таком духе».
Я сел за компьютер. Поисковый запрос сформировать было просто. Но вот ответы, выдаваемые поисковиком, не имели к моей проблеме никакого отношения. «Рост глаза» он воспринимал, как проблему близорукости. Постепенно я дошёл до пересадки роговицы и понял, что копаю не туда. Зато узнал, что роговицу пересаживать научились, но вот сетчатку и зрительный нерв – нет. Не говоря уж о пересадке всего глаза. Знаний определённо не хватало даже для того, чтобы понять приводимые термины, а уж, чтобы вникнуть в суть проблемы тем более. Я понял, что идти в библиотеку будет просто потерей времени. Ещё неизвестно, есть ли у меня это время. Я вздрогнул. А вдруг я умираю? Вдруг, это галлюцинации, и дело не в новом органе, а в мозге? Может, его вообще не существует, моего Глаза?
Я заставил себя посмотреть на него. Он в ответ посмотрел на меня.
Не в силах больше переносить всё это, я надел самую свободную футболку, из тех, что нашёл, и вышел из дома. Ближайший бар принял меня в свои объятия и предложил мне самый великий мужской способ найти выход из любой ситуации. Благодаря ударной дозе текилы мысли, теснившиеся в голове, тревога и паника покинули меня. Буквально по стенке я добрался до дома и рухнул в кровать, не дав себе труда снять ботинки или, скажем, откинуть покрывало.
Утро, как и полагается «после вчерашнего», было недобрым. Я некоторое время лежал, изучая потолок и накапливая силы, чтобы встать. Затем я выпил два стакана воды, после чего меня стошнило. Без сил упав в кресло, я задрал футболку и укоризненно посмотрел на Глаз. Капилляры в глазу полопались и вид у него тоже был похмельный и укоризненный. Я злорадно усмехнулся.
Нужно было что-то предпринять. Нельзя же сидеть и ждать, когда случится ещё что похуже. Возможно, для начала нужно понять, не сошёл ли я ума. В голове сидело откуда-то почерпнутое знание, что человек не может знать, что его охватило безумие. Мозг не даёт такой информации, не желая признаваться в собственной болезни. А вдруг я не был в поликлинике, не лежал на УЗИ с гелем на пузе и не видел пустого овала на экране? С другой стороны, если всё это существует только в моей голове, то как я пойму, что предпринял что-то в реальной жизни? Позвоню сейчас в клинику, приду на приём к врачу, он выпишет мне лекарство от Глаза… Так, если я продолжу об этому думать, я реально сойду с ума. Буду исходить из того, что вся моя предыдущая жизнь действительно существовала, а не придумана больным воображением.
После двух чашек кофе, таблетки аспирина, душа и получасового сна я почувствовал себя не то, чтобы бодрым и полным сил, но вполне способным действовать. Пересилив остатки внутреннего сопротивления, я позвонил в клинику и попросил записать меня к моему лечащему врачу. К моему счастью у врача ближайшие два часа были свободны. Быстро одевшись и вызвав такси (сам сесть руль я опасался), в течение минимально короткого времени я был уже в приёмной.
Со времени моего последнего посещения клиника сильно изменилась. Когда, ещё в мою бытность подростком, меня привозили сюда последний раз, интерьер был вполне «совковый», хоть и с претензией на элитность. Везде стояли кадки с фикусами и мягкие диваны. Вообще-то, раньше это был санаторий с хорошим клинико-диагностическим центром, обслуживающий партийную элиту, к которой, собственно и относился мой отец. В постсоветское время санаторий тихо и незаметно перешёл в частные руки и взял курс на оказание поликлинических и госпитальных услуг сильным мира сего. Аудитория сохранилась почти в полном объёме, но новые капиталистические реалии дали возможность для неуклонного роста всех показателей. Новейшее оборудование, лучшие пластические хирурги, вышколенный неврачебный персонал. А самое главное – приватность.
Всё было устроено так, что пациенты почти не пересекались. Система электронного доступа сменила медсестёр, раньше сопровождавших каждого пациента до нужного ему кабинета. Теперь же, получив электронный пропуск в виде браслета, пациент проходил к лифту, ехал на нужный ему этаж и оказывался в небольшом холле с дверьми, ведущими в разные блоки. В блоках коридорная система разделяла поток в мини-блоки, откуда уже можно было попасть к нужному кабинету. Браслет срабатывал как брелок от машины, открывая только те двери, которые вели к нужному кабинету. Пациент открывал дверь, попадая в следующую сортировочную секцию, к следующей двери, которая открывалась, если браслет имел туда доступ. Выйти обратно можно было, просто нажав ручку двери. Придя сюда, предположим, к проктологу или венерологу, ты почти не имел шансов встретиться с деловым партнёром у дверей врача. Эту приватность оценили многие из тех немногих, которым эта клиника была в принципе доступна. Годовой абонемент стоил нешуточных денег, но существовала гибкая система ценообразования. Так как я был клиентом клиники все тридцать с лишним лет своей жизни, но при этом за последние двадцать я не появлялся здесь ни разу, страховая сумма становилась всё меньше и меньше. Сестра же моя ежегодно только проходила диспансеризацию, но на здоровье не жаловалась, так что также имела хорошее предложение по цене.
