Казаки спали вокруг сгоревшего костра, невдалеке похрапывали отпущенные на пастьбу стреноженные кони. Сёмка обулся, взял ремень и подпоясался. Оправляя рубаху, он привычно ощупал зашитые в пояс рублевые кругляши. Их было одиннадцать штук. Пять рублей прибавилось месяц назад, когда казакам выдали жалованье. Деньги Сёмка копил на свадьбу и постройку избы для своей семьи. По всем прикидкам, это должно произойти после Покрова этого года. На вторую зимовую службу его не должны были оставлять, за ним уже была зимовая карсунская служба.

Последнее время Сёмку Ротова занимала одна дума, появилась возможность записаться в синбирские казаки. Перед отъездом в степь казаки услышали об этом от воеводы Хитрово, который объявил, что скоро, как подъедет из Карсуна дьяк Кунаков, для казачьей слободы начнут верстать землю под наделы в пойме Свияги, на её левом берегу. Сёмка побывал там, пригляделся, место доброе, земля чёрная, сенокосы богатые. Хитрово обещал от государя дать по пять рублей каждому казаку на домовое строение, это прельстило многих, в том числе и Ротова. Федька стал для семьи отрезанным ломтем, теперь все тягловые обязанности пали на Сёмку, в первую очередь налоги в казну. Одному отцу их было исполнять невозможно. Темниковская черта перестала быть пограничной, льготы с казаков скоро снимут, а их самих переверстают в посадских людей. Надо было решаться на переезд всей семьёй в Синбирск.

Из раздумий Сёмку вывел неясный шум, послышавшийся из-за реки. Казак взбежал на прибрежный бугор. Над водой было хмарно, туман мешал далеко видеть, и хотя Семка был глазаст, как собака, ничего не усмотрел приметного. Он вернулся на прежнее место, собрался сесть на траву, но послышался чей-то неразборчивый и торопливый голос, опять же из-за реки, чуть в стороне от того места, где прозвучал в первый раз.

– Чьи вы! Чьи вы! – раздался, на этот раз отчётливо, птичий крик.

Это был чибис, вперевалку пролетевший над Сёмкой и тотчас повернувший обратно за реку. Чибис казакам был знаком, в первые дни после того, как они устроили стан, он порядком докучал им своими криками, видя в них недругов, но потом успокоился. «Его кто-то спугнул», – подумал Ротов и стал будить товарищей.

На стане он ставил двух казаков, приказав им быть настороже, а с остальными двинулся вдоль берега реки, пристально рассматривая местность. Через версту он обнаружил то, что искал. На мокром песке виднелись конские следы. Сёмка внимательно их изучил. Следов было много, недавно здесь прошли всадники, числом с десяток. Своих синбирских казаков здесь быть не должно, оставалось предположить, что гости явились из Дикого поля.

Взяв двух казаков, Ротов поехал вместе с ними впереди станицы, остальным приказал идти следом и не зевать, а зорко глядеть по сторонам. Казаки ехали навстречу утреннему ветерку, и скоро Сёмка учуял запах дыма. Он остановил своих спутников, а сам подъехал к большой старой ветле, сошёл с коня и полез на дерево.

Степные люди, видимо шли всю ночь и остановились на днёвку в небольшом берёзовом острове. С вершины ветлы Ротов видел, как они разожгли костёр, поставили на него котёл, а коней собрались вести поить к реке в полуверсте от места, где находились казаки.

Сёмка мигом слетел с дерева, прыгнул на коня и махнул казакам рукой, чтобы они собрались к нему.

Хотя казаки на приступ пошли молча и быстро, застать противника врасплох им не удалось. У пришлых людей была собака, огромный степной пёс, который бешено завыл и залаял. Степняки быстро похватали копья, вскочили на коней и оборотились против казаков, но те и не думали вступать с ними в сечу. В саженях пятнадцати от противника казаки осадили коней и схватились за пищали. Степным людям сила огненного боя была известна, как и то, что прицелиться и выстрелить из пищали было непросто. Казаки замешкались, в это время степняки успели развернуть своих коней и броситься в поле. Вслед им раздался пищальный залп, но на таком расстоянии пули пролетали мимо, кроме одной. Куском свинца была сбита наземь лошадь с всадником.

Брали его трудно, он бешено отмахивался от казаков кривой саблей и, брызгая слюной, визжал. Сёмку это раззадорило, он отвязал от коня свинчатку, кусок железа на аршинной верёвке, раскрутил её над головой и метко бросил. Свинчатка сшибла степняка с ног, он грохнулся на землю и затих.

– Это не ногаец, – говорили казаки, разглядывая пленника. – Уж больно широколиц и узкоглаз.

– Может, башкирец?

– Нет, башкирцы светлы и белокожи.

– Тогда калмык, – сказал Ротов. – Больше тут некому быть.

Пленник, спеленатый веревкой, крутил головой и плевался на всякого, кто к нему хотел подойти.

– На коней, казаки, – приказал Сёмка. – Пойдем к Часовне, полон надо доставить к воеводе.

В первые дни пребывания на Синбирской горе воевода Хитрово приказал устроить переправу через Волгу. Так на левом берегу реки возникла сторожа, в которой обретались караульные стрельцы. Первым делом стрельцы поставили на своём берегу малую часовню, от неё и пошло названье сторожи. Часовню стрельцы, оставив место для нескольких изб, жилой, поварни и мыльной, окружили рвом, насыпали вал и в нём укрепили частокол из заострённых брёвен. Со стороны Волги была сделана пристань, широкий, накрывавший мелководье настил, к которому чалились струги и лодки. Сами караульщики на службу не жаловались, жили они вольготно и сытно, рожи у стрельцов лоснились от рыбьего жира, трескали волжскую рыбу от пуза, не забывали и толокно.

Появление казаков с пленным калмыком было для стрельцов неожиданным. Сторож на вышке пялился на Волгу, где рыбаки тащили из воды невод с рыбой. Казаки со стороны поля заехали на сторожу, где их встретил полусотник в нательных штанах и босиком.

– Мух ртом ловите, раззявы! – зло сказал Сёмка голоштанному начальнику. – Вот навалятся на вас ночью калмыки и передушат, как курят!

Полусотник хотел огрызнуться в ответ, но увидел связанного азиата и онемел.

– Где его споймали? – озадаченно спросил он, чуть опамятовавшись.

– У тебя под носом, – сказал Ротов, слезая с коня. – В десяти верстах от твоей сторожи станица калмыков проведывала степь. Взяли с боя, остальные утекли.

– Что ж вы, казаки, так оплошали? – насмешливо спросил полусотник, окончательно успокоившись. Он давал знать Сёмке, что тот простой казак, а перед ним начальный человек, полусотник.

– Остальных сам споймаешь, – спокойно сказал Ротов. – Давай лодку, языка нужно немедля доставить на другой берег, к воеводе.

Стрелецкий начальник смекнул, что оплошать в сём деле нельзя, и побежал на край пристани, где стал орать на всю Волгу, возвращая рыбаков на берег. Сёмка приказал своим казакам разбить стан близ сторожи и ждать возвращения. Представить пленника воеводе Хитрово он решил сам.

Подоспела лодка, рыбаки освободили её от своих снастей, четыре стрельца сели за весла, Сёмка втащил калмыка и привязал его за поперечную перекладину, сам сел рядом и велел отчаливать. С берега вода в Волге казалась спокойной, но лодка прошла треть пути, её стало качать и потряхивать на волнах. Сёмка большой воды не любил, остро чувствуя свою беззащитность перед стихией. Он посмотрел на пленного. Тот лежал на дне лодки и постанывал сквозь стиснутые зубы. Казаки сгоряча крепко связали его, и теперь калмыку приходилось тяжко.

Налегая изо всех сил на весла, стрельцы преодолели течение, особо мощное на стрежне реки, и Синбирская гора стала расти в размерах. Завиднелись избы у подножья горы, пристань и причаленные к ней струг и лодки. Сама гора слабо курилась дымом, ни изб, ни людей с воды на ней не было видно.

Лодка причалила к подгорной стороже, стрельцы помогли Сёмке вытащить пленного на берег, привели лошадь и забросили на неё калмыка. Сёмка взял в руки повод и полез в гору по наезженным и нахоженным следам. Подъём был крут, лошадь шла плохо, и Ротову пришлось её тащить за собой изо всех сил. Поднявшись на гору, он понял, что обессилел до мелкой и частой дрожи в ногах.

Сотни работных людей рыли с крымской стороны будущей крепости громадный ров и землю вынимали на город, чтобы устроить вал. На самой вершине горы кругом стояли кладки брёвен, а между ними виднелось несколько изб. К ним Ротов и направил свой путь.