– Она встречалась с Рейнальдо? – возмущению Эвы не было предела. – Что она себе позволяла? Он был женат. Она была замужем.

– Да, твоя тетя никогда не имела принципов, – Глория улыбнулась, взглянув на дочь из-под ресниц, – ей всегда нравился Рейнальдо, и она откровенно соблазняла его, – продолжила она.

Эва поджала губы.

– Теперь я понимаю, зачем она убила мужа и его жену, чтобы ей никто не мешал? – она сделала свои выводы.

– Мы не знаем истинных мотивов, – Глория решила не давить, обняла Эву за талию, и они вышли из лифта.

– Тетя была такой глупой? – Эва остановилась, вынуждая остановиться и Глорию. – Она не подумала о том, что если убьет, то ее посадят?

– Сложно сказать, что у нее было в тот момент в голове, но факт остается фактом, она убила мужа и жену Рейнальдо, а также выколола глаз твоему отцу, – напомнила Глория.

– Мама, почему ее выпускают? Она же опасна, – Эва открыла дверь машины.

– Она очень опасна, – согласилась с ней Глория и села за руль. – Я даже не знаю, что она сделает, когда узнает о Санти.

– Санти? – Эва повернулась к матери и взяла очки с полочки, – кто такой Санти?

Глория чертыхнулась про себя и завела машину, они выехали со стоянки.

– Кто такой Санти, мама, – Эва смотрела на нее.

Заходящее солнце светило так ярко, вынуждая их жмуриться и надеть очки…

…Свет чуть не ослепил ее, ветер мгновенно забрался под полы рубашки. Она зажмурилась и дышала, впервые за многие годы дышала полной грудью не в состоянии сделать и шага. Двадцать лет она не была на улице, не видела других людей. Ее словно выпустили из склепа, в котором похоронили заживо.

– Иди, сеньора, – незнакомый голос подталкивал ее вперед, а она боялась сделать шаг, боялась проснуться, ведь это был просто сон.

Может сумасшествие? И она сейчас находилась в камере, и все это ей просто мерещилось?

– Иди, за тобой приехали, – ее подтолкнули в спину, вынуждая сделать шаг.

Приехали, за ней приехали? Кто? Оливия растерянно обернулась. Позади нее стоял надзиратель. Наблюдая за ней, он закурил и отошел в сторону. Непозволительная роскошь – свобода. Она уже и не помнила это ощущение. Она могла идти туда, куда хотела. Ей не нужно было спрашивать разрешения, просить, умолять, она могла просто делать все.

Что она хотела? Оливия прижала сверток к груди. Ветер напомнил о себе – хвост волос хлестал по лицу, но это была приятная боль, практически забытая, но мгновенно восстановленная в памяти. Она подняла руку и сдернула резинку. Свобода! Волосы рассыпались по ее плечам, ветер тут же подхватил их, он игрался, бросая их ей в лицо, а она улыбалась, чувствуя соль.

Оливия не сразу поняла, что плачет, что слезы молча катились по ее щекам, беззвучно, безропотно. Все расплывалось перед глазами, ноги не слушались, они дрожали, стоя на твердой земле.

– Иди, – услышала она позади себя голос надзирателя. – Ждут тебя. Не за всеми приезжают, а за тобой приехали, сеньора.

Сеньора. Оливия вздрогнула. Это слово зазвучало совсем по-другому. Уже не язвительно, без издевки. Приехали! Она наконец-то поняла то, что он говорил. Приехали. Оливия подняла ногу и сделала шаг, один, другой. Она покинула территорию тюрьмы, и ворота захлопнулись за ней. Вот она – свобода. Оливия убрала волосы с лица. Осматриваясь, она с непривычки щурилась, сердце защемило, на миг остановилась, стоило ей увидеть его.

Молодой человек сидел на капоте в темных очках и курил. Ее глаза наполнились слезами, она выронила сверток и побежала. Побежала впервые за двадцать лет, чуть не падая, она делала размашистые выпады, ноги помнили, а сил с непривычки оказалось мало. Дыхание перехватило, она прижала руку к груди.

– Сынок, мой сынок, – кричала она. – Санти, – Оливия распахнула руки, чтобы с разбегу обнять его, ее мечта сбылась, она видела его. – Мой Санти.

Он приехал за ней. Приехал ее сын! Радость от встречи, которую она не испытывала многие годы, наполнила все ее существо желанием жить, тем самым, которое утратила, попав в камеру.

– Санти! – она чуть не упала, запутавшись в больших брюках, но устояла. – Санти! Сынок, – ее руки дрожали, она тянулась к нему, чтобы обнять, чтобы почувствовать его тепло, которого ей так не хватало. – Сынок, – она тянулась к нему и боялась прикоснуться, словно он мог испариться, словно мог исчезнуть. – Сынок, – глазами полными слез она смотрела на шрамы на его лице, уже зажившие, но когда-то были страшными.

Откуда они взялись? Сердце сжалось от той боли, которую он испытал, когда получил эти увечья. А глаза, такие темные, она не помнила. Глаза ее сына?

– Сынок, – ее руки потянулась к его лицу, словно она хотела забрать всю его боль себе.

– Сын, – он перехватил ее запястья и оттолкнул, удерживая на расстоянии, – я – сын женщины, которую вы убили! – на одном дыхании произнес он, смотря на нее сквозь темные очки, а пальцы сжимались, причиняя ей боль, оставляя новые синяки.

Сын – женщины, которую вы убили… словно приговор – еще один в ее жизни. Сын женщины, которую вы убили… убили…убили.

– Убийца! – он оттолкнул ее и вытер руки об брюки, словно испачкался.

Оливия отпрянула назад, запнулась и упала. Она запрокинула голову и смотрела на него снизу вверх, на повзрослевшего мальчика, которого едва помнила. Сына Вероники и Рейнальдо.

– Максимилиано? – прошептала она.

– Как вы сметете жить, в то время как она умерла по вашей вине! – он шагнул ближе и навис над нею. – Вы убили ее безжалостно, мою маму, – его руки тряслись, словно он хотел сжать ее горло и перекрыть воздух, раз и навсегда, чтобы никогда не видеть ее.

Стоило ему об этом подумать, как он наклонился, пальцы обхватили ее горло, такое маленькое.

– Я убью вас прямо здесь! – прошептал он, приподнимая ее.

Она схватилась за его запястья. Оливия только начала дышать полной грудью, а он лишал ее этой возможности, перекрывая доступ к кислороду.

– Не совершай моей ошибки, – едва слышно прошептала она. – Не надо, – молила она.

Его глаза покраснели, он сжимал и сжимал, глядя ей прямо в глаза:

– Я так вас ненавижу, всю свою сознательную жизнь! – выдохнул он.

– Ненавидь, – Оливия стояла на цыпочках, жадно хватая воздух потрескавшимися губами, – но не убивай.

Максимилиано затрясся:

– Не убивай! – закричал он. – Вы молите меня о пощаде?! А моя мать? У нее был хоть единственный шанс? Вы хладнокровно ее убили! Столкнули своей машиной! Мне бросить вас под колеса? Что мне сделать с вами? – Максимилиано встряхнул ее. Его глаза полные ненависти смотрели в ее. – Что?

Оливия пыталась разжать его пальцы, царапала, пытаясь освободиться, чтобы дышать, она хотела дышать.

– Не нужно ломать свою жизнь, – прошептала она. – Пожалуйста, Максимилиано.

Он взревел и поднял ее за шею, поднял ее на уровень своих глаз, усиливая хватку. Его ярость не знала границ, он не владел собой. Оливия все еще пыталась разжать пальцы, но силы были не равны, она не могла ему противостоять, она была слишком слаба.

– Прости меня, – прошептала она, хрипя, в глазах потемнело, голова склонилась набок, и она рухнула вниз.

Упала на землю, больно ударилась коленом, что-то хрустнуло… но эта была не та боль, которую испытывали легкие, когда в них наконец-то проник кислород. Она дышала, стоя на коленях, упираясь руками в землю, кашляла.

– Никогда! – Максимилиано наклонился к ней. – Никогда вам не вымолить у меня прощения! Вы не имеете права жить! У вас просто нет такого права! Нет! – он пнул попавшийся ему под ноги камень.

Оливия молчала. Она не знала, что сказать ему. Он был прав во всем. Она убила его мать, она лишила его материнской любви. Она лишила его семьи.

– Вам лучше никогда не попадаться на мои глаза, слышите меня?! – он хотел сжать ее плечи, чтобы встряхнуть, мог бы даже ударить, уже занес руку и остановился.

Перед ним на коленях стояла хрупкая израненная женщина, он увидел свежие отметины на ее шее, оставленные им, а чуть ниже цвели другие синяки, нанесенные кем-то другим. Она неуверенно поправила рубашку и села, опираясь на бампер его машины. Эта женщина больше не пыталась ничего сказать. Ее волосы, полные седины, растрепались. Она смотрела куда-то вниз, но только не на него.