Она оставалась в Швейцарии достаточно долго и отдала Рогана в школу, которую выбрала заранее, осторожно расспрашивая разных клиентов, какую школу они считали наиболее приемлемой для мальчика из хорошей семьи. Потом она вернулась во Францию, потому что ради Рогана она не могла допустить, чтобы ее «дело» попало в руки врага.
Роган храбро улыбался, махая ей рукой на прощанье, когда они расставались, и Поппи подумала, что директриса выглядит доброй и будет заботиться о нем, но воспоминания о его спаленке и крошечной белой кроватке с одиноким плюшевым мишкой просто разрывали ей сердце. Всю дорогу в поезде она твердила себе, что все к лучшему, что она не могла позволить, чтобы Роган остался в стране, вовлеченной в войну, что среди гор Швейцарии он будет в безопасности – что бы ни случилось с Францией: но ей приходилось чуть ли не силой удерживать себя, чтобы не броситься назад и не забрать его с собой.
В сентябре французы, вместе с британским экспедиционным корпусом, встретились с немцами при Марне. Ожесточенная битва длилась четыре дня, пока врагу не пришлось ретироваться за Эну, но потери были очень велики, и многие храбрые юноши не вернулись домой.
В Numéro Seize произошли коренные изменения: хаки и синие мундиры сменили фраки, обеденные сюртуки и черные галстуки, и вместо обычно спокойной клубной атмосферы воцарилось отчаянное возбуждение. Молодые офицеры, вернувшиеся с фронта, хотели восторженных забав; они хотели танцевать и смеяться, флиртовать с хорошенькими девушками, они хотели забыть войну, хотели волшебной ночи в Numéro Seize, чтобы потом вспоминать о ней холодными зловещими ночами в окопах. И Поппи давала им эту сказку.
Она превратила большую гостиную в ночной клуб – с лучшим в Париже оркестром; шампанское и канапе подавались на маленькие столики, на которых горели свечи, чтобы придать глазам девушек романтическое выражение, – так что каждый молодой человек считал, что она думает только о нем.
Были и такие, кто говорил, что происходившее в Numéro Seize аморально, но по мнению Поппи, аморально было наживаться на мужчинах, которые готовились отдать свои жизни за нее и за ее сына. Девушки получали те же экстравагантные суммы, что и всегда, но Поппи больше не брала денег для себя. Конечно, Numéro Seize сохраняло свою избранность: те же политики и финансисты, торговцы оружием и промышленники. Платили сверх обычного, чтобы субсидировать понижение платы для офицеров, и поэтому обычный средний баланс цен сохранялся. Поппи была по-прежнему отменной деловой женщиной.
Она продала квартирку возле Булонского леса, но оставила ферму, и старики мсье и мадам Жолио присматривали за ней. Numéro Seize стало ее жизнью, и каждую минуту бодрствования она проводила в размышлениях о том, как усовершенствовать каждую деталь – начиная от поисков поставщиков самых свежих продуктов, что становилось нелегко, потому что мужчины уходили на фронт и фермерские хозяйства часто оставались запущенными, до забот о том, чтобы гардеробы девочек были по-прежнему экстравагантно роскошными и изысканными. Женщины заменили шеф-поваров на кухне, и горничные сменили лакеев. И даже если Numéro Seize все более ветшал, никто не замечал этого при свете свечей.
Только в короткие часы, когда Поппи спала, она позволяла себе думать о своем мальчике. И о Франко. Потому что независимо от ее запретов самой себе, он все равно прокрадывался в ее сны. И к ее стыду, в этих снах он занимался с ней любовью.
После Франко у Поппи не было любовников. У нее вообще никогда не было любовника как такового – были только двое мужчин, которых она любила. Хотя она продавала секс, она не продавала себя, и мысль о сексе без любви внушала ей отвращение. И хотя каждый вечер она тщательно наряжалась и украшала себя, делала это не для какого-то определенного мужчины, а для всех тех мужчин, которые приходили в ее дом, ожидая найти там блеск и красоту.
Шли месяцы, и надежды на легкую и быструю победу таяли, война растянулась цепью окопов от Остенде до границ Швейцарии. Поппи отчаянно хотела видеть Рогана, но единственным способом получить разрешение на выезд было найти человека, который мог надавить на пружины. Она знала много людей, которые могли это сделать, но, когда она просила их об этом, они всегда осведомлялись о причине. В конце концов, говорили они, Поппи была одиозной женщиной. Все знали, что она зарабатывает себе состояние; и ее могли заподозрить в том, что она пытается вывезти деньги из страны. Естественно, они подозревали ее – она должна их понять, намекали они… Господи, думала Поппи, если бы она только могла назвать им настоящую причину…
Но, конечно, она не могла; никто не должен был знать о Рогане. Все, что она могла сделать – это только молиться, чтобы ее письма доходили до него и чтобы она сама могла получать от него весточки – на адрес ее банка. И он тоже писал ей – маленькими, неуверенными буковками, сообщая, что у него все хорошо, что он очень занят и школа хорошая, а его друзья просто жуткие… И он очень скучает по ней… Но ему надо спешить, они собираются совершить восхождение на гору, конечно, не на какую-нибудь знаменитую вершину, но он надеется, что в один прекрасный день его мама будет гордиться им.
Поппи уже гордилась его успехами в учебе и спорте и не могла представить, что можно гордиться еще сильнее. И однажды дала себе обещание, когда у нее будет достаточно денег и Роган станет достаточно взрослым, чтобы понять некоторые вещи, она закроет Numéro Seize и будет жить в Швейцарии или Англии – а, может быть, даже в Калифорнии – со своим мальчиком.
1915 год прошел под знаком оплакивания жизней, отданных в битве при Ипре. Он незаметно перешел в 1916, когда французы понесли огромные потери при Вердене, а затем в сражении на Сомме, где потери составили шестьсот тысяч, а у немцев – шестьсот пятьдесят тысяч погибшими.
Numéro Seize, как чуткий барометр, отразил новую философию жизни. Об этом не говорилось вслух, но она словно носилась в воздухе. Сегодня ты жив, черт возьми, и этого достаточно. Кто знает, что будет завтра? И кому до этого дело? Нервно-радужная атмосфера веселья еще более поблекла, походка людей стала менее уверенной, и потребность заниматься любовью стала еще более насущной. Поппи чувствовала себя фокусником, который своими волшебными трюками пытается расшевелить в людях воспоминания об их прежней беззаботной жизни. Когда они заглядывали в Numéro Seize, она заботилась о них, как мать. Поппи отыскивала для них свободные номера в переполненных отелях, посылала их к лучшим парикмахерам, чтобы те их подстригли и побрили, заботилась о том, чтобы мундир был выстиран и выглажен. Их начищенная обувь блестела, им быстро доставляли еду и вино – а когда они, наконец, уезжали, то обнаруживали в своих вещах маленькие подарки Поппи – сигареты, шоколад и разные деликатесы домашнего приготовления.
– Возвращайтесь скорее назад, – говорила она, отступая от своих правил и целуя их на прощанье. И она видела, как менялись их глаза – с молодых лиц исчезало выражение страха перед будущим. И Поппи благодарила Бога за то, что не своего собственного сына провожала она на войну.
В 1918 году ценой огромных потерь англичане одержали ряд побед, и в конце концов, летом 1918 года французы отбросили немцев во второй битве при Марне. В сентябре линия фронта была прорвана опять, и к октябрю немцы запросили мира.
Поппи села на ближайший поезд, отправлявшийся в Женеву; она считала минуты, когда снова увидит своего сына, в душе боясь, что он встретит ее как незнакомку после четырех лет разлуки. Когда поезд подходил к Швейцарии и уже показались заснеженные вершины, а по долинам бродили коровы, она пыталась представить, как выглядит Роган теперь. Ведь она видела его в последний раз, когда ему было шесть лет, а мальчику исполнилось уже одиннадцать.
Роган, наверное, дожидался ее на ступеньках, потому что, когда машина подъехала к особняку, где находилась школа, он сразу же бросился к ней.
– Мама! – закричал он. – Наконец-то ты приехала! И когда она вышла из автомобиля, он крепко-крепко обнял ее.
