Меня вжали лицом в стену, заведя руки за спину. Щелкнули наручники. Откуда они узнали?

– Это осколок, – попытался объясниться я. – Он не несет никакой коммерческой выгоды. Я хотел помочь семье, пострадавшей от мародеров. Вы же слышали новости о случившемся в Альвертоне.

– Это воровство собственности компании, которая тебя кормит, – процедил главный. Взяв со стола мое удостоверение, объявил: – Ниро Аксел, вы арестованы за воровство ценнейшего ресурса планеты. Каждое ваше слово будет использоваться против вас. За попытку оказать сопротивление будем стрелять на поражение.

Мне позволили взять с собой лишь удостоверение личности и обуться. В окно бронированного внедорожника заметил высокий бетонный забор с колючей проволокой. Охрана в черной форме на вышках с автоматами. Я увидел открытые бронированные ворота тюрьмы Фарвольт.

Меня под конвоем вели куда-то по слабо освещенному коридору, думая только об одном. Они знали, что ищут. Кто-то сообщил, что ко мне попал люмитист. Но как и кому могло стать об этом известно? Я читал, что до катастрофы, которая разделила жизнь человечества на до и после, в зданиях было установлено следящее оборудование. В нашем мире, по крайней мере в Кормонде, подобного не было даже у «Альфарона». Проработав столько лет в охране, я бы наверняка заметил что-то подобное.

– Лицом к стене, – прозвучал приказ.

С меня сняли наручники и грубо втолкнули в одиночную камеру. Противно скрипнула захлопнувшаяся дверь. Я осмотрел новое пристанище. Тесная бетонная коробка, местами с ржавыми подтеками, железная койка с твердым матрасом, раковина и подобие унитаза. Свет поступал через небольшое окно на потолке. Я присел на край кровати и прикрыл руками лицо. Как? Ведь все шло хорошо. Сожалел ли, что решил рискнуть, чтобы помочь другим? Нет. Может, все обойдется?

За окном стемнело. Осенние ночи были еще теплыми. Спертый воздух и резкие перемены в жизни лишили сна. Лежа смотрел в потолок, представляя, что скрывается за плотными облаками.

Утром зашел надзиратель, кинул на койку полотенце и форму заключенного. На серой футболке рассмотрел бирку с номером: А1-70112. Я переоделся, аккуратно сложив свою одежду, которую тут же небрежно подхватили. Как следует поступать? Нужно ли оставаться стоять или не обязательно? Сколько пройдет времени до суда и как он проходит? О судебной системе у меня знаний было немного. Видимо, заметив мою растерянность, охранник соизволил пояснить.

– Ведешь себя тихо. Буйных отправляем в изолятор, и на защиту в этом случае можешь не рассчитывать, – сказал он и посмотрел на номер заключенного. Затем перевел взгляд на меня и снова на номер, заставив напрячься. – Хотя в твоем случае ее и так не будет. Обед и ужин будут приносить в камеру, на еду полчаса. Отзываешься на номер. Если кто заходит, встаешь у стены, руки на виду. До суда здесь. Вопросы?

– Почему мне не положена защита?

– Парень, не знаю, за что тебя взяли. Но такие, как ты отсюда не выходят на своих двоих. Ты – преступник категории А.

Надзиратель вышел, у меня же от новости похолодело все внутри. Я же взял утильный продукт! По сути осколок – это мусор, пусть для кого-то и жизненно необходимый. Чтобы за это лишили элементарной защиты? «Крэп, – выругался я, – что вообще происходит?» Не находя покоя, прошел не меньше трех кругов по камере. Может, я на работе кому-то помешал?

Я сел, уставившись в одну точку. Не обернулся, когда принесли еду. Аппетита не было. Резко стемнело. Сильный порыв ветра ударил по стеклу. Забарабанили капли дождя. На душе было так же мрачно. Я вытянулся на твердой койке, глядя в окно. Усталость все же взяла свое. Не заметил, как уснул.

Подскочил от резкого: «Номер А один семь-ноль-сто-двенадцать, встать!» Было еще темно. Я быстро поднялся и выпрямился у стены. Последовал следующий приказ: «Лицом к стене, руки за спину». Надзиратель надел наручники и указал на выход. Там дожидался еще один. Опять бесконечные коридоры с мигающими тусклыми лампами, низкий потолок, ржавые решетчатые двери отсеков. Остановился на секунду перед бронированной дверью, за которой оказалась допросная. В глаза больно ударил яркий свет. Мне указали на металлический табурет. На стуле напротив сидел офицер полиции, закинув ногу на ногу. Без приветствия он начал с вопроса:

– Вас арестовали за воровство люмитиста. Признаете это?

– Осколка, который отправляют в утиль, – поправил я.

– Тем не менее, минерал сохраняет ценность независимо от формы. Кому вы хотели его продать?

– Никому, – посмотрел в глаза, несмотря на то, что почти не мог разглядеть лица. – Я хотел помочь деревне, пострадавшей от мародеров. Лимит на покупку лицензионного кристалла у меня уже исчерпан. Вы же знаете новости об Альвертоне.

– Хватит изворачиваться! – резко поднялся тот, подойдя вплотную. – Повторяю, кому ты хотел сбыть минерал? Имя!

– Никому! – громче, но не переходя на крик, повторил в ответ. Резкий переход на ты мне совсем не понравился. Взглянув на офицера, добавил: – Вы обвиняете меня в том, чего я не совершал. Я никогда не имел никаких дел с криминалом. Запросите биографию у начальства. С моей работой это легко проверить.

– Врешь! Не хочешь по-хорошему? Мы заставим тебя говорить в любом случае.

Сердце учащенно забилось от реальности угрозы, но я заставил себя успокоиться. Ситуация безумная. Они хотят добиться правды или заставить признаться в том, чего не совершал? Внутреннее чувство подсказывало, что если уступлю сейчас, то собственными руками подпишу смертный приговор. Как сказал надзиратель в первый день? Такие, как я не выходят из тюрьмы на своих двоих? Нет. Я буду бороться до конца. Приняв решение, сжал кисти в кулаки и повторил то же самое. Меня ударили по лицу наотмашь. «Не собирался я продавать люмитист. Поймите же», – повторил, надеясь, что меня все-таки услышат.

Офицер зло сплюнул на пол, посмотрел в мою сторону и подошел к панели в стене, нажав куда-то. Я непроизвольно сглотнул, когда увидел в его руках пластиковый мешок.

– Значит, не хочешь выдавать своих подельников? – усмехаясь, спросил допрашивающий. – Последний шанс. Говоришь или нет?

– Мне нечего сказать, офицер. Я не совершил ничего, в чем вы меня пытаетесь обвинить. Нет у меня «подельников»!

Это было последней фразой перед тем, как мне на голову надели мешок, затянув у шеи. Затем рывком сбросили на пол. Начали избивать, прерываясь на вопросы. Я знал, если отвечу «да», то казнят без суда. Зачем собирать заседание? Есть же признание, которое, не удивлюсь, что так же силой заставят подписать. Сколько продлилась бессмысленная пытка, сказать не могу. Пока позволял ограниченный запас воздуха, я продолжал отрицать причастность к связи с перекупщиками. Очнулся уже в камере. Все тело было в ссадинах и глубоких гематомах.

Через два дня, ночью прошел очередной допрос. И еще один. Я потерял счет дням. Короткие часы уединения в камере, которые сменялись избиениями и пытками. Вопросы о причастности, попытки выбить чьи-то личности, какие-то имена. Часто упоминался некий Моа. Я уже начал сомневаться, дотяну ли до суда, когда мне сообщили, что тот состоится через неделю. Видимо, чтобы сошли следы побоев.

На следующее утро ко мне зашел адвокат. Увидев его, я обрадовался. Видимо, несмотря на сказанное в первый день, мне все же предоставили защиту. Помимо нас, в камере находилось еще трое полицейских. Я рассказал все, что произошло, упомянув, что если бы не новость о нападении мародеров, никогда бы не решился совершить кражу.

– Как думаете, что мне грозит, – спросил защитника, – и как это отразится на моей семье?

– С семьей все будет улажено, – заверил меня молодой мужчина лет тридцати. Сделал паузу и, поджав губы, произнес: – Насчёт тебя гарантии дать не могу. Все зависит от присяжных.

Что-то мне подсказывало, на мягкий приговор рассчитывать не придется. Адвокат больше ни разу не зашел. Что я чувствовал все эти дни? Сначала панику и злость, но за день до суда, пришло полное равнодушие. Вряд ли смогу повлиять на ход следствия.