В его тоне слышалось смирение и покорность, которые не соответствовали той улыбке, что сияла на его губах.

– Да, ты изменился, – сказала она, – но остался по-прежнему красивым.

Она изучала еле уловимые, но красноречивые изменения, которым подвергло время его красивые черты. Она поймала себя на том, что прошедшие годы дали ей возможность взглянуть на него другими глазами, так, как она смотрела, выбирая объекты для фотосъемки.

– А ты по-прежнему так же много работаешь? – спросил он. – Я читал о тебе. Ты сделала большие успехи. Я гордился тобой.

Лаура пожала плечами.

– Я занимаюсь все тем же, – сказала она, – но уже не так, как я делала это когда-то, – и она показала ему свою камеру, которую все это время держала в руках. – Я сейчас занимаюсь еще и фотографией. Не знаю, долго ли еще буду модельером. Тяжело сочетать две профессии.

Она хотела объяснить ему все, рассказать о переменах, которые произошли в ее жизни, но вся гнусность, весь ужас, связанный с ними, лишили ее сил заговорить об этом. Жизнь была океаном, смывшим ее золотые годы и потопившим мечты, которые она когда-то лелеяла. И все-таки каким-то невероятным образом ее занесло сюда, в это знакомое место. И вот она сидит рядом с мужчиной, которому по-прежнему принадлежит ее сердце. Слишком долго было все объяснять. Даже думать об этом она не могла, когда он сидел рядом и смотрел на нее вот так.

– Я понимаю, – сказал Хэл, и она видела, что он действительно понимает.

– Ты знаешь, – сказал он, – моя фотография, которую ты сделала в бассейне, все еще висит в нашем доме. Моя сестра увеличила ее до натуральных размеров и повесила на стену.

– Ах, – Лаура покачала головой, тронутая сладкой горечью его слов. Значит, он знал ее, как фотографа, после всего.

– Я как будто предвидел, что ты далеко пойдешь. В первый же день, когда я рисовал тебя в «Голдмэнс Дели», я почувствовал, что там было слишком много Лаур, чтобы все они занимались одной профессией. Я рад за тебя, Лаура.

Она нежно посмотрела на него.

– А ты? – спросила она. – Я слышала о результатах выборов. Поздравляю тебя.

Он пожал плечами и ничего не сказал.

– Я все время смотрела твои выступления по телевизору в новостях, – прибавила она. – Я твой фан. Я голосовала за тебя.

Он немного приободрился, хотя выглядел удивленным. Было видно, что ему приятно это слышать.

– Очень мило с твоей стороны, – сказал он. – Мне почему-то ни разу не пришло в голову, что, может быть, ты видишь меня по телевизору.

– Ты был великолепен. Ты замечательно провел кампанию, – сказала она. – И я знаю, ты будешь великим сенатором. Я тоже горжусь тобой, Хэл.

Он посмотрел на нее таким выразительным взглядом, в котором смешались мрак и свет, что она не выдержала и отвела свои глаза.

– Как Диана? – спросила она.

Он колебался какое-то время, прежде чем ответить. Она чувствовала, что он опустил глаза и не смотрит на нее.

– Хорошо, – сказал он наконец задумчиво. Повисла пауза.

– А как твой муж?

Лаура не могла вымолвить ни слова. Правда застряла у нее в горле. Как много значило бы для нее, если бы она отвела душу, рассказав все сейчас Хэлу. Но его голос, звучавший отстраненно, и причиняющая ей боль манера держаться напомнили Лауре о том, что их разделял целый мир. Она не могла разрушить эту преграду. Несколько правдивых слов ничего не изменили бы. Что они дадут?

– Хорошо, – ответила она. Это слово слетело с ее немного дрожащих губ, сопровождаемое взглядом, который, она была уверена, он видел. Этот разоблачающий взгляд выдал ее гораздо больше, чем ей хотелось бы.

– У тебя есть дети? – спросил он, поднимая брови. В ответ она лишь покачала головой.

– У меня тоже нет, – сказал он.

За этими словами последовала долгая пауза, после которой, подталкиваемые каким-то внутренним импульсом, порожденным отчаянием или безрассудством, они заговорили оба сразу. Это рассмешило их, а затем они снова погрузились в молчание. И каждый успокаивал себя тем, что другой не услышал произнесенного.

– Ты так прекрасно выглядишь, – сказал он спустя какое-то время. – Я никогда не думал, что ты можешь так хорошо выглядеть.

Столько ласки было в его словах, что она почувствовала, что может потерять сознание.

– Я тоже, – ответила она быстро, любуясь светом, колеблющимся вокруг его влажных улыбающихся губ, на которых таяли снежинки.

– Ты счастлива? – спросил он, искренне надеясь на то, что она ответит утвердительно.

Лаура задумалась над его вопросом. После того, как прошло столько времени и столько всего случилось, для нее это был самый трудный в мире вопрос.

Смущенная, она в замешательстве слегка пожала плечами и ничего не сказала ему.

Но он, казалось, совсем не заметил ее смущения. Он смотрел на нее глазами, полными восторга, как будто бы просто сидеть здесь с нею рядом было так радостно, что забывались все пережитые несчастья и мрачные мысли.

– А я все еще хожу дома на руках, – сказал он с прежним юмором, как когда-то много-много лет назад. – Но теперь я стал разбивать больше ваз. Может быть, старею.

Он посмотрел в сторону, в сгущающуюся темноту.

– И я до сих пор плаваю. О, Хэл!

Она опустила глаза. Камера, которую она придерживала на коленях, подрагивала у нее в руках. Слезы снова стали наворачиваться на глаза. Лаура изо всех сил старалась сдержать их.

На какое-то время воцарилось молчание. Ни один не произнес ни слова. Она думала о том, сожалеет ли он о всей жестокости этой случайной встречи так же, как она. И был ли он, так же, как она, благодарен за эту случайность.

– Я все время прихожу сюда, – сказал он. – Обычно когда уже начинает темнеть, примерно в такое же время, как и сегодня.

Лаура изумилась, подумав о том, как часто их жизненные пути могли бы пересечься на несколько дней, на несколько часов. Они еще раньше могли бы встретиться таким же образом. Ведь она и сама довольно часто останавливалась около карусели и сидела на этой же скамеечке во время прогулки по парку.

Хэл вздохнул.

– Я думал о тебе… и о нас…

Не говори больше ничего. Пожалуйста!

– … и я мечтал о том, что в один прекрасный день увижу тебя сидящей вот здесь, – прибавил он. – Боюсь, в душе я все еще мальчишка, Лаура.

Она посмотрела на упрямую слезу, соскользнувшую с ее щеки и капнувшую на руку, в которой она держала камеру. У нее больше не было сил. Она была готова ненавидеть его за эти слова, но ее сердце таяло.

– В любом случае, – сказал он, – сегодня моя мечта стала реальностью.

Она подняла голову и посмотрела на него. В ее глазах была покорность, которая, словно волшебница, повернула время вспять. Он видел такую же покорность у нее в тот первый день в Нью-Йоркской бухте, когда она откинулась назад перед ним, беззащитная, как ребенок, отдав свою судьбу в его руки.

Поэтому он осмелился заговорить сейчас.

– Лаура, – сказал он, – не отвести ли мне тебя в какое-нибудь другое место, где потеплее?

Лаура устремила на него взгляд, выражавший бесконечную грусть и безмерное облегчение.

Темнота, окружавшая их, казалось, светилась, слегка окрашенная голубизной падающего снега, когда они встали вместе и, повернув, направились к выходу.

Они приехали в тихое местечко, которое мало отличалось от тех, где они встречались много лет назад. Но в тот вечер их встреча была непохожа на то, что они когда-то узнали вместе, и на то, что испытывал каждый из них в своей отдельной от другого жизни.

Они занимались любовью и ощущали одновременно и страдание и наслаждение. Потому что каждым прикосновением они не только праздновали свою случайную встречу, которая соединила их после всего, что случилось, но и прощались. Ведь они оба знали, что судьба позволила им встретиться еще раз только для того, чтобы расстаться навсегда.

Лаура отдавала всю себя и знала, что в тот момент Хэл принадлежит ей целиком, больше, чем когда бы то ни было раньше. Он отдавал ей все, что сохранил для нее, все, что она могла ожидать в этой жизни. И когда она прижимала его к груди, то чувствовала, что ей больше нечего терять и что в эту прощальную ночь Хэл принадлежит ей в последний раз.