— Видал? Ну, видал, какой ловкач? Я ж обещал тебе его показать!

«Да?» — про себя удивился дракон. Видимо, его память вернула не все дневные воспоминания. А Хмет подхватил куклу и поставил на ближайший ящик.

— Ну, куклу, которую сделал тот маг сживления, что в Ануне прежде жил! Страшно могучий дедуган, ага, я ж говорил! Ток больной на всю башку! Здоровый такое сотворит разве, ну? Я ж ему пошутил просто… а он вона чего — взял и взапрямь сделал куклу! Кто ж думал, что такое можно сделать взапрямь, а? Мы ж в Анун тогда тоже из-за него поперлись, из-за мага, ток он делся неведомо куда, а теперь уж какая разница. А куклу я Гуркой назвал.

Гурка, клацая челюстью, покачивался на ящике. Хмет и Олава-Кот после дневных возлияний выглядели слегка помятыми, но вполне бодрыми. Видно, не зря в харчевне оба утверждали, что при беспокойной цирковой жизни хорошая порция вина посреди дня приносит не только радость, но и рабочее рвение.

«Тут и впрямь все рехнутые», — порадовался дракон.

— Тай Сум не позволяла выпускать куклу, — огорчённо свёл брови Олава-Кот. — Но теперь у Тай Сум нет силы препятствовать, а наш добрый друг Хмет очень любит Гурку.

А ведь при Тай Сум цирк был относительно приличным местом, запоздало сообразил Илидор. Впрочем, ему всё это совершенно не важно.

— Мне нужны чертежи, — ровным голосом произнёс дракон. — Кажется, кто-то из вас их прихватил по рассеянности.

Хмет и Олава-Кот переглянулись с видом «Ну я же говорил».

— Возможно, у Амриго появились некоторые планы на этот предмет, — мягко пророкотал Олава-Кот. — Возможно, Амриго намерен что-то изменить в своем пути после того, как с нами не станет Тай Сум. Это случится довольно скоро. Быть может, уже сегодня. И мы не можем препятствовать Амриго в стремлении изменить и улучшить свой путь, хотя Амриго и не является нашим добрым другом.

— Где он? — сквозь зубы спросил Илидор.

Хмет молчал и делал вид, что его нет здесь. Хмету явно было неловко, да и хмель его ещё не полностью отпустил, но встретив взгляд Илидора, он указал глазами направление: вперёд, за пыльные занавеси, ограждающие заподмостье, а потом влево.

Олава-Кот улыбался очень вежливо и стоял перед Илидором с видом человека, которого ничто не может поколебать в намерении торчать на этом месте молча и неустанно хоть до следующего лета, развлекать дорогого гостя вежливой текучей беседой и не позволять ему пройти туда, где нечего, знаете ли, делать посторонним людям, даже если они нам весьма симпатичны.

У Илидора не было времени на вежливость и текучие беседы. Даже с симпатичными ему людьми. Илидор положил руку на рукоять меча и спокойно посмотрел в непроницаемые глаза Олавы-Кота.

И тот, не меняя выражения лица и вежливости улыбки, шагнул в сторону.

Дракон пошёл вперёд, в сокрытую пыльными тканями неизвестность, по пути едва заметно кивнув Хмету.

Йеруш сидел на скамье перед лавкой ювелира, скрестив ноги в лодыжках и сложив ладони шалашиком, покачивался из стороны в сторону и страдальчески мычал. Мимо сновали люди, на ветках перегавкивались грачи, под скамейкой то и дело пробегали крысы. Карманы отяжелели от монет, а голова лопалась от мыслей.

Рунди Рубинчик давно ушёл обедать, заперев лавку и оставив камешек «успокаиваться». Он звал с собой Йеруша, но тот, хотя и проголодался, решил остаться на скамейке: вдруг за обедом Рунди снова примется петь? Ну, вдруг ему потребуется, очистить от плохих воспоминаний кашу?

— Так я спрашиваю её: ну как же ж человека от выпивки отвадить?

— А она что?

— А она говорит: есть один верный способ, тока сама я его не проверяла, а мне надёжная знахарка сказывала…

Казалось, реальность сошла с ума в этом межсезонье и испытывает на прочность терпение Йеруша Найло, словно показывая ему раз за разом: нет, скудоумный эльф, ты видел ещё далеко не все способы, которыми я могу поломать твои планы!

И Йеруш Найло сидел на скамье перед лавкой, в городе, который находился за тысячи переходов от мест, которые Йеруш знал всю свою жизнь, и делал лучшее, на что был способен: не шевелился, не разговаривал, ни во что не вмешивался, чтобы случайно не доломать действительность окончательно.

— Ловкач Лянь-Монт выберется из бочки с водой со связанными руками! — радостно гавкнул зазывала, и полог из плотной ткани отсёк Илидора от цирковых подмостков.

Звуки притухли, свет померк, действительность стала плотным и удивительно сухим туманом, простирающимся прямо перед драконом. У подмостков ничего похожего, разумеется, не было.

«Я знаю, что это ненастоящий туман, — говорил себе Илидор. — Конечно, же, я знаю». Магический? Иллюзорный? В него не хотелось ступать, а ещё меньше хотелось думать, что это может быть ловушка. Но даже если так, то что оставалось дракону — уйти обратно без чертежей? Найло на это, пожалуй, лопнет и заляпает кишками весь городок.

И дракон пошёл вперёд — шаг, другой, и вот уже ноги погружаются в ненастоящий туман, исчезают в нём, а в голову приходит неожиданная и полная уверенность, что если пойти дальше, то весь растворишься в туманной дымке и сделаешься одним из её сухих ненастоящих клочьев.

Дракон щурит золотые глаза — норовисто, своенравно, и шагает дальше.

Когда погружаешься в туман полностью, он даже немного редеет. Магия? Иллюзия? Ловушка?

Впереди туман вдруг сплетается в нечто мощнолапое и тёмное, ростом примерно до середины бедра Илидора. Дракон делает ещё шаг и другой, а потом наконец останавливается, различая в мощнолапом очертания пса. Тот оживает, когда останавливается дракон, молча и тихо делает свой шаг, а потом другой, чуть поводя вверх-вниз тяжёлой треугольной мордой.

На самом деле он светлый. Тёмен только в сравнении с седым туманом. Дымчато-пегая шерсть струится по воздуху, словно из тумана на пса дует ветер или словно шерстинки его легки, как подводные водоросли. Они волнуются от каждого движения пса, утекают в туманную дымку, делаются её частью.

Пёс пахнет. Он не иллюзорный и не магический, но, возможно, ловушечный. Он идёт к дракону — не дружить, не знакомиться и, пожалуй, не грозить. Он идёт отсекать чужака от остального тумана, от сокрытого в нём, от шепчущего там, во влажной клубистой глубине.

Дымчатый страж туманного мира.

Илидор двинулся навстречу псу — такой же текучий шаг и за ним другой, такая же спокойная уверенность, без желания дружить или заискивать, без страха, без оглядки, без малейшего сомнения в праве быть здесь и определять своё место в этом пространстве.

Пёсий взгляд вплыл в глаза Илидора — так же спокойно-уверенно, как плыл в пространстве сам пёс. Миг, другой, глаз не отрывая, не пригибая головы, не опускаясь до банального собачьего рыка, но мельча шаг, растрачивая уверенность, переставая понимать, как нужно поступить с этим…

Не человеком.

Илидор думал, что ещё шаг-другой — и спокойная стражья сила слиняет с пса, сменится упреждающим рыком или, напротив, примирительным дружелюбием, какое проявляли все собаки, которых встречал дракон прежде. Вот-вот пёс либо наклонит голову и оскалит клыки, либо мотнёт хвостом и потрётся плечом о драконье бедро…

Дымчатый страж остановился в нескольких шагах. Стоял и смотрел.

Дракон шёл вперёд.

Текучий шаг и за ним другой, абсолютная уверенность в своём праве быть здесь и занимать столько пространства, сколько будет угодно его драконьей душе. Илидор шёл, старательно держа в памяти образ Оссналора, старейшины снящих ужас, Оссналора, который играл пространством, жрал пространство, хватал его за глотку, сворачивал в бараний рог или миловал, если ему было так угодно. Илидор держал в памяти образ Оссналора, всегда оцепенявший его до дрожи, и этот образ отгораживал золотого дракона от страха, от вопроса в глазах дымчатого пса.

И пёс пропустил дракона. Стоял и смотрел, как тот проходит мимо, туда, где шевелится, клубится и шепчет.

Илидор пошёл в туман и растворился в тумане. Он сначала шагал уверенно, потом всё медленнее — направления терялись, тени звуков стихали, истончались отблески света. И наконец дракон остановился, охваченный ощущением, что ушёл дальше, чем следовало, и совсем не по той дороге.