Гупанье стражничьих шагов, собственное тихое ругательство.

— Кто это тут безобразия чинит?.. За уличную драку зачинщику штраф две монеты… Это еси у побитого ничё не сломано… или сразу яма!

Улыбчивый Олава-Кот, отвешивающий стражникам мелкие поклоны: «У него ничего не сломано». Колючий стражничий взгляд, от которого выветривается из головы винное веселье.

— И еси он на тебя жалобу подавать не будет!

Пружинистый разворот к Амриго, который уже стоит на ногах и обескураженно трёт бок.

— Ты будешь жалобу подавать?

Мрачно-опасливый взгляд исподлобья.

— Недосуг мне разбирательства чинить.

Холодные квадратики монет в кошеле под пальцами и неожиданная идея, которая кажется страшно весёлой.

«Значит, побить человека стоит в Бобрыке две монеты?» — «Еси тока ничего ему не сломать, зубов не выбивать и если он жалобу подавать не будет».

Нетерпеливо протянутая ладонь стражника, ссыпанные в неё монеты и удивлённое:

— Эй! Тут четыре!

— Да!

И ещё один удар Амриго под дых.

…Илидор беззвучно засмеялся. Какой же идиотизм. Впрочем, он бы с радостью врезал Амриго в третий раз. Дракон поднялся из-за стола и стал пробираться к выходу через прибывающую толпу посетителей и жаркую вонь харчевни. Йеруш наверняка давно его потерял и от волнения уже сгрыз что-нибудь нужное.

Но харчевня не хотела отпускать Илидора. Следила взглядом подавайка и что-то еще ворочалось в памяти — тревожное, неприятное, о чём не хотелось думать, но подумать было надо, притом срочно…

Это было до того, как он врезал Амриго, или после? Не понять. Но Хмет спрашивал полушутливо, случайно ли Илидор и циркачи снова оказались в одном городе, не желает ли он лишить их еще кого-нибудь важного из труппы. У дракона к тому моменту в голове изрядно пузырилось от пива, веселья и вина, но про сумеречный камушек он не рассказал. Зато рассказал, что идёт в след уехавшего из Ануна мага сживления и…

Про чертежи.

Кочергу ему в загривок, он рассказал циркачам про чертежи! И даже показал их. Какого-то ёрпыля это казалось очень логичным в том мире, где по голове носились винно-пивные пузырьки.

Дракон схватился за кожаную сумку на поясе. Пусто.

На затылке встала дыбом чешуя, крылья громко хлопнули, он стиснул зубы так, что в висках заломило с новой силой. Ахнул кулаком по столу, и люди от ближайших столиков обернулись на дракона.

— Твою кочергу, — со свистом процедил он через стиснутые зубы. — Да как это могло с-случиться⁈

Детина и перемотанная платком женщина принесли по кружке воды и попросили наговор от слабости кишок. Йеруш, памятуя горькие слова Брантона про людей, которым не требуется правда, исправно что-то побормотал над кружками. А потом, осенённый здравой, в общем, мыслью, изрёк со всей доступной ему важностью:

— Теперь эта вода поможет от слабости кишок. Чтобы её хватило надольше, добавляйте по плеску в ведро другой воды и варите перед тем как пить.

— Варить воду? — переспросил детина. — Ты смиёсся над нами, колдун шелудивый?

— Кошка твоя шелудивая! — окрысился Найло, и детина отшатнулся, подумав, что колдун сейчас на него кинется. — Сказано тебе: варить воду, пока не закипит, как суп!

Заплатив ему по три монетки за наговор, мужчина и женщина ушли. Йеруш некоторое время сидел, пересыпая монеты с ладони в ладонь, и думал, что Брантон, возможно, ну в какой-то степени, был не так уж неправ.

А потом ещё несколько горожан притащили Йерушу воду.

У подмостков того, что сейчас называлось цирком Тай Сум, хохотали и спорили цветные Балахоны.

— Кто на зазыве играет?

— Дудку, дудку наперёд!

— Трещотки тише!

— Скрипку, скрипку куда?

— Скрипач не нужен, сколько можно повторять?

— Хромку наперёд!

— Сам ты хромка, а это гармонь!

— А я говорю, дудку наперёд!

— Да лишь бы не шарманку!

И все грохнули смехом, но тут же он потух, съежился, словно не к месту брошенное слово.

Сумерки уже загустели, и перед подмостками собралась толпа. Не нужно было обладать особой наблюдательностью, чтобы увидеть отличия этой толпы от той, что смотрела представление в Ануне. Там собирался работящий честный люд, пришли самые простые, но опрятно одетые мужчины и женщины, многие привели детей. Эта же толпа была едкой, нечистой, гулкой. В основном она состояла из мужчин опасного или потрёпанного вида. Немногие женщины — либо ещё более свирепы с виду, либо почти слиты с сумеречными тенями, бледны, вжимают головы в плечи, не поднимают глаз.

Циркачи наконец определились, кто будет играть на зазыве, и весёлые дудочные напевы, разбавленные трещоточными взбрыками, понеслись над толпой. Люди затопали ногами, и на сцену выбежали те самые акробаты, которые днём выглядели жалкими и затасканными на Пёстрой площади, под холодным полузимним солнцем.

Но сейчас, в сумерках, при свете множества фонарей, расцвели и заиграли лоском дешёвые ткани цирковых костюмов, которые при свете дня смотрелись линялыми тряпками. Заискрились, засверкали дешёвые стекляшки на шеях и в волосах акробатки, обрёл благородную глубину облезлый кроличий мех в оторочке плаща зазывалы. Магия сцены и дрожащего света переломила, вывернула наизнанку антураж, превратила жалкое — в изумительное, нищее — в роскошное.

Акробаты кувыркались, ходили на руках, жонглировали яблоками под одобрительное гудение и смех толпы, мужчины подбрасывали в воздух женщин, и те кувыркались в полёте. Гупали пятки, заливалась дудка, присоединилась гармонь. Музыканты в цветных балахонах ритмично пританцовывали по краям помоста. В Ануне цветные Балахоны выглядели бодрыми и напористыми, но сейчас они казались Илидору такими же заклёванными, как женщины в толпе зрителей.

Дракон медленно, но верно пробирался к помосту. Его пинали, толкали, он пинался и толкался в ответ, каждый миг ожидая, что дело перерастёт в драку. Но люди были достаточно поглощены ужимками акробатов.

Вдруг, расталкивая бурлящее переплетение их тел, на подмостки выкатился Хмет. Он вёз за собой перекладину в форме знака «ᴝ:», означающего звук «й-о», а на плече у Хмета, заботливо им придерживаемая, висела деревянная кукла размером с ребенка лет трёх, клацала челюстью, вращала глазами-камешками.

Толпа гудела, свистела, топала ногами. У дракона шевелилась на затылке чешуя, а крылья на миг обхватили тело так плотно, что Илидор споткнулся.

Утвердив на подмостках перекладину, Хмет хитро улыбнулся и поднёс к ней куклу. Кукла клацнула челюстью, подняла руки, вцепилась в перекладину и принялась подтягиваться.

Зрители ахнули, Илидор помянул последовательно и во взаимном переплетении отрубленный хробоидский хвост, морщинистое эльфское ухо и осколок отца-солнца, протыкающий грудину, и принялся пробиваться за подмостки. Толпа не пускала. Люди, разинув рты, смотрели на куклу и не двигались с мест, и на несколько очень долгих, жутких и неприятных мгновений дракону казалось, что все эти зрители сами превратились в кукол, вот-вот они поднимут руки и примутся подтягиваться на перекладинах, клацая челюстями.

Пришлось дожидаться, пока Хмет и кукла закончат своё короткое представление. После них на подмостки выбежали две молодые и прыгучие полуобнажённые девицы, неуловимо напоминающие шлюху из портового города Гребло. Взвизгивая и непонятно чему хохоча, девицы пустились в какой-то змеиный пляс, качая бёдрами, извиваясь и оглаживая себя, а толпа оглушительно засвистела и одобрительно затопала. Илидор наконец смог пробиться через ряды зрителей.

За подмостками, на куске земли, огороженной ящиками, навешанными тканями, мешками, реквизитом, дракон быстро нашёл знакомцев. Олава-Кот и Хмет осматривали куклу. Поодаль сидела на ящике девушка, которую Илидор видел во время представления в Ануне, подшивала оборку на платье. У её ног дремал большой коротколапый кот.

Хмет, увидев Илидора, как будто совсем ему не удивился и принялся радостно размахивать куклой.